Домби и сын - Чарльз Диккенс

Это загадочное отступленіе больше и больше безпокоило Флоренсу, и она съ возрастающимъ волненіемъ смотрѣла то на Вальтера, то на кузена Феникса.

— Ничего, мой другь, будь спокойна, — сказалъ Вальтеръ.

— Ничего, м-съ Гэй, будьте спокойны, — повторилъ кузенъ Фениксъ, — я, право, чрезвычайно огорченъ, что сдѣлался, въ нѣкоторомъ родѣ, причиной вашего безпокойства. Позвольте васъ увѣрить, что, дѣйствительно, ничего, то есть, словомъ сказать, ничего непріятнаго быть не можетъ. Единственная милость, о которой я осмѣливаюсь просить… но это, видите ли, должно, въ нѣкоторомъ смыслѣ, казаться удивительно страннымъ, и я былъ бы чрезвычайно обязанъ другу своему Гэю, если бы онъ самъ принялъ на себя трудъ изложить сущность дѣла, — заключилъ кузенъ Фениксъ.

Флоренса, съ своей стороны, доведенная до послѣдней степени безпокойства, также обратилась къ своему мужу. Вальтеръ сказалъ:

— Дѣло вотъ въ чемъ, моя милая. Тебѣ надобно ни больше, ни меньше, какъ ѣхать въ Лондонъ съ этимъ джентльменомъ, котораго ты очень хорошо знаешь.

— A другъ мой Гэй — прошу извинить — развѣ не поѣдетъ? — прервалъ кузенъ Фениксъ.

— Поѣду и я. Въ Лондонѣ ты должна сдѣлать визитъ…

— Кому? — спросила Флоренса, окидывая взоромъ обоихъ собесѣдниковъ.

— Если вы будете такъ добры, м-съ Гэй, что согласитесь до времени не получать отвѣта на этотъ вопросъ, то я осмѣливаюсь покорнѣйше васъ просить объ этомъ.

— Ты знаешь, Вальтеръ? — сказала Флоренса.

— Да.

— И по твоему, я могу ѣхать?

— Да. Я совершенно убѣжденъ, что ты не будешь раскаиваться. Но то правда, что до времени тебѣ лучше не разспрашивать о подробностяхъ этого визита. Увидишь сама.

— Если папенька все еще спитъ или, проснувшись, можетъ обойтись безъ моихъ услугь, я сейчасъ ворочусь.

И съ этими словами Флоренса поспѣшно вышла изъ комнаты, бросивъ совершенно спокойный и довѣрчивый взглядъ на своего супруга. Когда она воротилась, уже совсѣмъ готовая отправиться въ путь, Вальтеръ и кузенъ Фениксъ вели серьезный разговоръ y окна, и Флоренса не могла надивиться тому, что они такъ хорошо сошлись другъ съ другомъ въ такое короткое время.

— Я оставлю карточку для друга моего Домби, — сказалъ кузенъ Фениксъ, — и буду искренно увѣренъ, что онъ съ каждымъ часомъ станетъ укрѣпляться въ силѣ и здоровьи. Другъ мой Домби, я надѣюсь, благоволитъ считать меня такимъ человѣкомъ, который проникнутъ удивленіемъ къ его возвышенному характеру относительно… словомъ сказать, къ благородной роли британскаго негоціанта и, просто, честнаго джентльмена. Моя усадьба и деревенскій домъ пришли, что называется, въ плачевное состояніе разрушенія и ветхости; но, если другу моему Домби потребуется перемѣнить воздухъ и поселиться въ тѣхъ мѣстахъ, могу увѣрить, что во всей Англіи нѣтъ болѣе тихаго, свѣтлаго и совершенно здороваго воздуха, хотя, нужно сказать, нигдѣ еще не найти такой скуки. Если другъ мой Домби страдаетъ тѣлесными недугами, я бы желалъ порекомендовать ему рецептъ, который былъ для меня чрезвычайно полезенъ во многихъ обстоятельствахъ моей жизни, a должно замѣтить, жилъ я очень свободно и даже, такъ сказать, нараспашку. Этотъ рецептъ, собственно говоря, состоитъ въ яичномъ желткѣ, который надобно взболтать въ стаканѣ хересу съ мушкатнымъ орѣхомъ и сахаромъ и принимать каждое утро съ кускомъ сухой поджаренной булки. Джексонъ, содержавшій въ Бондъ-Стритѣ номера для боксеровъ, — человѣкъ отмѣнныхъ талантовъ, и другъ мой Гэй, разумѣется. знакомъ съ нимъ, — Джексонъ совѣтуетъ вообще въ экстренныхъ случаяхъ замѣнять хересъ ромомъ; но я лучше другу моему Домби рекомендую хересъ, такъ какъ, при его состояніи, ромъ могъ бы броситься въ голову и произвести, словомъ сказать, воспаленіе.

Отъ всего этого кузенъ Фениксъ разгружался съ весьма значительными затрудненіями, и физіономія его обнаруживала очевидное разстройство. Когда онъ всталъ съ мѣста, чтобы идти къ дверямъ, его ноги изъявили рѣшительное желаніе двигаться къ саду, и владѣлецъ ихъ едва побѣдилъ такое заносчивое упрямство. Наконецъ, кузенъ Фениксъ подалъ руку Флоренсѣ и вышелъ съ нею къ подъѣзду, гдѣ стояла карета, въ которую, вмѣстѣ съ ними, сѣлъ и Вальтеръ.

Они ѣхали семь или восемь миль, и были уже сумерки, когда экипажъ катился по скучнымъ и церемоннымъ улицамъ западной части Лондона. Флоренса этимъ временемъ крѣпко держала Вальтерову руку, и безпокойство ея, по-видимому, увеличивалось всякій разъ, какъ они въѣзжали въ новую улицу. Наконецъ, карета остановилась въ Брукъ-Стритѣ, передъ тѣмъ самымъ домомъ, гдѣ ея отецъ пировалъ свою несчастную свадьбу.

— Что это значитъ? — спросила Флоренса. — Кто здѣсь живетъ?

Вальтеръ не отвѣчалъ ничего и только пожалъ ея руки.

Обводя взоромъ фасадъ, Флоренса увидѣла, что окна во всѣхъ этажахъ закрыты наглухо, какъ будто домъ былъ необитаемъ. Между тѣмъ, кузенъ Фениксъ вышелъ изъ кареты и предложилъ ей руку.

— Ты не выйдешь, Вальтеръ?

— Нѣтъ, я останусь здѣсь. Не бойся, мой другъ, сейчасъ ты увидишь, что страхъ твой напрасенъ.

— Знаю, Вальтеръ, бояться мнѣ нечего, когда ты такъ близко, но…

Дверь тихонько отворилась, безъ стуку и безъ звонка, и кузенъ Фениксъ вошелъ съ своей спутницей въ душный и скучный домъ. Казалось, онъ ни разу не отворялся со времени несчастной свадьбы и служилъ съ того времени постояннымъ пріютомъ для мрака затхлой атмосферы.

Флоренса не безъ страха взошла наверхъ по темной лѣстницѣ и остановилась подлѣ гостиной. Кузенъ Фениксъ отворилъ дверь и, не говоря ни слова, сдѣлалъ знакъ, чтобы она вошла и попросилъ ее идти впередъ, между тѣмъ какъ онъ останется за дверью. Флоренса повиновалась.

Въ углубленіи комнаты, за столомъ, при тускломъ свѣтѣ лампы, сидѣла какая-то леди, вся въ черномъ, съ перомъ или карандашомъ въ рукѣ. Флоренса нерѣшительными шагами подвигалась впередъ и вдругъ остановилась, какъ будто прикованная къ мѣсту. Леди поворотила свою голову.

— Великій Боже! — сказала она. — Что это значитъ!

— Нѣтъ, нѣтъ! Не подходите!.. — вскричала Флоренса, отскакивая назадъ, когда леди встала съ своего мѣста. — Маменька!

Онѣ обѣ были неподвижны, съ глазами, устремленными другъ на друга. Гнѣвъ и гордость избороздили лицо этой особы; но все же она — Эдиѳь, прекрасная и величественная теперь, какъ и всегда. Лицо Флоренсы, изумленное и робкое, выражало сожалѣніе, грусть, благодарную нѣжную память. На томъ и другомъ лицѣ въ живѣйшихъ краскахъ изображались удивленіе и страхъ. Обѣ женщины, неподвижныя и безмолвныя, смотрѣли одна на другую черезъ мрачную пропасть непреложныхъ событій пройденной жизни.

Флоренса измѣнилась первая. Слезы градомъ полились изъ ея глазъ, и она сказала отъ полноты сердца:

— О, мама, милая мама! зачѣмъ мы встрѣчаемся такъ? зачѣмъ вы были всегда такъ добры ко мнѣ, когда еще ничѣмъ не подготовлялась эта встрѣча!

Эдиѳь стояла передъ ней безъ движенія и безъ словъ. Ея глаза были устремлены на ея лицо.

— Я не смѣю объ этомъ думать, — говорила Флоренса, — я только что оставила болѣзненный одръ своего отца. Мы теперь неразлучны и впередъ не разлучимся никогда. Если вы хотите, милая мама, чтобы я просила за васъ прощеніе, — я буду просить и почти увѣрена, что онъ не откажетъ въ просьбѣ своей дочери. Богъ пошлетъ утѣшеніе вашей страждущей душѣ!

Эдиѳь не отвѣчала.

— Вальтеръ… я замужемъ, и y насъ есть ребенокъ, — сказала Флоренса робкимъ голосомъ, — Вальтеръ y воротъ, и я пріѣхала съ нимъ. Я скажу своему мужу, что вы перемѣнились, — продолжала Флоренса, бросивъ на нее грустный взоръ, — и Вальтеръ, я увѣрена, будетъ говорить вмѣстѣ со мною нашему отцу. Хотите, чтобы я это сдѣлала?

Эдиѳь, неподвижно, какъ статуя, прервала молчаніе глухимъ, тихимъ, но выразительнымъ голосомъ:

— Пятно на вашемъ имени, пятно на имени вашего мужа, вашего ребенка! Развѣ это прощаютъ, Флоренса?

— Вѣрьте намъ, милая мама, что мы все забыли, останемся неразлучными съ вами, и это для всѣхъ насъ будетъ утѣшеніемъ. Но вы ничего… ничего не говорите о моемъ отцѣ, — лепетала Флоренса, — значитъ ли это, вы хотите, чтобы я просила за васъ? Ну да, конечно, конечно!

Эдиѳь не отвѣчала.

— И я буду просить усердно, чтобы онъ простилъ мою милую маму, и добрый отецъ мой не откажетъ въ просьбѣ своей дочери, и я принесу вамъ слово примиренія, и тогда, можетъ быть, мы разстанемся совсѣмъ не такъ, какъ встрѣтились теперь… О! уполномочьте, ради Бога, уполномочьте меня на это ходатайство! Я отступила отъ васъ, милая мама, совсѣмъ не потому, что боюсь васъ, и совсѣмъ не потому, что не надѣюсь на вашу благосклонность: нѣтъ! я желаю только выполнить свою обязанность по отношенію къ моему отцу. Онъ меня любитъ, и я его люблю отъ всего моего сердца. Но я никогда не могу забыть, что вы были такъ добры ко мнѣ. О, молитесь Богу, — воскликнула Флоренса, падая на ея грудь, — молитесь Богу, чтобы онъ простилъ вамъ весь этотъ грѣхъ, и простилъ бы мнѣ, если я не могу забыть…