Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крён

Арфаст склонился к Альруне.

— Ты должна сейчас быть в Руане, прясть гобелены… В безопасности.

Девушка решительно покачала головой.

— Я знаю, вы все считаете меня сумасшедшей, но…

— Я никогда не говорил, что не верю в твой вещий сон.

То, что Арфаст признал ее правоту, сделало обиду на высмеявшего ее Ричарда еще горше. Альруна хотела что-то сказать в ответ, но Арфаст зажал ей рот ладонью — всадники приблизились настолько, что с ними можно было поговорить. Они сообщили авангарду отряда, кто они и зачем прибыли сюда. Затем их пропустили к Ричарду.

Альруна слышала отдельные имена — Тибо Плут, Бруно, Герберга, король Лотарь. Но мужчины стояли довольно далеко, и она не разобрала, что они рассказывают. Ричард же все прекрасно понял. Он уже не смеялся. Вся кровь отлила от его лица.

Поспешно осадив коня, он что-то сказал своим спутникам. И вновь Альруна не различила его слов, но весь отряд развернулся, повинуясь приказу герцога.

— Что… что случилось?

Никто не ответил ей, но все пришпорили своих коней. Арфаст не отпускал поводья ее лошади. Часть отряда осталась у бастерн, ведь повозки замедлили бы продвижение Ричарда.

Альруна была уверена, что это бегство, а не просто возвращение домой, и дело было не столько в скорости, сколько в выражении лиц всех мужчин вокруг.

Они доскакали до реки, перешли ее вброд в том же месте, где и утром, и только потом позволили себе немного отдохнуть.

— Так что же… случилось? — повторила Альруна.

Никто не захотел с ней говорить, но Арфасту удалось кое-что узнать. Когда он вернулся к ней, то был столь же бледен, как и Ричард.

— Ты с самого начала была права.

Как оказалось, те два воина предупредили Ричарда о готовящемся покушении, задуманном архиепископом Бруно и Тибо Плутом. Собственно, оба воина служили Тибо, но поскольку он так и не предоставил им в лен обещанные земли, они переметнулись к Ричарду, надеясь на богатое вознаграждение от герцога. Засада ждала отряд в половине дня конной езды от Бове.

Арфаст не сводил с Альруны глаз, и на его лице читалась не только тревога, но и благоговение.

Альруна же вначале ощутила лишь злорадство, затем облегчение и, наконец, сочувствие и любовь. Она взглянула на Ричарда. Тот по-прежнему был бледен. Герцог не просто злился, он был в смятении. В его жизни ему всегда угрожала опасность, и Ричард не понимал, за что судьба так глумится над ним.

За весь день он так и не улыбнулся, и только проклятия слетали с его уст. Уже вечерело, когда отряд встретил Рауля д’Иври. Теперь же Ричард советовался с братом, что нужно сделать.

Рауль, обычно всегда относившийся с иронией ко всему происходящему вокруг, теперь задумчиво смотрел в пламя костра. Ричард беспокойно ходил туда-сюда.

— Мне хочется самому подослать убийц к Бруно! — раздраженно воскликнул он. — Да проклянет Господь его черную душу!

— Не самая лучшая из твоих идей, — ответил Рауль. — Бруно — церковник, и неважно, что он хотел коварно заманить тебя в ловушку. Если ты прольешь его кровь, то все скажут о тебе, что ты настоящее дитя жестоких язычников. И эта слава останется с тобой навсегда.

— Но обо мне и так говорят подобное! Сколько себя помню, все эти сволочи следят за мной, точно стервятники, ждут моей погибели, чтобы заполучить мои земли!

— С этим ничего не поделаешь. Тут и смерть Бруно не поможет.

Ричард задумчиво кивнул.

— Единственное, что я могу сделать, так это не выказывать страха.

— Ты можешь обмануть Бруно. Пусть ждет тебя в Бове, пусть до последнего думает, что его замыслы увенчаются успехом. — Рауль наконец-то улыбнулся.

В отличие от Ричарда Альруна вновь почувствовала в нем холод и решимость. А еще упрямство. Ей оно тоже было знакомо — упрямство помогало справляться со всеми бедами, будь то подосланные убийцы или несчастная любовь. И все же девушке хотелось, чтобы Ричард открыто выразил свои чувства, не скрывал свою боль, не оставался столь отчужденным и равнодушным.

Приняв решение, герцог отправил гонца в Бове, чтобы сообщить архиепископу Бруно, мол, Ричард задерживается, но непременно приедет. Он не забыл и отблагодарить людей Тибо, переметнувшихся на его сторону: одному подарил позолоченное копье, второму — драгоценный камень.

На землю спустились сумерки, когда люди Тибо покинули лагерь. Теперь герцогу больше нечего было делать, и он вспомнил об Альруне.

— Я должен был прислушаться к твоим словам, — поспешно произнес он. — Прости меня. — Ричард невесело засмеялся.

— Главное, что ты жив, — равнодушно ответила Альруна и отвернулась.

— Погоди!

Она оглянулась и, к своему изумлению, увидела боль в его глазах.

— В этом мире так мало людей, которым я могу доверять, — пробормотал Ричард. — Ты… и твоя семья — одни из них.

Ну вот опять, он говорил с ней как с сестрой, но почему-то Альруне не показалось это неправильным. Герцог с самого детства жил в мире, полном врагов, и ему нужны были близкие. Близкие могли подарить ему покой — и он не ждал от них плотской любви.

Альруна закусила губу.

— То, что я тебе сказала… Что люблю тебя… Конечно же, я солгала. Я подумала, что это тебя убедит. Ты… ты для меня как брат.

И теперь уже она рассмеялась.

Ричард же сделал вид, что поверил в эту наглую ложь.

— Ну конечно.

Втянув голову в плечи, он пошел прочь.

Альруна точно окаменела. Чтобы сохранить честь, Ричард заставит Бруно ждать его в Бове. Она же, чтобы сохранить честь, несколько недель будет избегать герцога после возвращения в Руан. И все это — из гордости. Но гордость подобна кольчуге — защищает от ран, но не греет ночью. После всего случившегося любовь не грела Альруну, не распустилась, точно цветок весной, нет, она тяжелым доспехом укрыла ее тело и душу.

Агнарр сидел в высоком кресле, раньше принадлежавшем его отцу. Он надел кольца и шлем Гуомундра, носил его меч, пил из его кубка. И только конь Гуомундра не признал нового хозяина, сбросил Агнарра, как только тот забрался в седло. Даже не пытаясь усмирить животное, Агнарр просто перерезал ему глотку.

В отличие от коня, воины из окружения Гуомундра не сохранили преданность былому правителю и подчинились Агнарру, ведь тот доказал свое превосходство над отцом. Теперь же это превосходство приходилось подтверждать день за днем, иначе воины, не колеблясь, переметнутся к другому предводителю. Агнарру все это давалось намного сложнее, чем он предполагал.

«Я проклят, — думал он. — На меня наслали злые чары».

Пришлось взять себя в руки, чтобы не поддаться горестным мыслям.