Мурзук (сборник) - Виталий Бианки

Весь его соболиный род был хищниками. И сам он с первых дней знал, как ему вести себя при встречах. Если зверь слабей тебя – поймай и съешь. Если он с тобой одной силы – дерись с ним, прогони или убей. А если сильней тебя – уноси ноги.

Так же, не раздумывая, молодой зверек выучился пользоваться шубкой-невидимкой. Подкрадывался ли он, нападая, или прятался, убегая, – он безошибочно выбирал места, где самый острый глаз не мог разглядеть его темного меха среди бурых комьев земли, стволов и скал.

И вот к осени, к тому дню, когда Степан проводил завистливым глазом уходящих в тайгу охотников, Аскыр уже стал взрослым соболем. Не всякий ястреб днем и не всякая сова ночью решились бы теперь напасть на него. Он уже умел постоять за себя. Он был и смел, и осторожен.

Теперь под длинным блестящим волосом его легкой летней шубки отросла густая и теплая ость. Шкурка вошла в полную цену.

Не прошло и двух недель, как Аскыру пришлось спасать ее от охотника. Случилось это вот как.

Раз утром, возвращаясь с ночной охоты, Аскыр напал на след другого соболя. След был свежий. Аскыр сейчас же побежал по нему.

Скоро он нашел место, где чужой поймал и растерзал рябчика; от птицы остались только кровавые перья. Такого дела Аскыр не мог стерпеть. Если у него под носом передушат всех рябчиков, то что же ему останется? Аскыр считал, что все рябчики в тайге принадлежат ему. Вора нужно поймать и истребить. И он пошел искать. След привел его к дереву и шел выше, вдоль ствола. В дереве было дупло. Там и отдыхал чужой соболь после сытного обеда.

Аскыр стал быстро взбираться по дереву.

Другой соболь выскочил из дупла, ловко перескочил через голову Аскыра, винтом по стволу сбежал на землю.

Аскыр приостановился. Он услышал слишком еще памятный ему запах – запах матери. Еще недавно он тыкался мордой в ее пушистый живот, отыскивая соски.

Жалеть и раздумывать Аскыр не умел. Он был хищником. Кто одной силы с тобой – того прогони или убей.

Аскыр кинулся вслед за соболюшкой и скоро настиг ее на ровном месте под темными пихтами. Начался бой. Соболюшка-мать была крупнее и опытнее. Но она была стара; зубы ее притупились, она быстро стала задыхаться. Аскыр был ростом меньше, но ловчей, а главное – он был молод. В нем была еще свежая ярость.

Соболюшка стала сдавать. Клочья шерсти так и летели из нее во все стороны. Бойцы то отскакивали, то свивались в клубок и катались по земле. Аскыр все старался ухватить соболюшку за горло.

Вдруг оба зверька отскочили в разные стороны и проворно вскарабкались на деревья. В ближних кустах раздалось шумное дыхание, и на площадку перед пихтами выскочил большой зверь. Уши на голове у него стояли торчком, язык вывалился из пасти, круглые глаза следили за соболюшкой.

Соболюшка вскарабкалась на толстый сук и, почувствовав себя в безопасности, стала уркать и сердито пырскать на зверя. Зверь поднял морду и громко, отрывисто залаял.

Аскыр прижался к суку другой пихты, за несколько метров от соболюшки. Он в первый раз видел собаку и очень боялся ее.

Время проходило, а собака все сидела под деревом и, не спуская глаз с соболюшки, отрывисто лаяла. Аскыр подумал: «Улизнуть бы! Что, если тихонько сползти по стволу и незаметно юркнуть в кусты?» Вдруг он услыхал сзади чьи-то осторожные, но тяжелые шаги. Аскыр повернул голову и совсем близко от себя увидел человека.

Охотник поднял ружье и прицелился в соболюшку.

Короткий хлесткий удар стегнул Аскыра по ушам. Перепуганный Аскыр мгновенно соскочил с дерева, шмыгнул в кусты и стремглав помчался по тайге. Он не останавливался до тех пор, пока не выбежал к реке. Тут он забился в узкую щель между двумя острыми скалами. Там он сидел до самой ночи… Никто его не заметил.

Нередко потом Аскыр слышал в тайге громкий лай собаки и короткий гром выстрелов. Но ни разу больше ему не пришлось встретить соболюшку-мать.

Наступила зима. Исчезли змеи, лягушки, скрылись бурундуки – маленькие земляные белки с пятью черными полосками на спине; улетели перелетные птицы. Аскыру становилось голодно – дичи оставалось мало в тайге. Рябчики все больше держались по высоким деревьям. Там за ними Аскыру было не угнаться. Правда, глухари часто опускались в снег, но он не смел еще нападать на этих больших и очень сильных птиц.

Аскыр поднялся вверх по склону горы, туда, где низенькие деревья росли редкими кучками. Там он нашел спустившихся с вершин белых куропаток и скоро научился ловить их в снегу. Он выслеживал, где они зарываются в снег, и сам, нырнув в пушистый сугроб, бежал под снегом, как крот в земле. Добежав до места, выскакивал и кидался на спину ошеломленной птице.

Наконец и куропатки куда-то исчезли. Аскыру опять пришлось спуститься в тайгу. Он подстерегал белок на земле, ловил на снегу мышей и мелких птиц. Чем дальше в зиму, тем голодней становилось соболю.

А в конце зимы Аскыру пришлось идти на небывалое еще дело.

Он жил теперь под востряками – голыми, острыми скалами над рекой. Тут, после неудачной ночной охоты, он увидел крупного старого беляка. Заяц сидел под кустом дикой смородины и аккуратно обгладывал кору.

Аскыр легкими, волнистыми прыжками стал приближаться из-за камней к зайцу. Изредка он останавливался, поднимался передними лапами на камень и осторожно выглядывал.

Беляк не чуял беды и спокойно жевал кору.

Но вот камни кончились. Аскыр нырнул под снег и вынырнул за спиной у зайца. Секунду он потоптался на месте, сбил под ногами снег и прыгнул с твердой опоры.

Почти в тот же миг прыгнул и заяц. Передние лапы Аскыра задели беляка по ляжке, но соскользнули. Громадными прыжками заяц помчался к камням.

Аскыр кувырнулся в снег, поднялся и жадными глазами проводил уходившего беляка. Где же его догнать!

Встревоженные зайцем, вскочили отдыхавшие на востряках кабарги, маленькие – с козленка ростом – безрогие олени. Они пугливо озирались, ожидая увидеть внизу крупного хищника. Но там никого не было. Аскыр был от них за кустом, они не могли его заметить.

Кабарги скоро успокоились и разбрелись по скалам. Одна из них спустилась и подошла к кусту, за которым прятался маленький хищник. Аскыр видел, как ловко кабарга разгребает тонкими, точеными ногами снег, вырывает корешки копытцами и хрустит острыми зубками. Она подошла к нему совсем близко.

Аскыр не раздумывал. Высокая спина кабарги была от него на расстоянии прыжка.

Он прыгнул.

Кабарга прянула. Аскыр всеми когтями вонзился в шерсть, в кожу, а зубы сами впились кабарге в затылок. Аскыр учуял кровь. Кабарга пошла чесать со скалы на скалу брыком, скоком. Соболя бросало из стороны в сторону. Он повисал на зубах и снова цеплялся лапами, наспех грыз живое мясо – натолкнулся на тугую крепкую жилу.

Аскыр рванул ее зубами в тот миг, когда кабарга оттолкнулась от скалы и прыгнула на чуть заметный выступ обросшего мхом угловатого утеса. Это был последний прыжок горного скакуна.

Кабарга не допрыгнула до утеса. Ее голова сникла, и она, кувыркаясь, полетела в пропасть.

Когда оглушенный Аскыр вылез из-под нее на дне ущелья, кабарга уже не дышала.

Десять дней пировал Аскыр. Он понаделал себе нор в снегу под камнями, каждую ночь выходил и до отвала наедался мясом. А днем, когда, сытый и довольный, он крепко спал в своем теплом логове, на труп кабарги слетались таежные птицы. Рыжие сойки с ярко-голубыми перышками на крыльях дрались за падаль с крапчатыми кедровками. Кругами спускался с высоты ворон и, разогнав пернатую мелкоту, важно усаживался на добычу. Но и он поспешно взлетал, когда из-под камня показывалась усатая мордочка Аскыра. Все боялись маленького смелого хищника.

Так встретил Аскыр первую весну своей жизни. Пришла пора искать себе подругу. Он целыми днями рыскал по тайге, бился со всеми встречными соболями и бегал за всеми молодыми соболюшками. С первым теплом повылезло из-под снега спавшее зимой зверье, начали возвращаться птицы. Тайга с каждым днем оживлялась, дичи попадалось вволю. Теперь не слышно стало выстрелов. Аскыр был сыт и счастлив.

А Степан с семьей к весне дожевал последний свой кусок хлеба. Ему ничего не оставалось больше, как поступить в работники к богатому кержаку.

Так он и сделал.

В дорогу

Чернее дегтя густая темь сентябрьской ночи. Хоть глаз коли, не разглядишь близких гор, темной тайги на склонах, маленькой кержацкой деревушки в сырой низине.

Спят ночью кержаки, наглухо «закутав» окна ставнями, задвинув крепкие засовы на дверях. Тайга кругом, в тайге – зверя сила. Смелеет ночью зверь, вылезает из чащи, к самому подходит пряслу[6] и глядит: все ли спят; нельзя ли, просунув в дыру косматую лапу, когтями рвануть чего-нибудь?

Все убрались по домам, все спят. В одной только избе сквозь щели ставен – свет.