Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева

– Немедленно приезжай в штаб.

Я сразу сообразил, что началась война, и в ответ спросил его:

– Что, началось?

Он сказал:

– Да. – И повесил трубку.

Я быстро оделся. Захватил свой аварийный чемоданчик. Объяснил жене, что это – война, сказал, что делать, что обязательно позвоню. Напомнил, чтобы она забрала старшего сына Бориса из пионерского лагеря, и ушел.

Когда я прибыл, Евгений Саввич поручил мне немедленно объявить боевую тревогу. Я отдал приказ всем командирам отдельных авиаполков, дивизий на рассвете поднять свои истребители для отражения бомбардировочных ударов фашистской авиации по нашим объектам. ВЧ (телефон высокой частоты) имелся тогда только у командующих округов для связи с Москвой. Чтобы связаться с командирами дивизий, пришлось по «БОДО-35» (телеграфу) вызывать дежурных в полках и передавать им телеграммы. Все вместе это заняло у меня около семи часов, а точнее: с 23 часов 30 минут 21 июня до 5 часов 00 минут 22 июня 1941 г. В эти же часы немецкие самолеты бомбили наш аэродром, где стояли мой бомбардировщик СБ и истребитель И-5 Е. С. Птухина, выкрашенный в красный цвет. От бомбежек наши самолеты не пострадали. Как раз накануне оперативная группа штаба истребительной дивизии была переведена в город Тернополь, где в подземной шахте размещался ГКП округа. У авиаторов там была своя крохотная комнатка.

В 24.00 начальник штаба М. П. Кирпонос доложил по ВЧ, что немецкий солдат 222-го пехотного полка, переплыв речку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4.00 утра немецкие войска перейдут государственную границу СССР.

В 6 часов утра 22 июня мы с командующим Птухиным выехали из Киева и отправились на гражданский аэродром Жуляны, чтобы лететь в Тернополь. Взлетели мы одновременно, каждый на своем самолете. Шли курсом на запад и специально на низкой высоте, чтобы идущим войсковым частям хорошо были видны красные звезды на крыльях наших самолетов. Правда, они все равно вели мощный, но, слава богу, не прицельный оружейный огонь. Я был вынужден уйти в сторону от дороги, а Птухин сел на аэродром в Проскурове, откуда добирался уже на машине. Я благополучно долетел до тернопольского аэродрома и начал заходить на посадку. На посадочной полосе у выложенного «Т», прямо в лоб, стоял грузовик с четырехспарочной пулеметной установкой. Планируя на высоте не более двадцати метров, я пошел на посадку, но с первого захода сесть мне не удалось, так как установка лупила по моему самолету изо всех четырех стволов. Я зашел на второй круг. Меня по-прежнему обстреливали. Огонь был не прицельный, поэтому я благополучно приземлился и вырулил на стоянку. В это время налетели фашистские бомбардировщики Ю-88, Ю-110 и «мессершмитты», мы еле успели заскочить в щели. Над аэродромом завязался воздушный бой.

В ночь с 21 на 22 июня, на рассвете, более 50 процентов авиации противника было брошено на завоевание господства в воздухе. Более 1000 немецких бомбардировщиков неоднократно подвергали налетам 66 аэродромов, на которых базировались основные силы авиации западных приграничных округов. В результате этих ударов в первый же день войны было потеряно 1200 самолетов.

В первые часы войны летчики Киевского округа встретили врага в воздухе. Однако полностью сорвать действия врага не удалось. Противник, ударив по нашим действующим авиабазам, вывел из строя около ста самолетов, в основном истребителей И-15, И-116, И-153. К счастью, они стояли на границе поля без горючего, в противном случае возник бы пожар. Через несколько дней многие из них были восстановлены в ремонтных мастерских и принимали участие в боях до начала 1942 года.

На второй день войны на Главный командный пункт Юго-Западного фронта прибыл генерал армии Георгий Константинович Жуков. Я забыл упомянуть, что начштаба ВВС округа Н. А. Ласкин перед самой войной был отозван на сборы начальников штабов ВВС, откуда в Киев не вернулся, а через три дня после начала войны забрали и моего командующего Евгения Саввича Птухина. Он смог только один раз позвонить мне и приказал доложить Жукову разработанный нами план боевых действий фронтовой авиации на ближайшие три дня. Я остался один без товарищей Птухина и Ласкина.

В те напряженные, тяжелые дни мне было очень трудно. Больше недели я вообще не ложился спать, хотя бы немного отдохнуть. У меня сопрели ноги, так как я не снимал сапог. Я стал заикаться. Генерал армии Г. К. Жуков сутками непрерывно вызывал меня к себе и ставил непосильные задачи для нашей авиации. Однажды он приказал мне послать бомбардировочную авиацию в Румынию, в Плоешти, с целью разгромить нефтяные промыслы. Я доложил, что самолеты СБ и П-2 в силу своего ограниченного радиуса действия не смогут вернуться обратно. Он назвал меня трусом и приказал вызвать трех автоматчиков, чтобы меня расстреляли. И вот я стою перед Жуковым, здесь же вызванные автоматчики и член военного совета Н. С. Хрущев. Я обратился к Хрущеву, он только пожал плечами и вышел. Продолжая разговор с Жуковым, я посоветовал ему поставить ту же задачу перед командующим Дальней авиацией, на что тот поручил мне довести этот приказ до командующего Дальней авиацией генерала Голованова, несмотря на то что он мне никогда не подчинялся. Я тут же отослал шифротелеграмму и указал цели. В итоге Дальняя авиация была мне даже благодарна, так как никто не ставил им конкретных задач на боевые вылеты, особенно в первые дни войны.

Так я промучился месяц-полтора, а может, и больше. ГКП фронта все время отступал, отступали и наши вой ска. Я оставался один без начальника штаба и командующего и только в конце июля был вызван представиться новому командующему ВВС Юго-Западного фронта генералу Ф. А. Астахову. Он принял меня очень холодно. О чем бы я ему ни докладывал, все время молчал. Задач мне никаких не ставил, и получалось, что я остался не у дел. Тогда я решил вместе с летчиками-бомбардировщиками летать на боевые задания. К тому времени мы уже перебазировались в Киев. Надо отметить, что ночью, кроме одиночных перелетов дальней авиацией, никто не летал. Я стал просить своего командующего, чтобы он разрешил мне организацию ночных полетов. Астахов долго не давал согласия, но под конец уступил и потребовал, чтобы я написал рапорт о выделении трех бомбардировщиков и расписался в том, что несу всю ответственность за это поручение. Все его требования я выполнил.

К августу месяцу 1941 года штаб ГКП перебазировался в Прилуки, затем в Пирятин. Девятнадцатая бомбардировочная авиадивизия, которой я командовал, была укомплектована хорошо подготовленным летным составом. Летчики сразу же освоили ночную подготовку. Сначала один полк, а потом и вся дивизия. Там же, в Прилуках, я и обосновался. Сам летал ночью, практически вылеты случались каждую ночь. Бомбили мы главным образом аэродромы противника от Житомира до Львова и скопления фашистских танковых соединений. За ночь производили почти до сотни ночных вылетов, применяя световые бомбы перед бомбометанием. Вскоре меня вызвал к себе командующий Астахов и объявил, что я представлен к присвоению ордена Красного Знамени, он отменил мое участие в ночных полетах и потребовал, чтобы я неотлучно находился при нем. Генерал Астахов был трудный человек. Он никому не доверял и очень боялся, когда над нашим КП появлялся вражеский самолет. Он тотчас спускался в бомбоубежище и был недоволен, если я не находился рядом с ним.

События тем временем развивались стремительно. Осенью немецкое командование, перегруппировав свои войска и усилив южную группировку, перешло в наступление. К 12 сентября, форсировав Десну и Днепр, немцы вышли своими подвижными танковыми частями в районы Прилуки, Пирятин, окружив город Киев по левому берегу Днепра в три кольца.

Как раз в эти дни из Ставки пришла шифротелеграмма с приказом организовать вывоз раненых офицеров из Киева самолетами в Москву. В сложившихся условиях вывезти раненых можно было, используя транспортники типа «Дуглас», и только ночью. Астахов поручил мне срочно вылететь в Киев для выполнения приказа Верховного главнокомандующего.

В тот же день я вылетел на Ут-2 из Пирятина в Киев. Шел на бреющем полете очень низко, периодически поднимаясь на высоту 150 – 200 м, просматривая маршрут впереди себя. Если на дорогах замечал пыль, то этот район обходил стороной. Так добрался до аэродрома Борисполь. По дороге в Киев я встретил на автомобиле «паккард» одного из руководящих членов ВКП(б), застрявшего в этом районе по непредвиденным обстоятельствам. В обмен на свою машину он просил меня отправить его в Москву. Проверив документы, я поручил летчикам с первой же оказией переправить его в Ставку, а сам на «паккарде» въехал в город. В Киеве за командующего дивизией оставался генерал Власов. У Власова были очень хорошие условия по линии связи, особенно с Москвой. Пока я организовывал отправку раненых офицеров с аэродрома Борисполь, пришла очередная шифротелеграмма от товарища Сталина с приказом оставить Киев и с боями отходить в район Харькова.