Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Я женщина честная, — оскорблено выпрямилась Вероника. «Из-под другого мужика, пока мой жив был, в подоле бы не принесла, ваша милость. Недостойное то дело».

— Да ты ж ноги-то для клиентов раздвигала, — удивился фермер, — какая ж ты честная?

— То клиент, а то муж, — Вероника выжала тряпку сильными руками. «А как моего мужика повесили, так мне Рыжий Билл предлагал вместе жить. Не успели, — женщина вздохнула, — ему пьяному нож сунули, кровью истек.

А хороший был человек, храни его Господь, — Вероника перекрестилась, — уважали его, да и денег приносил бы немало. На рынках он воровал. Сказал мне, как замуж звал: «Как ты теперь к занятию своему непригодная, так я тебя тоже воровать обучу, славно заживем».

— Господи упаси! — фермер тоже перекрестился. «Собрать бы вас всех и в тюрьму — навечно.

И дети, что ли, таким занимаются?» — он кивнул на двойняшек, что, сидя в углу, играли соломенными куколками.

— А как же, — спокойно ответила Вероника. «Как маленькие еще — по карманам бы шарили, или с прилавков еду тянули, а как постарше станут — отвела бы куда положено, джентльмены за девочек дорого платят, год прожить можно припеваючи».

Марсфорд побледнел. «Ну ты приходи за одеждой-то, к обеду», — сказал он.

— Храни вас Господь за доброту вашу, — улыбнувшись, сказала женщина.

— Закончили мы с твоим человеком, — хмуро сказал Фагот, глядя на то, как Джон отсчитывает деньги. «Если бы не женщина она была — могла бы математику преподавать, голова у нее светлая. Меня же с ней Сидни познакомил».

— Да, они еще с Венеции дружат. А ты что такой недовольный? — Джон выровнял стопку золотых монет. «Она не только математику знает, милый мой, она на пяти языках свободно говорит, да еще и по-турецки объясняется. И что Земля вокруг Солнца вращается — это для нее тоже не новость. Влюбился, что ли? — разведчик усмехнулся.

— Стараюсь не делать этого, — смотря в окно на собор святого Павла, ответил Фагот. «Пока плохо получается».

— Ну, — Джон подвинул ему деньги и закинул руки за голову, — во-первых, ничего у тебя с ней не выйдет, она любит своего мужа и верна ему. А во-вторых, не стоит мешать чувства и работу, уважаемый мой гений. Поезжай на южный берег, возьми там какую-нибудь хорошенькую шлюшку, и отдохни как следует, денька два.

— Пойду работать, — забрав золото, проговорил Фагот. «Я ей обещал рукопись принести почитать, надо закончить».

Бруно вышел, не прощаясь, и Джон, вздрогнув от звука захлопнувшейся двери, пробормотал:

«Вот только этого мне тут еще не хватало. Уезжал бы он поскорее, в Париж вроде собирался. Надо напомнить ему, так, невзначай».

— В дом не пущу тебя, — худая женщина поджала губы, и оглядела Веронику с ног до головы.

«У твоих сопливок вшей, небось, полны головы, а я только после лета детей вычесала. Да и ноги у тебя вон, в навозе испачканы, полы-то тут не тебе мыть, а мне».

— Как будет угодно вашей милости, — Вероника поклонилась. «Спасибо вам за доброту вашу».

— В кладовой все сложено, на дворе справа, — распорядилась миссис Марсфорд. «Открыто там. Но ежели что стянешь — плетей тебе не миновать, учти».

— Да как же можно-то! — ахнула Вероника. «Руку дающего отталкивать — не из таковских я, ваша милость».

— Все вы так говорите, — кисло заметила фермерша, — а потом вещи-то и пропадают. Погоди, — она вдруг остановила Веронику, — девчонкам твоим дам чего».

Миссис Марсфорд вынесла сухари и протянула двойняшкам.

— Ишь, быстрые они у тебя какие, — восхитилась женщина, глядя на то, как Мэри и Полли грызут хлебцы. «Зубов-то сколько у них уже?»

— Да как положено, — улыбнулась Вероника, — уж клыки лезут, два года им в январе будет.

— Ну иди, — отпустила ее миссис Марсфорд, — ноги оботри только, там солома лежит у входа.

Вероника посадила девочек на расстеленный плащ и оглянувшись, подергала деревянную дверь, что вела из кладовой в соседнюю комнату. Та была заперта. «А ты что ожидала?» — пробормотала Вероника. Порывшись в карманах плаща, она вытащила отмычку и усмехнулась, вспомнив уроки мужа.

— Я и не знала, что ты обладаешь такими талантами, — восхищенно сказала Вероника, глядя на то, как Джон легко открывает замок. «Этому в Кембридже учат?».

— Я пару месяцев жил с парижскими ворами, еще во времена короля Генриха покойного, — лениво ответил ей муж, взвешивая на руке отмычку. «Этот набор еще с тех времен остался, в деле проверен. Давай ты теперь», — он освободил ей место у двери, и удовлетворенно наблюдая за ловкими пальцами Вероники, добавил: «Ну, я за тебя спокоен, девочка моя.

Справишься».

Замок поддался легко, и Вероника чуть приоткрыла дверь. «А вот и наш пресс», — тихо сказала она. «И Decem Rationes тут же», — добавила женщина, глядя на связанные в кипы, готовые воззвания. «Теперь бы еще печатника найти. Ну, или печатников».

— Еще хочу! — сказала Мэри, доев сухарь. «Вкусно!» — присоединилась к ней Полли. «Дай еще!».

Вероника аккуратно повернула отмычку в замке и сказала, улыбаясь: «А вот сейчас возьмем вам платьиц и попросим у миссис Марсфорд еще сухариков. Она добрая, не откажет».

— Вот, мистер Стонтон, — после воскресной службы настоятель подозвал Веронику, — познакомьтесь, та самая миссис Вероника, о которой я вам говорил.

Вероника поклонилась пожилому, небольшого роста, крепкому фермеру. «Ваша милость».

— Коров доить умеешь? — резко спросил он.

— Да как же не уметь, я в деревне выросла, — опустив глаза, ответила женщина. «К труду приучена».

— Да, святой отец говорил мне, что женщина ты работящая и аккуратная. Дочки-то, где твои? — Стонтон вгляделся в детей, что бегали по церковному двору, играя в догонялки.

— А вон, — указала Вероника, — беленькая — Мэри, а черненькая — Полли.

Она посмотрела на высокое, в легких облаках небо, и, вдохнув влажный запах травы, вдруг улыбнулась — широко.

— Да, — кисло сказал Стонтон, — ну, пока они в полную силу работать смогут, много времени пройдет, маленькие какие. Но ты вроде женщина крепкая, — он оглядел ее с головы до ног.

«Рожать можешь еще?»

Вероника покраснела и пробормотала: «Да если Божья воля на то будет, ваша милость…»

— Ну, смотри, в общем — с меня как положено — фермер стал загибать пальцы, — кров, стол, в год два платья, плащ и башмаки. Ну, там чулки, рубашки, — это мелочи. Девчонкам тоже твоим, понятно. С тебя — уборка, еда, вся скотина на тебе будет, ну и это дело, само собой, — он подмигнул покрасневшей Веронике. «За свадьбу я тоже заплачу».

— Мне бы подумать, ваша милость, — попросила, смущаясь, Вероника.

— А что тут думать, — удивился Стонтон, — зима скоро. Не в хлеву же тебе детей держать. Уже бы на следующей неделе и повенчались, все равно ты мне дешевле обойдешься, чем работника нанимать».

— Ну поговорите тогда со святым отцом, — не поднимая головы, ответила женщина.

— А что мне настоятель говорил, ты католичка, что ли? — вдруг спросил Стонтон.

— Крестили католичкой, а потом, — женщина махнула рукой, — как понеслось, так на исповеди уж и не упомню когда была. Да и опасно это сейчас, сами знаете.

— Ну, — задумчиво сказал фермер, — с исповедью, — это дело поправимое. Значит, в следующую субботу тогда. На, — он протянул ей серебряную монету, — купи себе юбку, обувь, что там надо, — не босиком же тебе к алтарю идти.

— Спасибо, ваша милость, — Вероника низко присела. «Не пожалеете».

— Да уж вижу, что не пожалею, — пробормотал Стонтон, глядя на ее высокую грудь, едва прикрытую бедным, заношенным платьем.

— Слава Иисусу Христу! — Вероника перекрестилась, встав на колени. Дальний угол кладовой на ферме Марсфорда был отгорожен холщовой завесой. Оттуда донеслось осторожное покашливание, и женщина сказала: «Простите меня, святой отец, ибо я согрешила».

— Давно ли ты исповедовалась, дочь моя? — донесся до нее высокий, взволнованный голос священника.

— Да уж и не упомню, святой отец, — горестно сказала Вероника. «Как в Лондон попала, так не до церкви стало».

Выслушав ее исповедь, священник вздохнул и сказал: «Ну, вот тебе епитимья, до венчания твоего читай каждый день тридцать Ave Maria и тридцать Miserere, знаешь ты их?»

— Помню еще, — отозвалась Вероника, и, услышав из-за холста разрешительную молитву, осенив себя крестным знамением, прошептала: «Господи, помилуй меня, грешную».

Выходя из кладовой, она лукаво улыбалась.

— Он нас и повенчает, — сказал Веронике Стонтон, ждавший ее на дворе. «Настоятель ради такого дела церковь пораньше откроет, до рассвета еще. Ты только языком не болтай, еще не хватало, чтобы вся округа об этом знала. То святые отцы из самого Рима, не абы кто, поняла? Ищут их уже, так что в тайности все хранить надо».

— Господи, помилуй, — ахнула Вероника и обиженно добавила: «Да язык-то я за зубами держать приучена, как еще с первым мужем жила, — он скупкой краденого промышлял, — так пьяная сболтнула подружке про дела его. Он меня так поколотил, что места живого не осталось, две недели работать не могла».