Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы - Пьер Саворньян де Бразза

Первую остановку мы делаем в деревне Ндумбы, где мой проводник и его люди, досадуя, что я не собираюсь задерживаться в ней, требуют оплаты. Ситуация деликатная, ибо они не выполнили договоренности сопровождать меня до Думе, но, с другой стороны, они верно служили мне в начале похода. Поэтому, чтобы они не подумали, что я хочу удержать для себя долю товаров, которую они не получат, если прервут срок службы, я собираю всех гребцов во главе с вождем, показываю предназначенные им вещи и в то время, когда они вожделенным взором смотрят на них, бросаю все в костер. Люди Ндумбы, свидетели этой сцены, сразу же предлагают заменить недовольных; я соглашаюсь, и путешествие продолжается.

27 июня я останавливаюсь в Нгеме[442], 28-го – в деревне Кумбы Манджило[443], доктор же Ленц то следует за мной, то опережает меня. 29 июня утром[444] я первым[445] пребываю к Думе, небольшому водопаду примерно в полтора метра высотой при низкой воде, который во время половодья только с натяжкой можно назвать порогом[446].

Нет более удачного места для устройства новой штаб-квартиры. Думе должен пока стать рубежом моей разведывательной экспедиции по неизведанной стране. В то время как доктор Ленц попытается сделать последнее усилие, чтобы подняться еще выше по Огове, я спущусь по ней и попробую завязать дружеские отношения с адума.

По правде говоря, я не слишком рассчитываю на успех. У меня нет хороших переводчиков; я нахожусь среди народа, на первый взгляд гораздо менее интересного, чем иненга, бакале и особенно фаны. Низкорослые, полные, тяжелые, ленивые и, по-видимому, трусливые, адума известны своей беспечностью, что естественно: существование в такой плодородной стране не требует особых усилий.

Я собираюсь сразу начать среди них ту же самую предвыборную кампанию, успех которой у оканда и фанов позволил нам быстро пройти по их землям.

Глава XII. Первое селение в стране адума

На обратном пути я останавливаюсь в деревнях адума, где приглашаю к себе всех местных вождей, веду с ними переговоры о предоставлении нам пирог и гребцов, обсуждаю условия транспортировки грузов[447].

Я встречаю с их стороны самый радушный прием. Адума, несмотря на их стычки с фанами, все же отваживаются время от времени спускаться на пирогах (муссиках) вниз по Огове, поэтому они знают о доброй репутации, которая закрепилась за нами среди оканда. В них, однако, еще живет страх перед павинами; но после моих настойчивых уверений, что мир наступил, они, кажется, уже близки к тому, чтобы пойти навстречу моим планам. В деревне Нгеми мне обещают три пироги; еще одну гарантируют люди Ндумбы.

Тем временем домой возвращается сам Ндумба. Я оставил этого вождя в Лопе у оканда; он должен был, выждав благоприятный момент, подняться по реке со всем нашим багажом в сопровождении гребцов адума. Какая же серьезная причина заставила его отправиться раньше и отважиться на опаснейшее путешествие в одиночку?

Я не слышу от него никакого удовлетворительного объяснения. Единственное, на что он ссылается, так это на свое нежелание оставаться в чужой стране, что же касается оканда, то здесь он предельно сдержан.

Мое беспокойство возрастает, когда в последующие дни я замечаю у всех адума необычную холодность. Их прежнее дружелюбие исчезает, и я не в силах понять истинную причину такой резкой смены настроения.

Ндумба, отослав к Джумбе мою большую пирогу[448], отказывает мне в обещанном транспорте. Таким образом, вместе с переводчиком и одним из лапто я отрезан от деревни Джумбы, где остается другой мой человек, охраняющий товары. Я начинаю проявлять нетерпение, которое, как кажется, тревожит Ндумбу.

Под предлогом поиска пироги, в которой я так нуждаюсь и которую он якобы не может сам предоставить, Ндумба отвозит меня к одному из своих друзей, вождю деревни, расположенной на противоположном берегу. В то время как я веду переговоры с этим человеком, он пересекает реку и оставляет меня одного.

Еще два дня меня кормят обещаниями, которым, видно, нет конца. Необходимо решительно выходить из этого тупика. Я требую к себе вождя, который приносит мне продукты и беззастенчиво просит за них какой-нибудь подарок. Я в последний раз объясняю моему дикарю, который, кажется, совсем не слышит меня, что мне нужны не продукты, а пирога, и бросаю в огонь вещи, предназначенные для ее оплаты, после чего Дени[449] хватает вождя и подвергает его легкому телесному наказанию. Ужас жителей доходит до предела; охваченные паникой, они удирают со всех ног во главе с высеченным вождем; несмотря на эту неприятную ситуацию, мы разражаемся смехом, поняв, что сами неожиданно превратились в абсолютных хозяев деревни.

Однако пирога Ндумбы, пришвартованная к другому берегу, а следовательно, у нас на виду, всего в ста метрах, будто насмехается над нами. Остается принять единственно возможное решение. Балла Туре не умеет плавать, и я вижу, что и Дени не отваживается на такое предприятие. Поэтому я один, вооруженный револьвером, бросаюсь в воду и одолеваю течение Огове. Когда я достигаю берега и вхожу в деревню, мой гнев оставляет меня. Нет никого, на ком я мог бы его выместить! Все сбежали; в своем облачении первобытного завоевателя я прогуливаюсь среди пустых хижин. В результате поисков я нахожу только двух мужчин, забившихся в какой-то угол, и веду их, дрожащих от страха, к пироге.

Мы прежде всего забираем Балла Туре и Дени, а затем спускаемся вниз по реке; при прохождении порогов мои импровизированные гребцы, естественно, два или три раза опрокидывают лодку. Наконец 11 июля мы прибываем к Джумбе, и мое беспокойство немного утихает, когда я вижу на плаву обещанную пирогу.

Туда же[450] возвращается доктор Ленц[451], еще более неудовлетворенный, чем я: оказывается, что, как только он достиг[452] места впадения в Огове реки Себе[453], спутники неожиданно бросили его[454]; теперь он возвращается в Европу, чтобы восстановить здоровье, пошатнувшееся за три года тягот и лишений, мужественно им перенесенных. 12 июля – день нашего прощания[455]; я снова остаюсь единственным белым на этой земле.

Но время идет, а мы так и не получаем обещанную пирогу. Устав от ожидания, которое угрожает затянуться до бесконечности, я уже разговариваю с Джумбой на повышенных тонах и обещаю, что если через четыре дня он не сдержит своего слова, я покину его, хотя в нашем распоряжении имеется только одна маленькая плохенькая пирога.

Джумба куда-то уходит, якобы в поисках уже готовой пироги, а в действительности, чтобы дать нам время успокоиться. Я жду шесть дней. Так как по возвращении Джумба нагло продолжает кормить нас неопределенными обещаниями, мы, вопреки всеобщей злой воле, садимся в нашу лодку, отчаливаем от берега и плывем вниз по реке.

К досаде, что местные жители загнали нас в угол, добавляется беспокойство, которое нам внушает встреча с ближайшими порогами. Но когда мы проходим последнюю деревню шаке, нас неожиданно окликают с берега. Вождь <Джокондо> обещает нам пирогу и гребцов, если мы согласимся остановиться у него на три дня. Наученные горьким опытом, мы грозим ему наказанием, если он не сдержит данное нам слово, после чего принимаем его предложение и пристаем к пологому берегу у деревни. Все это происходит 26 июля.

На следующий день до нас доходит неприятная новость. В доктора Ленца только что стреляли из ружей около Буно, деревни оссьеба[456], куда Нааман, как помнится, не захотел меня вести. Мы не находим объяснения этому нападению, но, во всяком случае, нам нужно немедленно предупредить Балле и Марша. К счастью, по моему настоянию, вождь разрешает двум своим сыновьям[457] сопровождать Метуфу в Лопе с посланием; но чтобы отъезд состоялся, ему необходимо посоветоваться с идолами[458]. Вождь берет в руку трещотку, обладающую способностью пробуждать духов, и испрашивает совета у черепов своих предков, подкрепляя просьбу подношением корзины с бананами. Их ответ явно благосклонный. Тогда молодые люди срезают у себя несколько прядей волос, по одному ногтю на каждой ноге и каждой руке, а затем почтительно склоняются перед своим отцом. С большой важностью он собирает все эти пряди и все эти обрезки и кладет их в мешочек, который торжественно помещает в хижину идолов. Теперь нашим путешественникам ничего не угрожает.

Скажем сразу же, что, несмотря на идолов и их добрый совет, мой бедный Метуфа не очень-то легко справился со своей миссией. Имея неосторожность высадиться на короткое время в стране оссьеба, чтобы встретиться с вождем деревни, его бывшим другом, он по возвращении на берег не нашел ни гребцов, ни пирог[459]. Лишенный товаров, Метуфа с огромными трудностями продвигался по суше; чтобы добыть себе пропитание, он рассказывал туземцам о всеобщем мире, который недавно установили белые люди; теряя последние силы, он все-таки добрался до нашего лагеря, где с таким нетерпением ожидали вестей о моей экспедиции.