Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Саймон просыпался медленно. Он долго рассматривал изменчивые тени на покрытом трещинами потолке Чидсик Уб-Лингит, пытаясь вспомнить, где находится. Чувствовал он себя немного лучше, голова прояснилась, но шрам на щеке горел.

Он сел. Слудиг и Хейстен прислонились к стене неподалеку. Они пили какой-то напиток из одного бурдюка и вполголоса разговаривали. Саймон выпутался из плаща и поискал глазами Бинабика. Его друг сидел на корточках перед Пастырем и Охотницей в центре зала, как будто умоляя их о чем-то. На мгновение Саймон испугался, но другие также сидели там, среди них Ситкинамук.

Вслушиваясь в их гортанный говор, он пришел к выводу, что это больше похоже на совет, чем на судилище. Тут и там в полутьме можно было различить другие группы троллей. Они были разбросаны по всему залу. Несколько ламп горели в зале, напоминая звезды, рассыпанные по небу, полному грозовых туч.

Саймон снова свернулся калачиком, пытаясь найти удобное положение на Попу. Как необычайно странно быть здесь! Будет ли у него когда-нибудь дом, в котором он сможет просыпаться в собственной постели, не удивляясь этому?

Он снова погрузился в полусон и видел перед собой холодные горные ущелья и красные глаза.

— Друг Саймон! — Бинабик осторожно будил его. Тролль выглядел измученным, круги под глазами стали заметны даже в полутьме, но он улыбался. — Пора вставать.

— Бинабик, — сказал Саймон сонно. — Что происходит?

— Я принес тебе чаю и очень немного новостей. Похоже, что прошло время питать страх. — Тролль улыбнулся. — Слудиг и я не будем падать со скал.

— Но это замечательно! — воскликнул Саймон. Он почувствовал, как закололо сердце от облегчения после пережитого напряжения. Он вскочил, чтобы обнять человечка, но его неожиданный прыжок сбил тролля с ног. Чай растекся лужей на каменном полу.

— Ты очень долгое время проводил в обществе Кантаки, — засмеялся Бинабик, высвобождаясь. Он был страшно доволен. — Ты перенял ее страсть к очень бурным приветствиям.

Головы повернулись к ним, чтобы видеть это необычное зрелище. Многие кануки удивленно забормотали, дивясь сумасшедшим манерам низоземца, который позволяет себе обращаться с троллем так фамильярно. Саймон уловил удивленные взгляды и в смущении опустил голову.

— Что они сказали? — спросил он. — Мы можем идти?

— Если говаривать очень коротко, то да, мы можем идти. — Бинабик присел рядом. При нем был его костяной посох, взятый в пещере Укекука. Он продолжал рассматривать его, морщась при виде многочисленных меток, оставленных зубами Кантаки. — Но мы имеем должность принимать много решений. Свиток Укекука говаривал Пастырю и Охотнице: мой рассказ имел справедливость.

— Но что нужно решать?

— Много. Если я буду ходить с тобой относить Джошуа меч Тёрн, мой народ опять останется без Поющего. Но я предполагаю, что я имею обязанность пойти с вами. Если Наглимунд со всей очевидностью пал, то мы имеем должность принимать советы Джулой. Она последняя из оставшихся мудрых. Кроме того, с несомненностью, мы можем питать надежду только на два оставшихся меча Миннеяр и Скорбь. И не было тщетности в твоей отваге на Драконьей горе.

Бинабик указал на Тёрн, прислоненный к стене рядом со Слудигом и Хейстеном.

— Если не удерживать восход Короля Бурь, то нет смысла и мне жительствовать на Минтахоке. Все то искусство, которому обучал меня Укекук, не будет оказывать мне помощи против зимы, о которой он говаривал. — Маленький человек сделал широкий жест. — Когда лавина сносит твой дом, говорим мы, тролли, не задерживайся в поисках глиняных черепков. Я говаривал своему народу, пусть они спускаются на весенние охотничьи угодья, хоть весна еще не приходила и охота будет плохой.

Он встал, поправил свою теплую куртку.

— Я имел только желание говорить тебе, что больше нет опасности для меня и для Слудига. — Он поморщился. — Плохая шутка. Мы все с великой очевидностью пребываем в страшной опасности. Но опасности больше нет от моего народа. — Он положил свою маленькую руку на плечо Саймона. — Спи еще, если имеешь возможность, со всей вероятностью мы будем уходить на рассвете. Я еще имею должность говаривать с Хейстеном и Слудигом. В эту ночь должны быть сделаны очень многие приготовления.

Уже и так многое подготовлено, подумал Саймон ворчливо, а меня почти ни во что не посвятили. У кого-то вечно готов план, а я просто иду туда, куда кто-то решил идти, я похож на повозку, старую развалюху на колесах. Когда же я буду решать за себя сам?

Он обдумывал это, поджидая прихода сна.

Случилось так, что солнце было уже высоко, когда закончились последние приготовления, и Саймону повезло проспать все это время.

Саймон с товарищами, а также огромная толпа троллей шагали по тропам Минтахока вслед за Пастырем и Охотницей, представляя собой невиданное зрелище. Когда они проходили по самым населенным местам, сотни троллей замирали на подвесных мостах или стремительно выбегали из своих Пещер, чтобы посмотреть на эту процессию. Они стояли в изумлении под вьющимися дымками своих очагов. Многие спускались по подвесным лестницам и присоединялись с шествию.

Большая часть пути шла вверх, а огромные толпы, рассеянные вдоль узкой тропы, замедляли ход. Много времени ушло, чтобы обогнуть гору и очутиться на ее северном склоне. Во время пути Саймон погрузился в какое-то оцепенение. Снег кружил в пустоте под тропой. Остальные пики Йиканука торчали из долины, как зубья.

Шествие наконец остановилось на широкой каменной площадке наверху выступа, который выдавался вперед над северной частью долины Йиканука. Еще одна тропа охватывала гору под ними, потом скалистые склоны Минтахока отвесно шли вниз, в белую бездну, лишь в некоторых местах тронутую солнечными бликами. Глядя вниз, Саймон вдруг вспомнил видение своего сна: неясная белая башня, которую лижут языки пламени. Он отвернулся от тревожного зрелища и обнаружил, что над каменистой площадкой, на которой он стоит, возвышается высокое яйцеобразное снежное здание, которое он видел во время первого выхода из пещеры. Теперь с близкого расстояния он мог рассмотреть, с каким тщанием были вытесаны треугольные блоки снега, как старательно они были пригнаны друг к другу, как смело была выполнена резьба на снежных блоках, так что многочисленные грани, улавливая солнечный свет, делали Ледяной дом похожим на бриллиант, а стены с их незаметными глазу внутренними углами служили призмами, искрящимися синим и розовым.

Цепочка вооруженных троллей, которые охраняли Ледяной дом, почтительно расступилась, когда Нунуйка и Вамманак прошли к колоннам из плотно уложенного снега, обрамлявшим вход. Саймон смог рассмотреть лишь серо-голубую дыру за дверью. Бинабик и Ситки, взявшись за руки, заняли место на нижней ледяной ступени. Канголик, заклинатель духов, взобрался на ступеньку рядом с ними. Хотя его лицо было по-прежнему скрыто маской из бараньего черепа, Саймону показалось, что он мрачен. Этот мускулистый тролль, который порхал как птица в танце во время судилища в Чидсик Уб-Лингит, теперь устало горбился, как батрак на поле.

Когда Пастырь поднял свой крючковатый посох и начал речь, Бинабик начал переводить своим друзьям-низоземцам.

— Странные дни мы переживаем, — глаза Вамманака были озабоченными и усталыми. — Мы знали, что что-то неладно. Мы живем в слишком тесном единстве с горой, которая является костью земли, чтобы не почувствовать беспокойства в окружающих нас землях. Ледяной дом еще на своем месте. Он еще не растаял. — Ветер усилился и засвистел сильнее, как бы подчеркивая его слова. — Зима никак не уходит. Сначала мы винили в этом Бинабика. Поющий или его ученик всегда пели Заклинание Призыва. Лето всегда наступало, а сейчас мы узнаем, что задерживает приход весны не то, что не было пропето заклинание. Странные дни. Все изменилось.

— Нам нужно отказаться от этой традиции, — добавила Нунуйка, Охотница. — Слово мудреца должно быть законом для менее мудрых. Укекук говорит так, как будто он сейчас с нами. Теперь мы больше знаем о том, чего боялись, но не могли назвать. Мой муж говорит правду: мы живем в странные времена. Традиция служила нам, но теперь она только мешает. Таким образом. Охотница и Пастырь объявляют, что Бинабик свободен от наказания. Было бы безумием с нашей стороны убивать того, кто пытался спасти нас от бури, о которой предупреждал Укекук. И еще большим безумием было бы убить того единственного, кому известна воля сердца Укекука.