Застой. Перестройка. Отстой - Евгений Степанов

Последовал – после профессиональной, театральной паузы – ответ:

– Дача уже построена…

Все мы смотрели на Ельцина с восхищением – надеялись на него, были уверены, что именно такие люди, как он, честные, бескомпромиссные коммунисты, должны управлять страной. Любовь к витиеватому краснобаю Горбачеву уже ослабевала.

У Ельцина тогда установились теплые, дружеские отношения с редактором нашей институтской газеты “Комсомольская звездочка” Юлией Николаевной Вишняковой. Она решила опубликовать фрагменты выступления Бориса Николаевича во ВНИ. А когда поехала к будущему первому президенту России визировать этот текст, то по дружбе взяла и меня с собой.

И вот мы на Пушкинской улице, в здании ГОССТРОЯ СССР, где тогда работал Борис Николаевич. Его помощник провел нас в солидный, просторный кабинет. Ельцин галантно поцеловал ручку Юлии Николаевне. Мне дружелюбно протянул руку. И как-то пронзительно посмотрел на меня в упор. Потом начал расспрашивать. Кто, мол, такой? И откуда?

Я ответил:

– Москвич, раньше работал в музее пролетарского писателя Беднякова, а также в школе.

Видимо, ответ Бориса Николаевича удовлетворил. И больше он у меня и у Юлии Николаевны ничего не спрашивал. Начал рассказывать сам. Разные невероятные, весьма грустные истории из своей жизни. Оказывается, Госбезопасность его постоянно тогда преследовала.

– Вот недавно сюда, в этот кабинет, – откровенничал Ельцин, – приходили люди из ГБ. Из сочувствующих мне. Они просили меня быть осторожнее. Оказывается, в ГБ изобрели такое оружие, которое может уничтожать людей на огромном расстоянии… И при этом не оставлять никаких следов. Вот, например, вы едете в набитом троллейбусе – а где-то в далеком кабинете какой-нибудь секретный агент нажимает на кнопку – срабатывает дистанционное электронное оружие – и вы убиты. Следов насильственного воздействия – нет. Сердце… Вот такая загогулина. Кто же мне поможет? Может быть, вы?

Он посмотрел на нас в упор.

– У вас много союзников, – сказал я, – во всяком случае, весь ВНИ вас обожает.

– Я верю в молодежь, – ответил Ельцин, – а старым номенклатурщикам – нет.

Когда мы уже завершали беседу, Ельцин протянул Юлии Николаевне толстенную папку с бумагами:

– Здесь в с е мое выступление во ВНИ.

Я пошутил:

– Борис Николаевич, если сейчас эту папку бросить вниз – она не долетит. Кто-нибудь перехватит.

Будущий президент рассмеялся.

Я смотрел в его открытое, простое и волевое лицо. Мне оно импонировало. Но я понимал: этот человек хочет понравиться в с е м, он актер, он постоянно смотрит на себя со стороны и пойдет на любые поступки – лишь бы привлечь к себе внимание и добиться успеха у электората… Еще меня удивило, что Ельцин искал защиты от КГБ у редактора многотиражки и студента… Меня это удивило. Чем же мы могли ему помочь?!

Учеба завершилась, как будто и не начиналась, – мы учились по ускоренной программе всего один год.На выпускном государственном экзамене по основам политической экономии меня спросили:

– Вы верите в Бога?

Я ответил:

– Да.

Профессор захотел уточнить:

– Бог – это любовь?

Я сказал:

– Бог – это поэзия.

Мне поставили “отлично”.

ГЛАВА 5. Газетчик

После окончания ВНИ меня хотели распределить в “Московский помощник партии”, но я туда идти не собирался – меня по рекомендации Владимира Высочина из “Искорки” пригласили в другую газету, еженедельник “Кулак – оплот капитализма”.

Я был уже номенклатурой, собрали бюро ЦК. Вынесли постановление – разрешить Е. В. Жаркову устроиться на работу в газету “Кулак – оплот капитализма”, т.к. газета учреждена в том числе и ЦК ВЛКСМ.

Я позвонил редактору “Московского помощника партии” Николаю Павловичу Курицыну и сказал ему, чтобы на меня не рассчитывали. Он очень обрадовался…

Я стал работать в “Кулаке”, писал много, и в свою газету, и в другие – вел персональные рубрики в пяти других изданиях, но денег все равно не хватало. В 1991 году в Москве наступил реальный голод. Хлеба достать было очень трудно. Не говорю уже о кашах, консервах, масле или молоке. Мало того, что все это стоило бесконечно дорого (сосиски, например, пятьдесят рублей за килограмм), всего этого просто не было в продаже. А если что-то появлялось, то выстраивались такие очереди, которые могли выстоять только геройские неработающие пенсионеры. Экономика рухнула. Доллар шел на бирже по сто десять рублей.

Мы все равно не сдавались. Я писал и днем, и ночью, Наташа ежедневно за гроши давала уроки русского языка школьникам-абитуриентам. Мы экономили на всем, но все-таки покупали некоторые необходимые вещи и продукты. Даже яблоки. Наташа чистила яблочко и отдавала Настюшке, а кожуру мы оставляли себе.

В нашей маленький десятиметровой комнате мы свили очень уютное гнездышко. Серега Грушин нам подарил платяной шкаф, мы купили “декодер” и настроили видик, разложили в один рядок (очень красиво и удобно!) книжки. Наташа регулярно протирала пыль и мыла пол. Я припер с работы (жаль, что под расписку) электрическую машинку. Словом, все было не так страшно.

Для газет я в основном делал интервью с популярными людьми. Этот товар редакции покупали наиболее охотно. В “Кулаке” я отвечал за последнюю (специфическую) полосу под названием “После трудов праведных”. Что значит сделать интервью? Это взять у своих приятелей-журналистов Сашки Бултыха или Валерки Киркова (они работают в “Комсомольской правде”) телефон той или иной “звезды”, договориться с ней о встрече, задать вопрос типа “что вы думаете о нашей сегодняшней жизни?”, записать на пленку, обработать и… опубликовать. Все.

“Звезды” – разговорчивые люди. Так что вопроса в принципе достаточно одного. А потом можно сидеть и энергично поддакивать.

– Понимаю. Ага. Угу. Да-да! – или что-то в этом роде.

Если же “звезда” отличалась молчаливостью, все следовало придумать самому.

Газета “Кулак – оплот капитализма” посвящена аграрным вопросам. И строчить нужно было в основном о селе. Или о том, как “звезды” эстрады (я писал в основном о них) любят село, свою малую Родину…

Малую Родину “звезды” вспоминали обычно неохотно. Охотнее говорили про дачу. И то весьма неординарно. Например, рок-гитарист Ирис Пальме (на самом деле он, кажется, не Ирис, а Коля Малинкин) хоть и признался, что любит трахаться в бане на даче, но про свои агропромышленные возможности ничего не сообщил. Скрыл. Пришлось ему помочь. В опубликованном интервью из-под моего компьютерного пера возникли, в частности, такие слова диковинного Ириса:

– Я – дачник, – сказал Ирис, – люблю выращивать огурцы в морозоустойчивых теплицах. В прошлом году вырастил два центнера с гектара. Все раздал бедным… девушкам. Я ведь сейчас создаю Фонд помощи бедным девушкам…

Редактор Костя Лохматенко одобрил этот пассаж на планерке и даже предложил выплатить мне повышенный гонорар.

Иногда я немного переделывал подготовленные интервью и отдавал их (каюсь) в другие издания – “Тайны вселенной”, “Они”, “Стольный град”, “Семейный очаг”… Все меня печатали охотно.

В газете “Семейный очаг” нужно было все время писать, что “звезды” – примерные семьянины.

Они-то, может быть, и семьянины, но в определенном смысле. Семьи, как правило, однополые.

В “Семейном очаге” я получал стабильные задания от главного редактора Сергея Исакова сделать интервью с тем или иным нужным редакции человеком. Например, молодой певец Дима Наликов дал бесплатный концерт в пользу Благотворительного фонда имени Нельсона Манделы. А “Семейный очаг” был тогда органом именно этой общественной организации. Чуткий к заботам фонда Сергей Исаков тотчас поручил мне Диму прославить.

Он, увы, на все вопросы отвечал односложно.

Существовало только два варианта ответа.

– Да.

– Нет.

Поэтому пришлось проявить некую журналистскую изворотливость.

Например, я говорил:

– Дима, вы, конечно, прочитали, массу книг. И я не исключаю, что тома пронзительной публицистики прекрасного русского писателя и выдающегося общественного деятеля Альберта Анатольевича Ханова (директора Фонда) произвели на вас неизгладимое впечатление, потому что они затронули очень серьезные вопросы морали и нравственности…

Следовал ответ:

– Да.

Меня это устраивало. И текст в печати в итоге выходил следующий:

– Если говорить предельно откровенно, – рассказал читателям Дима Наликов, – то за последние годы меня поразили тома пронзительной публицистики Альберта Анатольевича Ханова, прекрасного русского писателя и выдающегося общественного деятеля. Они посвящены очень серьезным вопросам морали и нравственности…

…После работы мы, печальные журналисты, не самые меткие снайперы компьютерного пера и аутсайдеры хрипящих диктофонов, выпивали. Пили в редакции все и много. Если ты не пил, на тебя смотрели подозрительно, как будто ты и не журналист вовсе.