Гордое сердце - Патриция Поттер

Наконец ему удалось приподнять веки. Кто же это держит его за плечи и не дает подняться? На него в упор смотрели синие глаза, полные сострадания и нежности.

— Долго ли я… — сумел он прошелестеть. Саднящие, распухшие губы плохо слушались, а язык и вовсе повиновался с трудом.

— Целую вечность, — прошептала Эйприл и поморщилась при виде гримасы боли, исказившей его лицо.

— Надо… необходимо… — Маккензи сделал попытку приподняться, но повалился плашмя и застонал.

— Не смейте вставать! Лежите спокойно, умоляю. Пусть рана затянется. И берегите силы. Без вас мы пропадем.

Эйприл сопроводила эти слова беспомощной улыбкой. Она уже уяснила, что это единственный довод, с которым Маккензи обязательно посчитается.

Он лежал на спине, стараясь осмыслить услышанное. Собственно, ничего другого ему не оставалось: невероятная слабость лишила его последних сил. Неожиданно он почувствовал, что замерзает. А уже через мгновение знобкая лихорадка трепала его с чудовищным остервенением.

«Какие неожиданные сюрпризы подбрасывает жизнь, — размышлял он, сотрясаемый ознобом. — Лежу пластом и ничем не могу помочь этой хрупкой женщине…»

Эйприл действовала быстро и сноровисто. Укрыв его всеми имеющимися в наличии одеялами, захлопотала у костра, вороша угли. Потом принесла кучу хвороста. Огонь запылал ярче. Он следил за ней глазами. Когда она подошла к нему, всмотрелся в ее лицо. И задумался, увидев в глазах неведомое ему прежде сияние то ли внутренней силы, то ли непреклонности. Но тогда как объяснить покорность, появившуюся в манере ее поведения? Да, именно покорность. Почему он этого раньше не замечал? Может, оттого, что теперь сам вынужден подчиняться ей? Мысль о том, что в столь опасный момент он совсем беспомощен, привела его в ярость. Надо встать, бездействие губительно. Он сделал резкое движение, и сразу же в бок стрелой вонзилась острая боль. Тяжелая тьма, липкая, соленая на вкус, окутала его, свет померк.

… Маккензи целые сутки был в беспамятстве. Ему казалось, будто он то проваливается в трещину ледника, вмерзая в его ледяные бока, то вдруг оказывается на солнцепеке, а рядом почему-то полыхает костер.

Эйприл не отходила от него. Вытирала пот, смачивала водой запекшиеся губы.

Дэйви бегал к ручью за водой. Собирал валежник.

Ночь прошла тревожно.

К утру Маккензи лучше не стало.

Он все время что-то бормотал, но Эйприл не могла разобрать, что именно. Его гортанный шотландский акцент усилился, и выделить хоть какие-либо слова в нагромождении звуков было совершенно невозможно.

Ничего-то она о нем не знает! — вздохнула Эйприл. Откуда родом, каковы пристрастия, вкусы? Почему оказался на службе у военных, если, судя по всему, ни во что их не ставит? При случае надо будет обязательно выяснить ответы на все эти вопросы.

Маккензи вдруг стал что-то выкрикивать. Метался, как бы стараясь сбросить невидимые путы.

— Здесь только женщины и дети, женщины и дети… — удалось ей разобрать. — Уберите руки! Отпустите меня! Изверги… звери. Вы за это ответите… ответите…

Эйприл поправляла повязку, уговаривала, успокаивала. Заставляла лежать, а он все вскидывался. Наконец успокоился.

Эйприл молча смотрела на него. Господи, сколько душевной муки, невысказанной сердечной боли скрыто за кажущимся спокойствием и жизнестойкостью! — подумала она, глотая тихие слезы.

Когда Маккензи очнулся в очередной раз, он чуть было не лишился чувств вновь, ощутив ласковое прикосновение прохладной женской ладони. Эйприл не отдернула руку от его лба, когда он открыл глаза. Пусть привыкает к мысли, что он ей приятен, решила она. Радость, промелькнувшая в его серых глазах, наполнила ее сердце счастливым ликованием.

— Как вы? — спросила Эйприл, уловив в выражении его глаз смятение. — Как себя чувствуете?

На исходе были вторые сутки, и она уже не сомневалась в том, что он будет жить. Мертвенная бледность лица, пугавшая ее вначале, исчезла, симптомы сепсиса не появились. Кризис миновал.

— Ужасно ослаб, — ответил Маккензи, не отводя от нее пристального взгляда, в котором без труда читалось восхищение.

Желая скрыть свое смущение, Эйприл сказала скороговоркой:

— А рана уже почти затянулась. Все обошлось. Если честно, я места себе не находила, боялась, что вы не выживете.

Его губы тронула слабая улыбка.

— Выжил, потому что… — Он запнулся. — Без вас я бы погиб.

Он хотел привстать, но невероятная слабость и резкая боль заставили его без сил опуститься на постель. Он весь покрылся испариной, но виду не подал.

— А Дэйви? Как он? — спросил Маккензи, переведя дыхание.

— Дэйви — настоящий друг в беде. Бегает за водой, собирает валежник. Все время под рукой. Проявил себя совсем не по-детски, — сказала Эйприл. Помолчав, добавила: — Он молился за вас.

Эйприл потупилась, а Маккензи прикрыл глаза. Как же так? Ведь он виной тому, что Мэннинги, мать и сын, терпят такие лишения…

Глава десятая

— Лейтенант Пикеринг, расскажите-ка еще раз, как было дело, — вкрадчивым голосом попросил Аира Вейкфилд.

Боб Моррис, адъютант генерала, бросил на шефа восхищенный взгляд. Он-то знал, как тот взбешен. Не позавидуешь лейтенанту, достанется ему на орехи!

— Стало быть, Маккензи прискакал в гарнизон Чако…

Генерал уже знал подробности. Он успел опросить всех людей Пикеринга, а поговорив с лейтенантом, понял, что тот о главном умалчивает. Вейкфилд догадался, что его разведчику грозила смертельная опасность, поэтому он и бежал. Что касается остального, тут ему тоже все было ясно. Маккензи никогда не доводит дело до конфликта, всегда сглаживает острые углы, жертвуя подчас своей гордостью. Не доверяет армейским? Что ж, это объяснимо, поскольку разведчик обжигался не раз. Вейкфилд помнил, как много лет назад Маккензи ворвался к нему, требуя наказать виновного в гибели беззащитных людей. Генерал никогда не видел его таким разъяренным. Вот тогда он и принял к сведению, что Маккензи — ранимый человек, хотя внешне всегда бесстрастный. Даже отстраненный.

Слушая сбивчивый рассказ Пикеринга, генерал едва сдерживался. Хотел девицу изнасиловать? Вздор. Этого не может быть, потому что не может быть, и все. Преднамеренное убийство? Чепуха. Скорее всего, спасал свою жизнь. Похитил его родных? Верится с трудом. Разве что был вынужден сделать это. Изверги! Заковали в кандалы, заставили шагать под палящим солнцем. И не день, не два… Вейкфилд гневно сжал кулаки.

— Надо разобраться, — сказал он все так же спокойно. — Мой разведчик вовремя сообщил о передвижении апачей? Вовремя. Что же вы не отреагировали?

— Сэр, сержант Питерс твердил… Он, сэр, настаивал, что Маккензи сочиняет, говоря проще — привирает.