Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

— Да.

— Хорошо слышали?

— Я от него проснулся.

— Вот так трещат их лбы, — объяснил я. — Крепкая слоновая кость. Наверное, тоже благородное сословие. Бароны, не иначе. Да вы спите, спите! Пока барин спит, холоп сторожит.

Он блымкнул глазками настороженно, еще не понимая, как это кто-то добровольно признает, что он холоп, ведь в этом мире всякий старается поставить себя выше и знатнее других, посопел, но снова уперся спиной в дерево и закрыл глаза.

Я тупо подбрасывал в огонь щепочки, голову не поднимал. Жар от костра обжигал лицо, я предпочту думать, что это жар от огня, нежели признаюсь, что обделался так круто, так мощно. Сейчас все звери в лесу помирают со смеху, катаются на спинах и пересказывают друг другу, как сэр Ричард Длинные Руки обгадился в фигуральном смысле и чуть-чуть не обгадился в реальном.

Гендельсон долго сопел, стонал, ворочался, наконец привстал, всматриваясь в темноту. В ночи на горизонте вспыхивали огни, словно некто запускал ракеты. Я отвернулся, слышно было, как Гендельсон начал было укладываться снова, потом зачем-то встал, сделал от костра осторожный шажок.

— Там, — послышался его голос, — вроде бы ручей…

Я холодно промолчал. Слышно было, как он топчется у огня, затем заговорил снова:

— Сэр Ричард, ручей в той стороне?.. Я запамятовал…

Ага, подумал я злобно, уже «сэр Ричард». Быстро учишься, скотина.

— Ну, — буркнул я, — ну и что?

— Я хочу пить, — сказал он. В голосе добавилось вельможности. — У нас пустые фляги…

— Утром напьетесь, — зевнул я. Он посопел, сказал сварливо:

— Но я хочу сейчас!

— Сэр Гендельсон, — сказал я со злостью, — вы что-то недопонимаете. Или полагаете, что я брошусь к ручью и принесу вам воды?

Я все еще не поворачивался и не видел его лица, но представляю его выражение. Он сопел уже зло, но сдерживался, ведь я не слуга. Сказал все еще настойчиво, но с просящей ноткой:

— Сэр Ричард, я бы сходил сам… Но вы же знаете, что Шабрири на одного сразу же нашлет слепоту. Я буркнул:

— А на двоих?

— На двоих… — донесся растерянный голос. — Сэр Ричард, вы в самом деле не… не знаете? Не знаете, что Шабрири может отравить воду только для одного, а на двоих у него нет сил… Более того, пока дойду до ручья, в темноте может напасть даже Такритейя… а он нападает только на одиночек!.. Если человек идет ночью один, то демоны его видят и могут вредить, если идут двое, то демоны их видят, но вредить не могут, а если идут трое, то демоны их даже не видят!

Я сказал зло:

— Понятно, почему на такие дела посылают по двое! Жаль только, наш ангел этого не знал и сопровождал нас в одиночку. Вдвоем бы они того черного…

Гендельсон молча пошел за мною. Вода журчала все громче, мы вышли к ручейку, с той стороны трава и обрывистый берег, а здесь чистый белый песок. Лунный свет просвечивал воду насквозь, только у того берега оставалась недобрая тень.

Он опустился на колени и торопливо пил, как свинья опустив рыло прямо в воду. Я слышал, как в него вливались целые ведра, он хрипел и хрюкал, плямкал, от него пошел пар. Я даже с тенью сочувствия подумал, что этой толстой свинье в самом деле пришлось хреновей, чем мне. И толще, и привык к сидячей жизни, да и доспехи на нем что-то да весят…

— Ну, — поинтересовался я, — наводопоились, сэр Гендельсон?.. Отвести вас обратно в стойло?

Он привстал, отдуваясь, затем с кряхтением и немалыми трудами воздел себя на задние конечности. Я прожигал в его спине дыры размером с туннель под Ла-Маншем, но эта тупая скотина ничего не ощутила, добрела к костру и тут же заснула, пуская слюни.

Я сунул в огонь целое бревно, хватит надолго, взял в руку нож и решительно шагнул за оранжевый круг. Вообще-то искать там нечего, но стыд все еще гнездится под шкурой, надо хоть так доказать себе свою безмерную отвагу.

Призрачный лунный свет, серебристый и нереальный, превращает привычный лес во что-то иное, пугающее и таинственное, но я слишком долго жил в благополучном и рациональном мире, чтобы меня пугала темнота, а что ночной город и дневной — две большие разницы, знают не только в Одессе.

Я вышел на край большой поляны, но дальше не пошел, чтобы не потерять костер из виду. Поляна медленно переходила в пологий холм, там кусты и мелкие деревья. Похоже, юго-восток в той стороне, а умный в гору не пойдет, даже холм постарается обойти…

Я вздрогнул, только сейчас уловив, что слева темнеет не ствол дерева, а отвесная каменная скала. Я бы назвал ее даже колонной, поставленной среди леса неведомым дизайнером, но, с другой стороны, это не колонна, а все-таки скала. Но даже если бы колонну ветры и ливни источили до такой потери формы, ясно, что сохранилась она с тех времен, когда леса здесь и в помине…

Сердце сжалось, как воочию увидел мраморные развалины прекраснейших дворцов на Капитолийском холме, пасущихся коз на том месте, где Цицерон произносил пламенные речи, увидел, как неграмотный турецкий крестьянин тяжелым молотом разбивает прекраснейшие мраморные статуи работы Фидия и Праксителя, чтобы пережечь мрамор в такую нужную для хозяйства известь…

Сверху донесся странный звук. Я задрал голову, обомлел. На вершине скалы сидела женщина. Я не понял как она туда залезла, совершенно голая, без каких-либо приспособлений. Скала совершенно отвесная, а сюда в лес надо еще добраться — думаю, не одни сутки, — но она сидит в красивой задумчивой позе, эдакая Аленушка у омута. В отличие от простецкой Аленушки каждое движение немыслимо эротично, сиськи смотрят в мою сторону так, что у меня зачесались пальцы от жажды схватиться за них. Зад оттопырила, а лицо приподняла и сложила губы бантиком, словно приготовилась взять в рот эскимо.

— Черт! — прошептал я. — Это во мне глюкануло что-то… или как?

Собственный голос показался чужим и хриплым. Я попятился, кто знает, что у нее там сзади, спина ведь в тени, вдруг крылья вылезут, да не гусиные, как у наших ангелов, а летучемышьи, как у ангелов не наших?

Деревья сомкнулись, закрыли от меня темную странную скалу. Я торопливо пошел обратно к оранжевому огоньку. Нет, уже стал красным, свежих веточек никто не подбрасывает, вот сейчас приду, набросаю и заставлю себя хоть малость заснуть…

Нога моя замерла в движении. Я задержал дыхание, потом как можно тише присел за кустом. Колени предательски хрустнули, я застыл. Между деревьями мне наперерез медленно бредет, переступая босыми ногами молодая девушка. Похоже, не всегда ходит голой, ягодицы снежно-белые, как и грудь, а тело все же покрыто легким солнечным загаром. Невысокая, полненькая, с круглым милым лицом, копна волос с виду настолько мягких и нежных, что смотрятся сплошным золотистым облаком без разделения на пряди.