Не позднее полуночи (сборник) - Рекс Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничего хорошего для нас в этом нет. Вам не удастся так долго водить их за нос. Кончится тем, что они просто откажутся от ваших услуг.
– Сомневаюсь. У меня найдется чем их развлечь. И потом, я не договорил: гораздо вероятнее, что преступник обнаружит себя после окончания срока, если не произойдет одно событие, а я весьма склонен полагать, что оно-то как раз и произойдет. Обстановка накалена до предела, и не только для преступника, но также и для всех остальных, пусть для всех и по-разному… Вот почему тебе никак нельзя идти на этот твой бейсбольный матч, ты все время должен быть под рукой. И потом, еще эти телефонные звонки. Клиенты будут становиться все настойчивее и настойчивее, а обращаться с ними нужно будет тактично, но твердо. Я, конечно, могу тебе тут немного помочь, но лучше пусть они думают, что я так поглощен их проблемой, что недоступен для общения. Разумеется, клиентам не следует говорить о моих предположениях насчет того, что решение может прийти и после…
– Скажем, к четвертому июля, как раз ко Дню независимости, – предположил я не без горечи.
– Нет, Арчи, гораздо раньше. Если это вообще произойдет. – Вульф был исполнен терпимости. – Обычно подобную травлю с твоей стороны я воспринимаю как неизбежное зло, были случаи, когда это даже приносило известную пользу. Но на сей раз дело может изрядно затянуться, и я хочу, чтобы меня пощадили. Уверяю тебя, Арчи…
Зазвонил телефон. Я снял трубку, и хорошо поставленный женский голос сообщил мне, что мистер О’Гарро желает побеседовать с мистером Вульфом. Видимо, они там в «ЛБА» решили все-таки не ронять себя и вернуться к принятым стандартам общения. Я ответил секретарше, что мистер Вульф занят, но если мистеру О’Гарро будет угодно, то он мог бы поговорить с мистером Гудвином. Она сказала, что он желает услышать мистера Вульфа, я посочувствовал и повторил, что это невозможно. Тогда она попросила не вешать трубку и после небольшой паузы согласилась, чтобы я пригласил к телефону мистера Гудвина. Я сообщил, что тот уже у аппарата. Затем послышался мужской голос:
– Алло, это Гудвин? Это Пэт О’Гарро. Мне нужно поговорить с Вульфом!
– Я это уже понял, но у меня строжайшие инструкции не беспокоить его, и я не возьму на себя смелость нарушить этот запрет. Знаете, когда мистер Вульф вот так погружается в какое-нибудь дело, как, например, сейчас, то беспокоить его небезопасно не только для меня, но и для дела. Вы подкинули боссу крепкий орешек, так дайте же ему спокойно его разгрызть.
– Бог мой, но мы же должны знать, чем он занимается!
– Вовсе нет, сэр. Прошу меня простить, но тут вы глубоко заблуждаетесь. Либо вы полностью ему доверяете, либо нет. Когда Вульф с головой уходит в работу – а сейчас дело обстоит именно так, – то он никому и никогда не говорит, чем занимается, и было бы величайшей ошибкой его об этом спрашивать. Как только у него появится что-нибудь, что бы вам хотелось или следовало узнать, или если ему вдруг потребуется ваша помощь, вам незамедлительно об этом сообщат. И вот еще что: я уже довел до сведения мистера Баффа и мистера Хансена, что прошлой ночью нас навестил инспектор Кремер.
– Да-да, мне об этом говорили. Так в какое время после обеда я мог бы сегодня к вам заскочить?
– В любое, когда вам будет угодно. Я здесь безотлучно. Если захотите, можете взглянуть на записи бесед с конкурсантами. Мистер Вульф будет у себя наверху и принять вас не сможет. Когда он так погружается в дело, нам даже трудно заставить его что-нибудь проглотить. Это целая проблема…
– И все-таки, что же он там, черт побери, делает?
– Шевелит мозгами, которые вы наняли. Ведь вы же решили, что вам нужны особые мозги? Вот он ими и шевелит.
– Да-да, конечно… Хорошо, до встречи.
Я сказал О’Гарро, что буду жутко рад его видеть, повесил трубку и повернулся к Вульфу, чтобы узнать, доволен ли он моим обращением с клиентами, но тот уже снова раскрыл книгу, и я решил его не отвлекать.
Глава двенадцатая
Не устаю благодарить Бога, что последовавшие за этим четыре дня уже давно позади. Не спорю, бывают в жизни такие операции и такие ситуации, когда самое лучшее, что вы можете предпринять, – это поставить ловушку, а потом сидеть и терпеливо ждать, пока в нее не угодит жертва, и поверьте, что в таких случаях я умею ждать не менее терпеливо, чем всякий другой, но все дело в том, что на сей раз мы не ставили никакой ловушки… А ждать, пока жертва сама соорудит себе ловушку, а потом сама же в нее попадет, требовало больше терпения, чем было у меня в запасе.
Вульф спросил, что я могу предложить, и на протяжении всего времени с полудня четверга до пятницы, которое у меня оставалось от телефонных звонков и личных визитов управляющего персонала «ЛБА» или Толбота Хири, я пытался что-нибудь изобрести. И вынужден был согласиться с ним – у нас действительно не было никаких шансов обойти полицейских в том, что было поставлено у них на профессиональную ногу. В общем и целом, сидя за своим письменным столом или на стуле в кухне, чистя зубы, бреясь или глядя в окно, я все-таки изобрел штук двенадцать светлых идей; правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что ни одна из них не стоит и ломаного гроша. Одну из них я даже в четверг вечером, когда мы поужинали, представил на рассмотрение Вульфа. Она заключалась в том, чтобы собрать всех пятерых конкурсантов у нас в кабинете и сказать им, что ранее предполагалось, будто Далманн поместил ответы на последние пять стихотворных загадок в банковский сейф, но, как выяснилось, он этого не сделал, поскольку обнаружить их так и не удалось. Так что теперь нет никакого достоверного списка ответов, по которому можно было бы проверять их решения, и поэтому те стихи, которые были им розданы, придется заменить другими, которые еще не придуманы. Вульф поинтересовался, что это нам даст. Я ответил: увидим, как они будут реагировать. Он заметил, что мы это уже видели, и к тому же руководство «ЛБА» с полным правом запретит нам проведение подобной операции, ибо не захочет выставлять себя на посмешище.
В пятницу в газетах ничего сногсшибательного не было, но хорошо хоть, что там не объявлялось, будто Кремер уже отловил своего человека и инцидент исчерпан. Совсем наоборот. Копы не смогли раскопать ни одного приличного свидетеля, и, судя по тону, каким повествовала об этом «Газетт», в деле по-прежнему царила полная неопределенность. Около полудня снова позвонил Лон Коэн, на сей раз он поинтересовался, чего, интересно, ожидает Вульф. Я ответил, что озарения. Репортер спросил, какого еще озарения, и я посоветовал обратиться с этим вопросом к мисс Фрейзи.
Телефонная горячка достигла кульминации в пятницу, вскоре после того, как мы отобедали. Вульф уже поднялся к себе в комнату, чтобы оказаться подальше от бурь. Он уже покончил с «Прахом красоты» и занялся «Приемом на одну персону» Клифтона Фадимена, на сей раз, правда, в прозе.
Кульминация была представлена в трех сценах. Героем первой из них оказался Патрик О’Гарро. За последние двадцать четыре часа это был его третий звонок, так что он был предельно точен и лаконичен. Попросил к телефону Вульфа, в ответ получил обычную отповедь. Потом поинтересовался, не хочу ли я ему что-нибудь сообщить, на что получил отрицательный ответ.
– Всё, – проговорил он, – с меня хватит. Я официально довожу до вашего сведения, что наш договор расторгается и Вульф более не представляет фирму «Липперт, Бафф и Асса». Учтите, что этот разговор фиксируется. Он может прислать нам счет за услуги, оказанные к настоящему моменту. Вы меня слышите?
– Да, слышу, – отозвался я. – Хотелось бы, конечно, сказать что-нибудь еще, ведь не каждый день бывает, что твои телефонные разговоры фиксируются, но вроде и сказать-то больше нечего. Остается только попрощаться.
Я вышел в прихожую, поднялся по лестнице на второй этаж в комнату Вульфа, постучал в дверь и вошел. Он сидел в большом кресле у окна, в рубашке с коротким рукавом, в расстегнутом жилете и с книгой в руках.
– Вижу, вы здесь славно устроились, – заметил я с одобрением, – но вы ведь всегда предпочитали свое кресло внизу, так что рад вам сообщить, что вы вполне можете спуститься, если, конечно, хотите… Только что звонил О’Гарро и расторг договор. Нас уволили. Он сообщил, что наш разговор фиксировался. Я все думаю, почему это человек чувствует себя таким значительным, когда знает, что его слова фиксируются? Да нет, я не про него, я про себя…
– Вздор, – бросил Вульф.
– Да нет, честно, я действительно почувствовал себя значительней.
– Помолчи. – Он закрыл глаза. Через минуту открыл их. – Что ж, прекрасно. Я скоро спущусь. Все это чертовски некстати.
Я согласился и покинул его. Когда я вернулся вниз, меня обуревали смешанные чувства. Конечно, что уж тут забавного, когда вас вот так берут и выкидывают за шиворот. Это никак не украсит нашу репутацию, зато процентов на девяносто пять сократит сумму, которую мы сможем вписать в счет, теперь ведь все ограничится не слишком впечатляющим гонораром за консультацию… Но я не разрыдался, а просто начал разгуливать по кабинету и ждать дальнейшего развития событий. Может, хоть теперь этот зажиревший пес наконец проснется и покажет зубы? Может, он даст глазам немного передохнуть от непрерывного чтения? Может, по крайней мере мне больше не придется постоянно изобретать все новые и новые объяснения того таинственного факта, почему нельзя беспокоить разговорами гения, когда в нем идет процесс ферментации?..