Белая западинка. Судьба степного орла - Гавриил Колесников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы набили рюкзаки отборными клубнями, взвалили мешки за спину и по утренней сентябрьской прохладе отправились «домой». Прощаясь с Алевтиной Ивановной, я спросил: как же называется сорт картофеля, что несём мы в подарок своим разведчикам? Она улыбнулась:
— Хорошо называется— «северянин»!
И ЕЩЕ РАЗ ПУТЬ–ДОРОГА
В конце 1953 года собрался я уезжать с Колымы «на материк», чтобы никогда уже не вернуться больше на Север. Мне предложили академическую аспирантуру, и было очень заманчиво обдумать все накопленное на Колыме, написать диссертацию и для начала стать кандидатом геолого–минералогических наук. Все вроде бы правильно, можно и нужно ехать, а не хотелось, щемило сердце! Так же вот тоскливо было, когда ехал на Север, а теперь то же чувство мешало его оставить.
Попов сильно постарел, правда, здоровье сохранил несокрушимое. Звал я его с собой, заманивал всяческими прелестями материковой жизни.
— Дача у нас будет в Подмосковье. Час на электричке — и Москва! Рыбалка на Оке. знатная. Моторку купим. Бор сосновый. Места грибные, не хуже колымских. Заведём пчельник…
— Нет, парень, поезжай без меня. Никуда я с Севера не стронусь. Привык! Умру — тебя известят. Помянешь Попова на своей подмосковной даче.
— Не угомонился все, покоя не хочешь?
— Где‑нибудь в мёрзлой тундре и меня успокоят.
— Почему в тундре? На посёлке живи, в моей квартире. Ключ я тебе оставлю.
— Нет… Я к другому делу определился. В развозторг агентом меня берут. В тайгу, в тундру поеду.
Час от часу не легче… Хотя неугомонному старику развозная торговля — в самую пору. В пушном деле он не то что профессор, а полный академик. Человек редкостного и какого‑то удалого бескорыстия. Холода ему нипочём. Не пропадёт он ни в тайге, ни в тундре.
— Вот провожу я тебя на самолёт — и подамся в тайгу, к оленным пастухам, к дружкам своим — таёжным охотникам. Повезу им чай-сахар, а у них белок да куниц собирать буду. Две упряжки у меня собачьих. Только вот напарника себе пока не подобрал. Тут ведь человек требуется рисковый.
И здесь я сорвался:
— А ты и не подбирай. Я с тобой поеду!
— Смеёшься?
— Поеду, Попов! Попрощаюсь и с тобой, и с тайгой, и с тундрой.
Старик не стал меня разубеждать, и, видно, был рад, тронуло его моё сумасбродное решение.
Так я оттянул своё возвращение «на материк» на целую колымскую зиму.
Развозную торговлю начинали тогда на Чукотке и ставили её сразу широко и умно. Агенты двигались на собаках и оленях по точным маршрутам, правда, совершенно фантастической протяжённости. Чтобы обслужить все таёжные избы охотников и яранги оленьих пастухов, нам с Поповым предстояло сделать не одну тысячу километров. Да и то наш маршрут был не из самых длинных. На промежуточных базах мы должны были сдавать купленную у охотников пушнину, пополнять запасы товаров. Все очень толково продумано, обыденно. Но это же Север, а здесь и проза развозной торговли превращалась в волшебную сказку…
Упряжка из десяти собак по хорошему снежному насту способна везти до двухсот пятидесяти килограммов груза. Кормить собак мы могли на строго и надёжно обозначенных ночёвках, но страховой запас продовольствия нужен и для них. Все же при этом условии мы брали до четырехсот килограммов полезного груза.
Собачья упряжка похожа на ёлочку: длинный ствол — поводок, прикреплённый к нартам, а в стороны от него, на ветвях–постромках, симметричными парами, — сильные остроухие и остромордые ездовые собаки.
Зимний день на Севере короток. Час–другой посветит негреющее солнце, и уже, глядишь, машет оно земле прощальным розовым флагом с вершины заснеженной сопки, надвигаются все густеющие сиреневые сумерки, а вскоре наступает ночь. Пожалуй, она даже светлее, ярче недлинного хмурого дня. Большим позолоченным фонарём висит щедрая луна, и спокойный свет её мягко рассеивается в окружающее пространство безбрежными снежными зеркалами.
Места Попов знает и уверенно ведёт свою упряжку. Я не отстаю.
Мы едем лиственничным редколесьем. В зависимости от высоты сопок эти лиственничники бывают сплошь покрыты либо зелёными мхами, либо белым лишайником–ягелем. Сейчас все — и зелёный мох, и белый ягель — завалено снегом. И зовут эти леса либо зеленомошниками, либо белолишайниками. Редколесья, покрытые ягелем, — излюбленные места зимних пастбищ северных оленей…
Впереди показался дымок пастушьей яранги. Распахнув её полог, навстречу нам выбегает смуглая черноволосая женщина —жена пастуха. Мы желанные гости. Вместе распрягаем и привязываем собак.
Входим в ярангу. Здороваемся с пастухом. Он лежит на низких нарах, застеленных оленьими шкурами, под тёплым одеялом из заячьего меха. Хозяин чем‑то болен, у него тугой, вздутый живот, рези. Я начинаю врачевать пастуха подручными средствами. Женщина варит собакам похлёбку из оленьего мяса, костей и крови. Делает она все молча, умело, но чувствуется её тревога за больного мужа.
— А как же олени? Кто пасёт? — спрашивает Попов.
— Собачка пасёт. Сейчас пригонит, — говорит хозяйка и молча продолжает своё дело.
В яранге чисто прибрано и даже уютно. Она освещена «летучей мышью», обогревается железной печкой с трубой, выведенной наружу.
За стенами яранги слышится яростный собачий лай.
— Наш Баттыкей олешек пригнал!
Женщина надевает шапку, оленью дошку. Вместе с ней встречать оленей выходим и мы. Попов успокаивает наших собак. К ногам хозяйки, яростно рыча на чужих, жмётся крепкая, небольшая, остроухая и остромордая (как и наши) собака с глазами злыми, умными и преданными. Это и есть оленегонная лайка Баттыкей, пригнавшая к яранге стадо оленей. Они сбились покучнее в затишке, у опушки лиственничного леска.
Хозяйка привязывает собаку у яранги к крепкому колу. Выносит большой котёл с похлёбкой. Вместе с Поповым она кормит собак. Едят собаки жадно и много — верный признак того, что они здоровы и завтра будут хорошо работать.
Между тем моё врачевание (оно очень несложно — большая доза касторки и мешочек горячей соли вместо грелки) оказывает своё действие. Почувствовав себя лучше, хозяин повеселел. Заулыбалась и его жена. Попов принёс пастухам большой пакет с мукой, чаем, сахаром. Хозяйка готовит ужин. Хозяин хорошо говорит по–русски и с увлечением рассказывает об оленегонных лайках. Кстати, их завезли на Колыму из ненецкой тундры, и они быстро и с пользой прижились на новом месте.
— Собака, она ведь тоже разная бывает, — не спеша, подбирая слова, рассказывает хозяин. — Трусливая бывает, и щенка своего может сожрать…
— В башку‑то ей втемяшется, — вставляет явно для меня Попов.
— Всякую на племя не пустишь! И ведь зверь, а своё и у зверя берет. Подойдёт ей время щениться — шерсть она вокруг сосков выщипывать начинает.
— Мать! —улыбается хозяйка.
— Да ведь и то сказать: щенок у собаки родится совсем никудышный — слепой, глухой, без зубов. А шерсть у этих лаек знаменитая — длинная,1 густая, с тёплым подшёрстком.
Попов знает о собаках не меньше пастуха и профессионально поддерживает разговор.
— Шерстью только и спасается, —говорит он. — А то в тундре летом гнус заест, а зимой — стынь.
У жены пастуха свои мысли, женские:
— Ласку собачка любит…
— Пастух пока лайку свою обучит, — неторопливо ведёт рассказ хозяин, — набегается, что твой олень. Ну зато уж, если руку на собаку не поднимал, она ему хорошо послужит: и беглого оленя возвратит — в тундре полный обыск произведёт, а не упустит глупого, и стадо собьёт, и повернёт если надо, и на волка кинется…
Глухо и как‑то неуверенно, словно проверяя самого себя, зарычал Баттыкей. Потом собака залаяла, заметалась на привязи. Хозяин насторожился:
— Собаке верить надо. Она зря лаять не станет.
Мы быстро оделись, схватили ружья, выбежали из яранги. Баттыкей рвался с привязи, яростно лая в сторону тундры. Олени мирно дремали поодаль от яранги, не чуя опасности, а она была совсем рядом. Против ветра, чтобы дух звериный уносило от стада, к табуну подбиралась пара волков. Две тёмные зловещие тени сторожко и осмысленно двигались к табуну, хоронясь от лунного света за кустами берёзы, за редкими стволами невысоких лиственниц. Хитрые звери, умные…
Попов и хозяин яранги выстрелили почти разом. Один волк метнулся в лес и пропал, другой остался на месте. И когда тушу серого недруга волокли к яранге, олени пугливо шарахнулись в сторону и сбились ещё кучнее. А Баттыкей при виде мёртвого врага успокоился и улёгся отдыхать на своё место у входа в ярангу.
СУДЬБА СТЕПНОГО ОРЛА
Рассказы о первых открытиях
ПОЧЕТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Наш класс заканчивал школу много лет назад.