Плутоний для «Иисуса» - Фридрих Незнанский

Все послушно подняли свои, осушили.

Цепень и Лисовский жадно стали закусывать, тыкая вилками в тарелки и блюда с изысканной снедью — банка кильки, грубо вскрытая ножом, стояла перед хозяином. Алик Месхиев грыз, мелко откусывая, веточку петрушки, посматривал на Марка.

— Как же это вы, голуби, Генерала не уберегли? — спросил Робинзон, заглотив подцепленную на вилку мелкую, испятнанную красным соусом рыбешку.

Лисовский шумно сглотнул слюну, осторожно, чтобы не звякнула, положил вилку на стол.

— Так ведь, Михал Михалыч, когда Генерал с директором дела обсуждали, даже мне доступа не было!..

— Ишь ты — «даже мне»! А кто ты такой? Фраер с гондонной фабрики! Почему не выяснили, кто тем бешеным мочилам дачу директора сдал? Кто знал, что тем вечером они там будут только вдвоем?!

Лисовский виновато, испуганно молчал.

Месхиев смотрел на него с любопытством.

А Марк спокойно закусывал. Его не испугал взрыв Робинзонова гнева, дознаватели из уголовного розыска умели разыгрывать подобные спектакли не хуже.

Однако желчный, недовольный Цепень обратил внимание на то, что Секач орудует вилкой в то время, когда все, в том числе и он сам, смиренно пережидают бурю. Цепень счел это не самообладанием, а тупостью и жадностью.

— Что ты жрешь?! — заорал он. — Тебя не касается? Может, ты и порубал их, не зря погоняло такое носишь — Секач!..

— Вы кто? — спокойно спросил Марк. — Мне ваш портрет шо-то напоминает. Вы Цепень?

— Ну.

— То не кричите, Цепень, может быть, при Генерале, будь он живой, вы бы за столом мне прислуживали, как настоящий халдей. Шо-то вас там у нас на Урале не видно и не слышно было, когда господин Колбин службу правил, а?

— Да ты оборзел!.. — задохнулся от возмущения Цепень.

— Прикажите мне вломить, — предложил Марк, прекрасно понимая, что чужие «быки» Цепня не послушают, а своих он по малозначительности не имеет.

— Надо будет, прикажу! — буркнул Робинзон.

— Шо вы митуситесь, как торговка при внезапном поносе? — ласково спросил Марк. — Если вы вор на пенсии, так ведите себя как Аксакал Саксаулыч…

— Михаил, да что он меня поучает, фраер долбаный!

— Когда высокое собрание воров даст тебе по ушам, а ты знаешь, что достоин такого почета, мне стоит только мнение Генерала о тебе сказать, — так вот, когда уши твои будут красные и большие, ты будешь иметь и за «долбаного», и за все остальное. Но бить я тебя не буду, как человека престарелого. Я тебя молодой крапивой выпорю по прыщавой заднице!

— Ого, паренек! — с нотками уважения в голосе молвил Робинзон. — У тебя зубки, оказывается, есть?

— С волками жить… — пожал плечами Марк.

— И что ж такого про него Генерал рассказывал? — кивнув в сторону Цепня, спросил Робинзон.

— Сказать? — поинтересовался у Цепня Марк.

Тот отвел глаза, проворчал:

— Не надо…

— Ладно, — согласился Марк. — Мне и в самом деле не по чину между вами разборки устраивать.

Робинзон тяжело посмотрел на притихшего товарища, повернул лицо к Майеру.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — сказал веско. — А что еще тебе Генерал, земля ему пухом, говаривал? Какие базары вы с ним водили после трудов?

Пока Марк собирался с мыслями, Лис не выдержал, незаметно наступил ему на ногу, намекая на то, что болтать нельзя.

— Так о всяком разном, мемуары в основном… За дела его не было разговору.

— Не было?

— Нет.

— А отчего тогда все тебя Генераловым наследником называют?

— Кто — все?

— Я спросил!

— Это не от меня пошло. Мне Генерал дал полденьги, сказал: если что со мной случится, пойдешь к ворам, покажешь, не дадут пропасть…

— Не дадим, — сказал Робинзон улыбаясь. — Так ты, значит, просто мочила?

— Просто мочила, — согласился Марк.

— Зачем же тогда Генерал тебя так прятал от всех?

Марк пожал плечами:

— Не знаю, не говорил. Может, хотел моими руками и разделаться с теми, от кого прятал.

— И так бывает. Тебя Генерал в деле пробовал?

— Было. Убрал двоих.

— Чисто?

— Не жаловались покойнички.

— А чем ты больше любишь — ножичком или пистолетиком?

Марк поиграл желваками, попросил:

— Сначала выпить разреши.

— Сколько душа просит! — развел руками Робинзон. — У нас не банкет, да и халдеев нету, наливай!

Марк выпил полстакана, утер губы ладонью, чего в своей подлинной жизни никогда не делал.

— Больше всего мне по душе карабин и автомат, господа хорошие. Если подхожу, скажите. Генерал на меня в обиде не был. Только детей и баб не предлагать — я не отморозок.

— Хорошо, — одобрительно кивнул Робинзон и ткнул пальцем в Цепня. — А вот его замочишь?

Цепень дернулся от пальца, словно это был ствол пистолета:

— Ты че, Михалыч?! Ты че?..

Марк усмехнулся:

— Так ты за него много не дашь!

— А по дружбе?

— Не, мне клиент посолидней нужен, чтоб профи себя ощущать. А этого, если надо, молодой «бычок» для гимнастики задавит!

— Палку-то не перегибай! — не зло прикрикнул Робинзон. — Он все же вор в законе!

— Извиняюсь, конечно, — согласился Марк. — Только не хватает у него солидности.

— Ничего! Вот поставлю его заместо Генерала к вам, тогда и солидность появится! В общем, так, пить хватит, на том кончаем пустые базары. Завтра после похорон соберемся. Алик знает где. Разговор будет большой и серьезный. Сдается мне, Лис, что ты сильно темнишь насчет дел Генерала. Что-то ты знаешь! Смотри!.. Тебя, Лис, и тебя, Алик, жду. Не вздумайте слинять, достану! А ты, Секач, гуляй пока. Пригодишься — позову. Ну а если окажется, что знаешь больше, чем напел…

Когда они уже покинули городскую квартиру Робинзона и ехали в «мерседесе» Месхиева на Полярную, Лисовский спросил у Марка:

— Что это ты там на Цепня бочку катил? Что ты про него знаешь?

— Да ничего.

— Как — ничего?! Что ж он тогда спекся?

— А ты думал, если авторитет, так уж и железней самого Феликса? Гонору в них много, а прижмешь, так сплошная срань получается!

— Так ты блефовал? — повернулся к нему от руля Алик.

— Ну да! Я этого сдыхлика первый раз видел в своей жизни.

— Ты молодец, Секач! — искренне похвалил Алик. — Я так тебе скажу. Не знаю, как там у вас в провинции, кто масть держит. А здесь «синие» уже надоели всем, понимаешь! Подумаешь, заслуга — украл, выпил, в тюрьму сел! А ты воруй и не попадайся, или попал, а выкрутился — вот это заслуга. У нас теперь две мафии — «синие» и «белые». И я тебе скажу, мы их потихоньку прижимаем. И совсем прижмем!

— Если прежде того нас завтра вечерком эти самые «синие» не прирежут! — мрачно добавил Лисовский.

— Гусь не ссыт, и ты не ссы! — весело крикнул Алик. — Сейчас забросим Гену спать и поедем пить отличный крепкий кофе, дорогой Саша, у нас есть еще дела!

Марк молчал, делал вид, что клюет носом, и думал о том, как бы не упустили ребята из отдела наружного наблюдения этот темно-синий «мерседес». Потому что он, Марк, конечно, поспрашивает у Лисовского, чем он занимался и где, но нет гарантии, что директор по коммерции скажет всю правду.

Александр Андреевич Лисовский настолько устал от переживаний, что с огромной радостью переложил все заботы по доведению операции до пределов Российской империи на Алика Месхиева. А эти пределы, если повезет, совсем неподалеку — в Шереметьеве.

— Ну что скажешь? — спросил Робинзон, когда он и Цепень остались одни.

— Отдай мне завтра этого Секача, а? И своих парней штуки… четыре. Он у меня тогда поиграет на кожаной флейте!..

— Не о том думаешь, дурак! — обругал его Робинзон. — Видно, ты уже и в самом деле сносился!

— Да я!..

— Молчи! Слушай! Если завтра мы прощелкаем, не дадим Месхиевым по ушам, считай, мы покойники! Он цацкаться не будет. Нам надо их опередить. Кое-кто из наших будет нашу польку наяривать, но это где-то половина, а нам надо большинство. Значит, надо хорошенько ихний кодлан замарать и поднять хипиж. Тут нам и земеля твой пригодится, стрелок. Я хочу сегодня положить под него бабу, она его расшевелит, разговорит, а потом, когда тебе, слышишь, тебе информацию сдаст, ты с моим бойцом ее завалишь, а свалим все завтра на Секача. Вот тогда и бери его!..

Цепень только головой качал, на лице поочередно появлялись то выражение восхищения, то ужаса.

— Ты стратег, Михалыч!

— А чтобы сходняк сто процентов был возмущен и разгневан, пойдет туда дочка Феди Копыто…

У Цепня едва не отпала челюсть:

— Михалыч, не губи! Копыто ж меня…

— Не тебя, Секача! Если, конечно, чисто сделаешь. А не согласишься — на сходе про свои грешки расскажешь и тогда точно получишь и по ушам, и по жопе!

— Не, Михалыч, ты зверь! Ей же небось и шестнадцати нет…