Ловец человеков - Надежда Попова

До самых ворот они шли молча, и он ощущал на себе косые недобрые взгляды капитана стражи, пока за его спиной снова не опустилась тяжелая решетка.

Глава 4

Остаток дня Курт провел в своей излюбленной позе – водрузив скрещенные ноги на спинку кровати, заложив руки за голову и глядя в потолок. Мысли роились в голове, точно пчелы – разлетаясь в противные стороны, изредка жаля разум, но никак не желая собираться в улей, а уж о сборе меда, id est[22], получении стройного вывода, и речи не шло.

После беседы с капитаном он не сразу вернулся в трактир – еще долго кружил близ Таннендорфа, отпустив поводья, давая коню бродить где вздумается, и размышлял, а спустя около часу и вовсе спешился у одиноко стоящего, кривого вяза, растущего рядом с тропинкой к реке, отпустил жеребца на траву, а сам уселся на прогретую землю в тени ветвей, прислонившись к стволу дерева. Тогда в голове было пусто.

Вернувшись в трактир, он молча бросил поводья Карлу-младшему и поднялся в свою комнату, где и пробыл до вечера, прервав свои унылые раздумья, только чтобы спуститься к ужину. Что съел – не заметил; на душе было невесело. Невзирая на крайнюю усталость, Курт уснул поздно и не сразу, и снилось ему, что два совершеннейшим образом одинаковых треугольника не складываются один к одному, как ни старайся, а наставник в математических науках, стоя подле него, укоризненно смотрит и молчит, отчего становится совестно и зло.

Проснувшись, Курт не стал дожидаться завтрака – вышел из трактира, составляя план действий на наступивший день, и, хотя планы были весьма приблизительные, постарался приободриться. «Главное – не бояться выводов, – говорил всегда наставник, обучающий будущих дознавателей методам следствия, и всегда прибавлял: – Но помните, что от ваших выводов зависит человеческая жизнь». Эти два несколько противоречащих друг другу совета Курт запомнил сразу и помнил всегда; и в этом деле все было именно так – от того, какими будут его заключения, зависело, кто, в конце концов, будет убит – уже по закону, ибо то, что было сделано неизвестным, забравшим две жизни, подпадало под смертную казнь. С этим у него всегда были некоторые сложности: даже просто на экзамене, разбирая гипотетическое «дело», Курт заминался, представляя себе, что выносит настоящий вердикт, и начинал путаться в сомнениях. Наставники, конечно, хвалили будущего инквизитора за осторожность, но не забывали отметить, что все же одно дело – осмотрительность, а совсем другое – неуверенность…

Сейчас уверенности не было. В былые времена, подумал Курт сумрачно, следователь в таком положении подвесил бы подозреваемого к потолку и в течение пары часов вытряс из него все, вплоть до подробнейших рассказов о грешках детства. Теперь подобные методы применимы только в крайних случаях, а стало быть, как говорил все тот же наставник, «главное оружие настоящего следователя – голова». «Все верно», – соглашался преподаватель рукопашного боя, объясняя, как бить таким образом, чтобы лбом сломать противнику нос… Сейчас майстер инквизитор был готов биться лбом о старые камни замка, ибо мысль его зашла в тупик. Единственной подозрительной личностью был Клаус Мейфарт, но вместе с тем предъявить ему было нечего…

Курт остановился внезапно, только сейчас осознав, куда его помимо воли вынесли ноги. В десяти шагах от него смотрела на улицу вытянутыми окнами церковь Таннендорфа – приземистая, древняя, с одной, наверняка той самой злополучной, покрошившейся стеной.

– Наверное, самое подходящее место для раздумий, – пробормотал он шепотом, медленно приближаясь к темным от времени дверям.

К его удивлению, в церкви оказалось довольно многолюдно; стараясь не попадаться на глаза прихожанам, Курт потихоньку просочился вдоль задней стены к последнему ряду скамей и присел в самом углу, слушая торжественный, но некрепкий и утомленный голос отца Андреаса.

– «Rogo autem vos fratres, – читал тот послание Павла к Римлянам, – ut observetis eos qui dissensiones et offendicula praeter doctrinam quam vos didicistis faciunt et declinate ab illis»[23]…

Курт вздохнул, опустив голову на руки, сложенные на спинке скамьи напротив. Извини, Господи, но – не то. Укрепления в вере и необходимости своего служения сейчас не требуется. Сейчас бы какую дельную мысль…

Если ступать путем теорем, продолжал размышлять он, и начать с положения «допустим, что капитан убил двоих подданных барона», тогда… За что в наше время убивают? За деньги. За женщину. За оскорбление. Ради сокрытия информации. Ради забавы.

Деньги… Капитан не кажется человеком, озабоченным собиранием богатств, а крестьяне не кажутся людьми, оными богатствами владеющими. Разве что клад нашли. Или стащили у барона последнюю золотую тарелку, и капитан, радея о благе господина… что? Загрыз обоих?..

Дальше. Женщина… Курт скривился. Очень смешно.

Оскорбление?.. Когда простолюдин оскорбляет капитана баронской стражи, ему не рвут глотку, его вешают или, бывает, просто разбивают морду. И уж не в глухом лесу.

Для сохранения какой-то тайны… Это – вполне возможно. В этом месте уж тем паче.

Для развлечения… Капитан-живодер? Не похож, конечно, но все они не похожи, так что всякое может быть.

И, если не что-то из этого, остается последнее – настоящий стриг. Тем более что в наличии сверх меры необычностей для простого убийства, по какой угодно причине: странный способ, странные обстоятельства… Но даже в этом случае капитан подозрителен. Правда, он вполне спокойно разгуливал по двору при дневном свете, что как-то не вяжется с подобным предположением. А на так называемого «высшего» Мейфарт не тянет…

Разве что он боится не за себя, и не он виновен, а просто покрывает… кого? Чье благополучие может волновать Мейфарта настолько, чтобы рисковать навлечь на себя самого подозрения? Барона?..

Курт закрыл глаза, втиснувшись лбом в пальцы и ощущая, как неприятно сводит под ребрами. Барон… Его не видели на людях уже давным-давно – ни ночью, ни, что значимо, днем. Из-за смерти наследника его отшельничество было воспринято так, как казалось всем естественным, – барон в тоске, потерял интерес к миру. Но если бы такое поведение было отмечено у кого угодно иного либо в иной ситуации – народная молва первым делом предположила бы именно нечто подобное. И, возможно, не зря.

Но – стоп, велел он самому себе, подняв голову и глядя в стену рядом. Добровольное заточение фон Курценхальма тянется уже более десяти лет, и если не в шутку взять за основу эту версию, то остается вопрос, чем он питался все эти годы? Даже если допустить, что замковая челядь, которую все обвинили в побеге от бедности, на самом деле пошла ему на обед, даже если барон выпивал по солдату в две недели (если не врут, этого довольно стригу, чтобы поддержать существование), даже если растягивать каждого из них на несколько раз – все равно не хватило бы. Загадочных смертей в Таннендорфе более не наблюдалось, странных болезней не было, до соседних селений далеко.