Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

— Изготовь мне меч, — заявил я ему чуть ли не с порога, — заплатить мне нечем, кроме своего труда.

Фабер — здоровый детина, одна только правая его рука больше, чем весь я, стоял в полном молчании, и, казалось, ни один мускул на его лице не дрогнул — так пристально он на меня смотрел и думал о чем-то своем. Наконец, спустя, наверное, секунды семь он ухмыльнулся как-то лукаво и повел меня за собой вглубь кузницы. Проходя дальше, мы остановились напротив огромной кучи тряпья и, указав на них пальцем, он сказал:

— Отрабатывай.

Долгие два дня я поселился на пути от реки до кузницы, таская ведра с водой, стирая все это тряпье. Как оказалось, он чинил механизмы для сельчан, и, смазывая их, лишнее, что стекало, вытирал этими самыми тряпками. Соответственно, не имея под рукой порошка или хотя бы кое-какого мыла, мне приходилось силой выдалбливать жир и масло. Как итог, немного резких эмоций равно пару разорванных тряпок, но, в целом, остальные были отстираны без какого-либо ущерба. Содрав кожу рук, я пришел к нему сдавать работу. Не знаю почему, но он так тщательно их рассматривал, будто бы это платье от кутюрье, а не обычное тряпье. Хмурил пару раз, когда брал в руки изорванные, и одобрительно кивал, когда брал в руки целые и чистые. Возможно, таким способом он проверял мое терпение или, быть может, сам по себе такой уж педантичный человек.

— Теперь изготовишь? — напомнил я ему свою цель пребывания здесь.

— Нет, сам сделаешь. Я покажу.

— Но зачем? Я не собираюсь становиться кузнецом. Мне нужен только инструмент. По-твоему, каждый, кто приходит к тебе за заказом, должен делать его сам?

— Не сравнивай подкову и меч. Я все сказал. Приходи завтра.

Странное это чувство, когда ты вроде бы ощущаешь себя обманутым, но в то же время удовлетворённым течением обстоятельств. Удовлетворенным от того, что, хоть и немного, но станешь все же лучше. И не важно в чем: навык, умение, знание, способность. Главное, что ты — можешь.

Я ушел, и, как бы просто это не звучало, на следующий день пришел. Молча, жестами он раздавал мне указания, которые я, как ни странно, понимал. В итоге, спустя сутки, которые я не спал, следя за огнем, поддерживая в нем температуру, получил лезвие. Сам ковал металл, размахивая огромным молотом, от чего правое плечо, даже у такого, как я, ныла болью и, вообще, усталость отголоском отдавалась по всему телу; затем, не имея новейшие технологий, несколько часов отдал на заточку специальным камнем. Скажу честно, меч вышел средний. Но, если быть справедливым, я не ожидал от деревенского кузнеца мастерства уровня высокого, и, уж тем более, от себя. Но этот меч был,…если правильно выразиться — моим. Бывает так, что в мире есть идеалы представительные, но все же предложи их тебе, ты отвергнешь их; возможно не задумываясь, а возможно со скребем в сердце, но все же отвергнешь всякое предложение, лишь только потому, что эта вещь в руке твоей — твоя и сделана тобой. К тому же, он делает то, что от него требуется — рубит, режет и колит. Еще раз покрутил его в руке, как бы примеряясь, и одобрительно кивнул в знак удовлетворенности.

— Зачем он тебе? — вдруг задал свой вопрос кузнец, до того молча наблюдавший.

— Чтобы не бежать от проблем, — посмотрел я ему в глаза, и взглядом этим внушил ему мысль, что далее объяснений не последует.

И перед тем как покинуть его:

— И еще, — сделал я строгие глаза, — никому об этом ни слова.

Орудие есть, теперь нужно наращивать мастерство с этим самым орудием, что я и делал теперь каждый рассвет, уходя вглубь леса.

— Прекрати прятаться. Выходи. Я тебя услышал, — крикнул я, казалось бы, в пустоту, но потом оттуда показалась милое личико, смущенно пряча глаза.

— Я заметила, что ты покидаешь дом на рассвете, и мне стало любопытно, — ковыряя глазами свои ступни, оправдывалась Ильворния.

— Я думал, ты еще спишь в это время.

— Я и спала… обычно спала, — и чуть набравшись смелости или, быть может, присущей ей детской беззаботности, которой она еще не совсем была лишена, спросила, — а что ты тут делаешь? И зачем тебе это? — кивнула она на меч в моей руке.

— Тренируюсь.

— Зачем?

— Чтобы держать себя в форме, — ответил я.

— А для чего? — осмелела она, видя, что я продолжаю отвечать.

— Ильворния.

— Прости, — снова она начала буравить глазами свои ноги.

— Нет, нет, — ретировался я, боясь показаться грубым, — я не ставил тебе упрек. Мне просто…я не знаю, как ответить. Тренируюсь и все. Мне это нравится.

— А ты убивал людей? — задала она неожиданный вопрос, чем ввела меня в некое замешательство.

— Убивал, — все же ответил я, — но все они были плохими и заслуживали смерти.

— Если даже заслужили, то почему ты решил, что можешь исполнять приговор? — посмотрела она на меня серьёзно.

Я не нашелся, что ответить и только стоял, не в силах придумать что-то вразумительное. Не может же быть так, что я был не прав в действиях своих. Наконец…

— Но кто-то же должен.

— Но почему ты?

— Потому что я могу. Они, злые люди, стали таковыми не от природы своей, хотя есть среди них такие, а от чувства. Именно чувства безнаказанности дало им, по их мнению, право вершить зло и считать это стечение правым.

— Почему люди такие? Почему эти люди приходят и причиняют нам зло? Ведь если бы относились друг-другу хорошо, то и не пришлось бы отнимать — всем бы всего хватило.

— К сожалению…, - оборвался я на полуслове, потому что хотел сохранить в ней ту детскую наивную веру в лучшее.

— Значит ты скоро уйдешь от нас, — произнесла она, пытаясь скрыть грусть, подступившую в голосе.

— Что? Нет, я вас не оставлю. Почему ты так решила?

— Ты обязательно уйдешь, потому что думаешь, что один только ты способен помогать другим и вершить, как ты это называешь, справедливость. Ведь так ты это называешь? Я слышу это в твоих словах.

Я замолчал на добрую минуту, не в силах собраться с мыслями. Занявшись внутри, обнаружил правдивость ее слов, и не сразу смог понять момента, когда со мною такое прилучилось. Жизнь там — с ошейником, — оставила свою борозду шрама на моем восприятии мира и теперь я уже сам не знал, кто я и чего точно от себя хочу. Помогать людям? Так всех не