Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

Хотя он должен бы доверять ей. Они вот уже около года время от времени оказывались в одной постели: это приятное положение дел, похоже, устраивало ее не меньше, чем его. Приятное и выгодное, напомнил себе Вилл, вспомнив некоторые ценные подарки, которые он ей преподнес.

— Юлали… ты меня любишь? — еще не договорив, он уже захотел взять свои слова обратно. Она приподняла одну бровь.

— Тебе именно это нужно? Разве так будет лучше? — В неверном свете вспыхивающего газового фонаря ему было трудно решить, что выражало ее лицо — гнев, задумчивость или просто удивление.

— Нет. Конечно, так будет только хуже.

Ведь если Юлали любит его, то он негодяй: соблазнил девушку подарками и лестью, обманул, скрыв свое имя, положение и происхождение.

Если, конечно, ему удалось ее обмануть. Вилл иногда спрашивал себя, настолько ли умно он себя вел, насколько ему бы хотелось. Кроме того, что ее отец был домовладелец, он еще делал парики для знати. Время от времени Вилл между прочим рекомендовал его своим друзьям. Возможно, этим он нечаянно выдал себя. А может быть, Юлали все знала с самого начала и поощряла его ухаживания только ради связей при дворе.

Она подошла к нему ближе, ее руки скользнули под плащ и соединились у него за спиной. Сквозь тонкую батистовую рубашку он чувствовал жар ее тела. Вилл был грязен, от него пахло, но, похоже, это ее ничуть не волновало. Он нагнулся к ней и поцеловал, правда, без особого желания.

Потому что неожиданно, когда Вилли стоял здесь, крепко обнимая другую женщину, ему до боли захотелось Лили. Это было бессмысленно, глупо — Блэз, наверное, назвал бы это извращением, — но что было, то было.

Вот только Лили сейчас за сотню миль от Хоксбриджа, и все равно она никогда его не любила. С этой мыслью он сильнее обнял Юлали и крепче ее поцеловал. А Юлали была умная девочка, она точно знала, как его зажечь. Его руки скользили по ее телу, а она тихо постанывала.

Прижав одну женщину к стене дома, Вилл отчаянно выбросил другую из головы и полностью отдался минутному наслаждению.

Три четверти часа спустя Вилрован опять направлялся в Волари. Он избегал освещенных широких улиц и пробирался извилистыми переулками, потайными лестницами и другими окольными путями, которые, несмотря на свою неприметность, так же верно вели вверх на холм, ко дворцу.

Наконец он вышел на широкий бульвар. Сложное нагромождение домов, башен, куполов и несимметрично выступающих балконов возвышалось перед ним. Древние правители Маунтфалькона, дети своего века, для которого была характерна жажда познания, были учеными: естествоиспытателями, исследователями, изобретателями, коллекционерами. Приспосабливая полуразрушенный дворец чародеев под свои собственные нужды, они пристроили к нему застекленную обсерваторию, планетарий, десяток теплиц, два музея, зверинец, большой птичник, полный диких птиц, а также многочисленные галереи и обзорные площадки для наблюдения за звездами. Многие из этих построек постепенно разрушились настолько, что уже не подлежали ремонту, — теплицы и садовые лабиринты заросли сорной травой, сотни стекол в обсерватории потрескались и потускнели от времени и непогоды, — но в зверинце и птичнике все еще было немало обитателей. Приближался вечер, время кормления, так что нетерпеливый львиный рев и крики голодных ястребов и сов были слышны за четверть мили.

Вилл вошел в южные ворота и пересек Двор Фонтанов, где возвышались мраморные люди и чудовища, а струи воды взмывали на сотни футов в небо и иногда долетали даже до темной массы самого дворца, стоявшего посередине.

Смесь дворца, музея и зоопарка — вот что представлял из себя Волари, по крайней мере, так заявила Дайони, когда первый раз его увидела три года назад, сразу после обручения. Она морщила прелестный носик над всем философским богатством, каким располагал Волари, с плохо скрываемым смятением осматривала потускневшую роскошь холодных парадных залов, с их сводчатыми потолками и научными настенными росписями. Через месяц после свадьбы она попросила разрешения переделать свои комнаты, и король (чьи апартаменты находились в другом крыле, чтобы его драгоценный покой не нарушали строители) дал согласие, запретив только каким-нибудь образом вредить историческому наследию дворца.

Таким образом, исчезли изъеденные молью бархатные занавеси, затемнявшие окна, осыпающиеся фрески затянули шелком, толстые ковры укрыли холодные мраморные полы. Дайони безжалостно изгнала из покоев старомодную и изящную мебель: лаковые чайные коробки, позолоченные столики, стулья из золота и слоновой кости. Она приказала принести статуи, цветущие растения в мраморных горшках, маленьких певчих птичек в изящных клетках из серебряной проволоки. Когда все было готово, Родарик покачал головой, сожалея о безрассудном мотовстве молодой жены, но ничего не сказал.

Прибыв, наконец, к дверям этих не похожих на остальной дворец комнат, Вилрован кивнул стражникам в зеленой униформе, стоявшим по сторонам двери в спальню Дайони, поскребся в раскрашенные панели, чтобы объявить о своем присутствии, и, не ожидая приглашения, смело вошел в комнату. Королева одевалась к ужину, ее окружали хорошенькие юные служанки, и здесь же находилось с десяток офицеров и светских щеголей, ее воздыхателей.

Вилрован прошел через комнату, и стайка моноклей взметнулась, чтобы проследить его путь. Но один жест королевы, несколько слов на ухо одной из фрейлин, и вот уже дамы присели в реверансах, мужчины замысловато поклонились, и все один за другим вышли из комнаты, хотя самые пылкие из мужчин все-таки успели смерить Вилрована мрачными взглядами. Последний многозначительно оставил дверь приоткрытой.

Не обескураженный таким приемом, Вилл сдернул с головы свою ужасную шляпу, элегантно опустился на одно колено и поднес белоснежную ручку Дайони к своим губам. Все это было проделано довольно изящно, но его кузина отступила назад, содрогнувшись от отвращения.

— Вилл, негодник, ты выглядишь просто омерзительно! Я уже не говорю о том, как ты пахнешь!

Вилрован, не вставая с колен, ухмыльнулся без тени раскаяния.

— От меня пахнет тюрьмой… или борделем. — Запах духов Юлали смешался с миазмами Виткомбской тюрьмы и остался на его коже. — Прошу прощения. Я бы привел себя в порядок прежде, чем досаждать тебе своим присутствием, но мне показалось, ты хотела видеть меня немедленно.

Она принялась ходить по комнате, брала в руки какую-нибудь безделушку, рассеянно ее разглядывала и ставила в другое место. Спрашивая себя, что же это Дайони не решается ему сказать, он присел на корточки и стал ждать, когда она заговорит.