Крутой приз - Дмитрий Щеглов

– Что, строгая очень?

– Нет! – рассмеялся Федор, – ты единственная здесь одета.

– Это естественно! – пожала плечами Лиза, – во мне напрочь подавлены стадные инстинкты. Я иногда думаю, что если бы была возможна реинкарнация, то я бы превратилась не в ту особь, что пасут на лужку, и которой вы нас за глаза называете, а хотела бы видеть себя белорыбицей в чистых и прозрачных водах горного ручья.

– Не нервируй народ, Лиза, покажи свое личико, сходи, купальник одень, видишь все мужики собрались, ходят товар рассматривают, – зубоскалил Федя, – ты нашим дамам и так стала поперек горла, а тут еще выделиться хочешь.

– Не поняла! – сказала Лиза, хотя хорошо поняла Федора Галушкина. Она единственная из присутствующих дам, как королева села на пароход и теперь еще была им немым укором.

– Все-то ты понимаешь, – подтвердил ее догадки Федор, – остальные вроде как предлагают себя, одна ты неприступная крепость.

– У меня и в мыслях ничего подобного нет! – неожиданно стала оправдываться Лиза.

– Рассказывай, рассказывай!

– Я честно!

Федор Галушкин ей не поверил и спросил:

– Если честно, то скажи тогда как на духу, какие тебе мужчины нравятся?

Балаболкин Вячеслав похожий на морского котика на лежбище заинтересованно поднял голову.

– Импозантные как мы, – подал он голос, – или Гераклы?

Что он понимал, под импозантностью, Лиза не стала уточнять. На них обоих, кроме длинных спортивных трусов ниже колен, ничего не было. А уловить подоплеку вопроса она сразу не смогла.

– Какие мужчины мне нравятся? Никакие!

– То есть!

– Не поняли!

Лиза чуть-чуть привстала в шезлонге.

– Так, как вами сформулирован вопрос, он у нормальной девушки может вызвать только брезгливость и омерзение.

– Почему? – с обоих интервьюеров слетел налет легковесного зубоскальства.

– Потому, что мужчин во множественном числе я воспринимаю как косяк похотливых жеребцов, гоняющимся за минутными удовольствиями. А мой мужчина должен быть в единственном числе. Он для меня будет и царь, и друг, и бог, и муж. Навеки один единственный! Я жду его, я ищу его, и я его обязательно встречу. И если хотите знать, отдам себя безраздельно навеки только ему одному по любви!

– И кем он должен быть?

– Неважно кем! Пусть будет каменотесом, пусть будет водителем, пусть будет архитектором, но он должен быть созидателем.

– Да, такая живо отучит пить пиво! – рассмеялся Федя, хлопая по животу Балаболкина. Кадровик обиделся.

– У самого бурдюк не меньше! – воскликнул он.

– А как ты его узнаешь? – продолжал допрос Лизы заинтересованный Федя.

– Как узнаю? Стоит мне только взглянуть на него– душа затрепещет, захолонет, от страха ноги отнимутся, сердце екнет, а глаза у меня станут счастливые, счастливые.

– Лизавета, ну-ка сними очки! – попросил Федя Галушкин.

– Не снимай! – запротестовал Балаболкин. – Снимешь, когда этот нахал уйдет, а я один останусь.

Но неожиданно уйти пришлось им обоим. На палубе среди прекрасных женских тел, которым природа несказанно щедрой рукой отмерила красоты, волшебных линий и грации, находились и представители противоположного пола. В не такие уж и далекие античные времена, когда мужчины занимались ратным делом или тяжелым физическим трудом, торс древнего человека заметно отличался от вешалки нашего современника. С развитием цивилизации мощная грудная клетка прачеловека плавно перетекла в представительский живот. Почти все мужчины находящиеся на верхней палубе, не исключая и собеседников Лизы Федю Галушкина и Балаболкина Славу, подтверждали теорию Дарвина о естественном отборе – выживают приспособившиеся к той жизни, что дана априори. Сытая жизнь – сытое брюхо. Банк откармливал мужиков, как каплунов. Но в этот банковский стандартизированный инкубатор, как исключение из правила, затесался урод, говоря благопристойным языком – альбинос. Это был Луганский Клим. Своим выходом на палубу, где загорали дамы банка, он вызвал зубовный скрежет у остальных мужчин.

– Сволочь!

– Скотина! – выругались почти одновременно Галушкин Федя и Балаболкин Вячеслав.

– Появился гад!

– Пошли отсюда!

– Что случилось? – не поняла Лиза и посмотрела на урода Луганского Клима, неспешно идущего вдоль левого борта. Кадровик с хозяйственником встали с кресел и направились к трапу, ведущему на нижнюю палубу. Когда они поравнялись с Климом Лиза поняла, в чем дело и улыбнулась. Луганский был культуризмом. У него каждый мускул, каждый фрагмент тела путем многочасовых изнурительных тренировок был рельефно очерчен. По нем можно было изучать анатомию тела.

Взоры дам и их головы, как флюгера повернулись в сторону Луганского Клима. А он, чувствуя всеобщее внимание, по кругу обходил палубу. Лиза впервые испытала к нему неприязнь вперемешку с легкой завистью. Она сама знала силу красоты своего собственного тела, притягиваемые магнитом взгляды мужчин, однако не посмела на этом пространстве, ограниченном пределами верхней палубы, нокаутировать хлесткими ударами профессионального боксера других сотрудниц банка. А Клим беззастенчиво молотил соперников. Остановился он у противоположного борта и начал показательное выступление. «Действительно, гад», – подумала Лиза.

Васька Кот, занимавший своей персоной все внимание загорающих в той стороне дам, стал в одночасье им неинтересен. Вальяжной походкой, действительно смахивающую на походку кота или тигра, он приблизился к Лизе. Лиза мысленно приняла боевую стойку, ей в этот момент не хватало только боевого оперения, а так она готова была к словесной схватке.

– Скучаем-с?

Слишком много слышала она намеков об этом Дон Жуане банковского разлива, чтобы воспринять просто так начало его безобидного с виду трепа. Надо было сразу давать отпор и пресечь на корню попытки сблизиться с нею. Она напела:

– С чего решили, право, вдруг, что для унынья есть причины? Клим – мачо, образчик мужчины, – мой, между прочим, лучший друг!

У Блудова Василия вытянулось лицо, он понял тонкий намек, что ему лучше прошествовать дальше, а соседи поневоле стали прислушиваться к их разговору.

– А почему мы не загораем? – предупреждение на него не подействовало. Он завел по новой старую пластинку, прожигая ее, как лазером наглым взглядом из-под приспущенных ресниц. Лиза Беркут насмешливо смотрела на него.

– Издалека вы взглядом жгучим, прожгли мне дырку средь одежд. Мне жалко вас лишать надежд, но вам со мной не быть везучим!

Казалось, сказано ясно, яснее некуда. В благопристойной форме ему предлагают катиться колбаской по Малой Спасской. Свободен, дорогой! Однако Васька Кот не привык так легко сдаваться. Для начала он тоже решил перейти на высокий слог.

– О, образованнейшая, эстетствующая поэтесса, кто-то вам обо мне неверную информацию выдал! – вильнул он хвостом: – Я не имею плебейской привычки обременять царственных особ своей собственной скромной персоной, и тем более набиваться им в друзья столь примитивным образом. А мои вежливые расспросы были навеяны элементарной учтивостью, принятой в лучших домах Лондона, где мне по случаю пришлось обретаться. Наивный, я подумал, что вам скучно, средь этой столь явно презираемой вами публики, а вы незнамо что подумали. Мне ндравится ваша завышенная самооценка! Она на мою похожа.

Кто-то из соседей Лизы фыркнул. Васька Кот перековеркал слово «нравится», а слово «самооценка и похожа» произнес окая. Уел он ее, конечно, здорово. Попал, что называется в точку. А ведь Лиза, увидев Ваську Кота первый раз, посчитала его за глуповатого и самовлюбленного павлина, готового распускать хвост перед любой юбкой, и как в народе говорят, даже перед свиньей, лишь бы она бы противоположного пола. Теперь приходилось сознаваться себе, что этот красавчик обладал определенной толикой серого вещества. Лиза привыкла, чтобы последнее слово оставалось за нею. Она с удовольствием готова была попикироваться и поэтому нанесла ответный укол:

– Испытываемые мной безмерное блаженство и покой, которые вы в спешке приняли за брезгливую скуку, вы согласны скрасить легкой иронией готового поступить мне на службу рыцаря?

Сбоку снова раздался смех. Васька Кот пока проигрывал словесный поединок.

– А почему бы и нет? – спросил он.

– И какой же тогда я буду в вашем длинном списке?

Теперь к их бескровной дуэли прислушивалось половина верхней палубы. Какое никакое, а развлечение. Васька Кот в ответ нанес нагловато-хлесткий удар.

– Первой будешь! Единственной и неповторимой! Обещаю! – он чуть-чуть согнул одно колено, но не припал на него. Хитрый Кот, он и есть кот. Надо было отвечать.

– Благодарю, но не верю! – сказала Лиза: – Если судить по вашему прожигающему взгляду, его еще некоторые по ошибке называют «прожженным», вы на пуританина совсем не похожи!

Довольный Васька Кот улыбнулся.