Мурзук (сборник) - Виталий Бианки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ноги сами привели его на знакомое место: к болоту. Он сел на пенек, прислонил ружье к дереву и крепко задумался.
Нераспечатанное письмо хрустело во внутреннем кармане куртки. Но он не спешил его прочесть, нарочно медлил, как медлит человек перед прыжком в холодную воду.
«Ну что ж, – думал он, – пусть смеется! Не могу же я, в самом деле, бросить университет и тысячу раз подвергать себя смертельной опасности. Она небось никогда не ночевала одна в лесу. Пусть-ка попробует. Или пусть с Одинцом встретится. С меня довольно!»
Выходило не очень убедительно – он это сам чувствовал, – но еще хуже было признаться себе, что страшно вскрыть письмо и прочесть насмешливые фразы.
Охотник стал смотреть на болото.
На бесчисленных желтых кочках бессильно поникла трава. Кой-где под ней просвечивала холодная ржавая вода. Недалеко от берега, как древний замок, высилась темная, круто закругленная стена леса: остров на болоте.
Охотник подумал, что видит эти места в последний раз, – и почувствовал грусть. Унылый и дикий простор лесного болота впервые показался ему красивым. А сколько жутких, никем не изведанных тайн хранили его молчаливые кочки! Это место можно возненавидеть, но забыть его скоро нельзя.
Охотник стряхнул с себя раздумье, торопливо вытащил письмо и вскрыл его.
В письме не было обращения.
«Вчера читали Ваше письмо вслух, – сразу начиналось оно. – Много спорили, кто-то предлагал даже пари, что Вам не убить Одинца.
Но я-то знаю, что, как бы ни был силен и осторожен зверь, человек всегда одолеет его. И я, кажется, начинаю ненавидеть Вас».
– Что такое? – изумился охотник. – За что?
«Я говорила Вам, что выросла в лесу и люблю лес со всеми его жителями. Для меня ненавистны вы, городские охотники. Вы распоряжаетесь деревьями и животными так, будто они существуют исключительно для вашего удовольствия.
В первый момент нашего знакомства я подумала, что нашла в Вас друга. Все в городе только и думают, что о городских своих делах и развлечениях. И уж если кто вспомнит про лес, или поле, или солнечный восход, так только – „ах!“ да „ох!“, „красота, прелесть!“. Будто редкость какая.
А Вы так чудесно рассказывали про Одинца! Я видела его перед собой, как живого, во всем его диком, зверином великолепии.
И вдруг Вы заявляете, что едете убивать его! И заявили-то это только потому, что боялись показаться трусом.
Но я подумала: „Поживет в лесу, полюбит лесную жизнь – и у него рука не поднимется на старого лося“.
Ваше письмо отняло у меня эту надежду. Вы ничему, ничему не научились, и так вам и надо, что Одинец разбил Вам ногу; он ведь никого не трогает, если на него не нападают. Какое право имеете Вы отнимать у него жизнь? Чем он Вам-то помешал?»
«Новое дело! – совсем ошарашенный, подумал охотник. – Сама же так презрительно улыбнулась, когда я сказал, что еще не убивал лосей, а теперь…»
Он стал читать дальше.
«И лучше нам не встречаться больше, если Вы убьете Одинца: я никогда не прощу Вам этого…»
Охотник скомкал письмо и бросил его наземь.
«А я-то, осёл, старался! – думал он. – Вот положение!»
Растерянный взгляд его упал на знакомые кочки. Без всякой связи со своими мыслями он вспомнил вдруг: «Там я убил Рогдая… Вот кто умел идти до конца!»
Вспыхнула злость. Все мысли в голове разом перестроились.
«Что же, значит, зря погиб Рогдай! Одинца защищать – нашла кого! И я хорош – хотел уж отказаться! Ну и пусть, а я тоже пойду до конца!»
Он перебежал глазами с кочек на берег болота – и вдруг замер, не смея дохнуть: великолепный и неподвижный, как статуя, на берегу стоял громадный лось.
По исполинскому росту – добрая сажень от земли до крутого загривка, – по гордо поднятой голове с тяжелыми, широкими рогами охотник сразу признал Одинца. Зверь стоял на открытом месте у самой кромки болота, против кочек, где погиб Рогдай. Охотник не видел, откуда он появился. Казалось, зверь мгновенно возник из земли и застыл, как камень.
«Топнет – и уйдет под землю, – вспомнил охотник и теперь сам верил, что это так и бывает. – Меня он не видит, – быстро работала мысль, – потому что я сижу неподвижно. И не чует: ветер от него ко мне. Стрелять нельзя: далеко. Буду ждать».
Медленно, как оживающее изваяние, лось поднял ногу и ступил на кочку.
Кочка тихо пошла под воду.
Тогда грузный зверь сел, как собака, на задние ноги. Передние он выдернул из воды, вытянул перед собой и, цепляясь ими за кочки, заскользил брюхом по топкой трясине.
«Так! – подумал охотник. – Вот она – тайна лесного великана. Сегодня у леса нет от меня тайн».
Широко открытыми глазами он следил, как громадное тело зверя быстро подвигается по непроходимому болоту.
«Остров!» – вспомнил охотник.
Добравшись до твердой почвы, лось подогнул колени и поднялся в два приема, как встающая корова. Через минуту он исчез за деревьями.
– Простое чудо! – рассмеялся охотник. – Ясно, с таким широким брюхом не засосет.
Он взял ружье и пошел к тому месту, где Одинец вошел в болото. Ближние кочки медленно выдвигались из воды. На них ясно были видны отпечатки круглых копыт зверя.
Дальше след исчезал: следующие кочки с макушкой окунались под воду. Примятая трава на них расправлялась. Вода смывала следы.
– Так, – еще раз сказал охотник. – Теперь понятно, почему след обрывается.
И, сняв шапку, отвесил в сторону островка глубокий поклон:
– Ваши гости!
Глава вторая
На острове
Никто не знал, что тайна лесного великана открыта: охотник не сказал об этом даже Ларивону.
Не подозревал этого и Одинец, когда на следующее утро покинул остров и ушел в лес.
А днем пришел охотник, надел на ноги широкие лесные лыжи, взял в руки длинный шест и медленно стал продвигаться по болоту.
Лыжи он достал в деревне у крестьян. Они были настолько широки, что не погружались в топкое болото под тяжестью человека. Вода смывала его следы.
Достигнув острова, охотник положил ружье на кочку, счистил ржавый ил с лыж и, связав, перекинул их за спину.
Остров был невелик. Охотник сразу нашел в густой заросли узкий коридор – тропу зверя – и стал осторожно продвигаться по ней.
«Беда, если столкнемся на тропе! – думал он, опасливо поглядывая вперед. – Податься некуда, сотрет в порошок!»
Тропа была проложена в частом еловом и сосновом подросте. Заросль справа и слева стояла плотной стеной. Не было никакой надежды продраться сквозь сомкнутый строй частых стволов.
Но узкий коридор скоро кончился. Лес поредел. Тропа повела сырой и темной глушью, извиваясь в колоннаде высокоствольных столетних деревьев.
А еще дальше начались светлинки с отдельными громадными елями и соснами, у ног которых кой-где жались такие жалкие осенью прутики лиственного молодняка.
Кое-где на открытых местах торчали из земли обросшие лишаями камни.
«Что я! – вспомнил вдруг охотник. – Ведь он почует мои следы!»
Он остановился и, стараясь не шуметь – зверь мог быть рядом, – развязал и надел лыжи. Шагать в них было трудно: приходилось высоко поднимать ноги и выбирать гладкую землю, чтобы не споткнуться.
«Как в колодках, – думал охотник. – Зато подойду к лежке, точно по воздуху: от лыж на земле останется только запах болота».
Он подошел к большому камню, вокруг которого земля была взрыта копытами лося. За камнем – под елью – заметил небольшое углубление, черные проплешины земли, помятую траву и много волосков лосиной шерсти.
«Валялся тут, – подумал охотник. – А может быть… Да чего „может быть“: вот же она – лежка!»
Он огляделся.
Шагах в сорока от ели стояла большая сосна. Ветви донизу; как раз то, что надо.
Прошлепав к ней на лыжах, он взобрался по ветвям и, развесив на обломках сучьев ружье, лыжи, мешок с едой, вытащил топорик из-за пояса и стал устраивать себе лабаз. Через пять минут настил из сучьев между двух ветвей был готов.
«Теперь хозяин может пожаловать!» – весело подумал охотник, поудобней примащиваясь на своем воздушном сиденье. Ружье с предохранителем на «F» (огонь) лежало рядом. Лежка Одинца была как на ладони. Оставалось только запастись терпением и ждать до вечера, всю ночь, до нового утра, – пока зверю заблагорассудится прийти. Еды охотник захватил с собой на целые сутки.
Время проходило, день уже клонился к вечеру, а Одинец все не шел.
Первые часы ожидания пролетели незаметно для охотника. Он был уверен, что на этот раз одолеет осторожного зверя.
Он представил себе, как в назначенный день снова соберутся его товарищи и будут его ждать. Он запоздает.
Наконец дверь откроется, и он войдет, держа огромную голову лесного великана за рога. Все ахнут. А он скажет, глядя на покрасневшую девушку:
– Я охотник, я не член общества покровительства животным!
