10-я симфония - Йозеф Гелинек

— Место и время свидания, — тут же сказала Мария.

— Пусть так. Выберем в качестве места…

— «Онтанарес». Я имею в виду кафе, — уточнила студентка.

— Очень хорошо. И время…

— В четырнадцать часов, — сказала девушка, вогнав Даниэля в краску.

С помощью двенадцати знаков он записал на доске то, что она ему продиктовала, при этом зашифровав послание с помощью диска Альберти.

— Но шифр Альберти состоит из букв, — заметил владелец баритона, не так давно пропевший мелодию Баха. — А мы говорили о музыкальных шифрах.

— Чтобы зашифровать послание под видом партитуры, нам всего лишь понадобится диск Альберти, на меньшей окружности которого вместо букв будут ноты. Изготовить его может каждый из двух картонных дисков. Я сам, возможно, попытаюсь вечером решить небольшую головоломку, которую мне показали двадцать четыре часа назад.

Глава 24

Тем временем в Вене слепой экскурсовод Джейк Малинак, у которого после падения на дощатый пол еще побаливал правый бок, беседовал с детективом федеральной полиции Австрии, Bundespolizei, в кабинете Отто Вернера, также присутствовавшего при встрече.

На столе заместителя директора Испанской школы верховой езды лежало письмо, которому, судя по цвету и качеству бумаги, было не меньше двух веков. Там было написано:

ЛУЧШЕ НАМ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ. Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ

ТВОЙ ЛЮДВИГ

— Письмо подлинное, его тщательно изучили в нашей лаборатории. Подпись принадлежит Людвигу ван Бетховену, — сообщил детектив.

— В таком случае, Джейк, — заметил Вернер, — ты можешь считать свое падение самым удачным в жизни. Ты обнаружил ни больше ни меньше, как письмо Бетховена к одной из его возлюбленных.

— Как и где вы нашли письмо, герр Малинак?

— Я направился к двери, не прекращая беседы с герром Вернером, и споткнулся о доску, которая, вероятно, не была приколочена, потому что легко отделилась от пола.

Доктор Вернер показал полицейскому точное место, о котором говорил слепой гид, тот подошел и, чтобы обследовать пол, опустился на корточки.

— Сунув руку под доски, чтобы проверить, насколько глубока дыра, я пошарил между балками, на которых лежат доски, и нашел письмо.

Подойдя к полицейскому, Вернер сказал:

— Этот пол сделан в начале девятнадцатого века. А здание Школы еще старше, оно выстроено в тысяча семьсот тридцать пятом году.

— Доска по-прежнему не закреплена, — заметил детектив.

Он поднял доску и приставил к стене.

— Мы оставили все как было на тот случай, если вы захотите провести осмотр.

С минуту детектив с помощью фонарика, который он вынул из кармана пиджака, молча обследовал пространство между балками. Наконец он произнес:

— Вот что я заметил, герр Вернер: во-первых, гвоздь из доски был вытащен намеренно и совсем недавно. Видите вмятину от клещей, которыми, как рычагом, выдергивали гвоздь?

— Да, прекрасно вижу.

— У вас есть предположения, кто это сделал?

— Нет. Но я буду очень удивлен, если этим человеком окажется кто-то из наших служащих.

— Сюда легко проникнуть?

— Очень легко. Здесь находится еще и офис, поэтому я всегда держу дверь открытой и постоянно хожу туда-сюда.

— А ночью?

— Я всегда запираю дверь изнутри.

— Тогда нетрудно сделать вывод, что тот, кто вошел сюда и выдернул гвоздь из доски, сделал это в дневное время. Когда бывают представления?

— Вечером. Но утром мы позволяем туристам присутствовать на тренировке и проводим короткую экскурсию по школе.

— И по помещениям ветеринарной службы?

— Нет, — ответил Малинак. — Но сейчас я припоминаю, что несколько дней назад кто-то из группы спрашивал, куда ведет эта дверь.

— Вы можете сказать, как он выглядел?

Через секунду полицейский осознал неуместность своего вопроса и попросил прощения.

— Извините, это профессиональная привычка. Обратите внимание на то, что доска, о которую споткнулся герр Малинак, помечена. В углу видна отметина, гораздо более старая, чем след от клещей. Возможно, это латинское В.

— Вы недавно сказали, что ваше внимание привлекли две детали, — заметил Вернер. — Вторая деталь — это отметина в виде буквы В?

— Нет, кое-что еще. Если вы подойдете ближе и посмотрите вниз, то увидите на полу под балками более светлый прямоугольный участок величиной с большую тетрадь.

— И что это может означать?

— Очевидно, здесь, под досками пола, помимо письма, которое нашел герр Малинак, лежал другой предмет, который был похищен.

Глава 25

Когда Даниэль явился на встречу с Мараньоном, дверь ему открыла горничная-бразильянка и, вместо того чтобы провести его в гостиную, отвела в спортивный зал, где эксцентричный миллионер поддерживал спортивную форму. Он приветствовал Даниэля с беговой дорожки последнего поколения, которая с большой скоростью двигалась у него под ногами. Похоже, Мараньон отличался прекрасным здоровьем: несмотря на значительные физические усилия, дыхание его оставалось ровным.

— Привет, Даниэль. Прости, что принимаю тебя в спортзале, но после утренней стычки с этой ведьмой, моей женой, я был не в состоянии закончить тренировку и вот сейчас пытаюсь наверстать упущенное. А как поддерживаешь форму ты?

— Я бегаю трусцой каждый раз, когда есть возможность.

— Должен тебя поздравить. Мне сказали, что тебе удалось узнать произведение, написанное на голове у Томаса: концерт Бетховена «Император».

— Как быстро распространяются новости.

— Порой я узнаю о некоторых событиях даже раньше, чем они происходят. Я хотел бы побеседовать с тобой, потому что как любитель музыки и тайн крайне заинтересован в решении этой загадки.

Беговая дорожка автоматически выключилась, и Мараньон, слегка качнувшись, остановился, вытер полотенцем пот с лица и пожал Даниэлю руку — весьма необычным способом, коснувшись своим большим пальцем костяшки указательного пальца гостя. При этом Даниэль заметил на руке миллионера кольцо с необычной печаткой, и тот, перехватив взгляд гостя, снял его с пальца, чтобы Даниэль мог лучше его рассмотреть.

— Это старинный герб Шотландского королевства. В отличие от Бетховена, о котором мы еще поговорим, я потомок благородного рода. Фамилия моей матери — Стюарт. Можешь прочесть девиз нашего клана? «Nemo те impune lacessit» — «Никто не тронет меня безнаказанно».

— Признаюсь, я не хотел бы иметь такого врага, — произнес Даниэль с улыбкой, надеясь скрыть за ней свою тревогу.

— Ну что ты, мы с тобой станем добрыми друзьями. Проводи меня к силовым тренажерам, а тем временем расскажи мне о концерте «Император».

— С удовольствием, — ответил Даниэль, — хотя я тоже хотел вас кое о чем попросить.

— Чего не сделаешь ради друга. Что тебе надо?

— Вы не могли бы показать мне партитуру или запись концерта, который Томас дал перед смертью?

Мараньон, наклонившийся, чтобы взять пару гантелей, мгновенно выпрямился и пристально посмотрел на Даниэля, словно пытаясь угадать его мысли.

— Это тебе нужно в научных целях?

— Что вы имеете в виду?

— Дуран сказал, что ты пишешь книгу о Бетховене.

Не зная, стоит ли делиться с Мараньоном своими подозрениями, Даниэль пустился в рассуждения:

— Дело в том, что Томас сделал очень интересную реконструкцию симфонии. И к тому же весьма рискованную, потому что располагал даже более ограниченным оригинальным материалом, чем большинство его коллег. Я говорю о Дереке Куке, завершившем Десятую симфонию Малера, или о Вольфганге Грезере, сделавшем то же самое с «Искусством фуги» Баха. Также очень интересен труд Глазунова, закончившего Третью симфонию Бородина.

Мараньон слушал молча, не прерывая упражнений с гантелями, но, судя по насмешливому выражению его лица, он разгадал хитрость Даниэля.

— А теперь поговорим об оригинальности работы Томаса, — сказал он насмешливо. — Но прежде отвечу на твой вопрос: нет, у меня нет партитуры концерта, к тому же Томас взял с меня слово не записывать его выступление, так что записи у меня тоже нет.

— Какая жалость, — удрученно произнес Даниэль. — А что вы хотели знать о концерте «Император»?

Казалось, Мараньон не слышал его вопроса, потому что, не отвечая, продолжал:

— Даниэль, я не видел партитуры Томаса, но хорошо знаком с пятьюдесятью музыкальными фрагментами Бетховена, на основании которых он реконструировал первую часть. Помимо того бесспорного факта, что неизвестно, относятся ли все они к одному произведению, некоторые из них — не более чем сделанные второпях наброски, в которых не указаны ни ключ, ни тональность, ни размер.

— Я уже сказал, что именно поэтому труд Томаса кажется мне достойным похвалы.