Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Это пещера Укекука, не так ли? — сказал озадаченный Саймон. — Так что же удивительного в узле?

— Этот узел имеет свидетельство об очень важном свитке, — объяснил Бинабик. — Кроме того, я этого раньше не видывал. Он возможно скрывал это от меня или возможно писал, когда мы принимали решение отправляться в путешествие, в котором он умер. А этот узел, если я правильно знаю, указывает на вещи, имеющие очень исключительную силу, послания или заговоры только для посвященных. — Он снова потрогал узел, лоб его наморщился. Ситки смотрела на свиток горящими глазами.

— Ну вот, это последняя из этих проклятых вещиц, — сказал Хейстен. — Если тебе эта штука нужна, бери ее с собой. Мы больше не можем терять время, человечек.

Бинабик мгновение колебался, нежно поглаживая узел; осмотрел пещеру еще раз, потом засунул свиток в рукав.

— Нам и вправду пора, — согласился он. Он жестом направил всех к выходу, загасил факел, прижав его к выемке в полу, и последовал за ними.

Остальная компания остановилась у входа, прижавшись друг к другу, как стадо испуганных овец. Шедда, луна, окончательно скрылась на западе за соседней горой, но ночь внезапно наполнилась светом.

Огромный отряд троллей направлялся к ним. Лица их под капюшонами были мрачны. С копьями и факелами в руках они окружили пещеру Укекука, и тропа с обеих сторон была занята ими. Несмотря на свою многочисленность, тролли вели себя так тихо, что Саймон услышал шипенье их факелов прежде, чем услышал звук шагов.

— Камни Чукку, — сказал Бинабик без выражения. Ситки отступила и вцепилась в его рукав, глаза ее расширились в свете факелов, а рот был сурово сжат.

Пастырь Вамманак и Охотница Нунуйка предводительствовали своими овцами. На них были сапоги и подпоясанные одеяния. Волосы их свободно развевались, как будто они одевались в спешке. Когда Бинабик выступил им навстречу, вооруженные воины встали за его спиной, направив на его товарищей щетину копий. Ситкинамук прошла сквозь их ряд, чтобы присоединиться к нему. Она встала рядом с ним, вызывающе вздернув подбородок. Вамманак избегал взгляда дочери, остановив глаза на Бинабике.

— Итак, Бинабик, ты не хочешь предстать перед судом своего народа? Я о тебе думал лучше, несмотря на твое низкое происхождение.

— Мои друзья невиновны, — ответил Бинабик. — Я держал твою дочь заложницей, пока риммерсман Слудиг не спасется вместе с остальными.

Нунуйка выехала вперед, и ее баран поравнялся с бараном мужа.

— Пожалуйста, Бинабик, не отказывай нам в наличии хоть какого-то разума, хотя никто из нас не сравнится умом с твоим наставником. Кто отослал стражу? — Она внимательно посмотрела на Ситки. Глаза Охотницы были холодны, но в лице можно было уловить своеобразную гордость. — Дочь моя, я думала, что ты просто дурочка, раз собираешься выходить за этого недоучку-колдуна. Теперь же я вижу, что ты преданная дурочка. — Она повернулась к Бинабику. — Если тебе удалось вновь околдовать мою дочь, не думай, что тебе удастся избежать исполнения приговора. Ледяной дом не растаял. Зима убила весну. Ритуал Призывания не выполнен — а ты рассказываешь нам детские сказки и снова берешься за дьявольские трюки в пещере своего наставника, которую охраняла для тебя твоя волчица. — Нунуйку охватывал все более яростный гнев. — Тебя судили, клятвопреступник. И ты отправишься на ледяные скалы Огохак Чазма, и ты будешь сброшен с них!

— Дочь, возвращайся домой, — прорычал Вамманак. — Ты совершила ужасный проступок.

— Нет! — Восклицание Ситки вызвало волнение среди троллей, наблюдавших за происходящим. — Я действительно слушалась сердца, но еще и накопленной мудрости. Волчица не пускала нас в дом Укекука, но это не пошло на пользу Бинабику. — Она вытащила из рукава Бинабика перевязанный ремешком свиток и протянула его отцу. — Вот что я там нашла. Никто из нас не надеялся увидеть, что оставил после себя Укекук.

— Только дурак способен рыться в вещах Поющего, — сказал Вамманак, но выражение его лица несколько изменилось.

— Но, Ситки, — сказал Бинабик озадаченно, — мы же не знаем, что в этом свитке! Может быть, это страшное, гибельное заклятье или…

— У меня есть хорошая мысль, — сказала Ситки торжественно. — Вы видите, чей это узел? — спросила она, протягивая свиток матери.

Охотница мельком взглянула на него и небрежно передала мужу.

— Да, это узел Укекука…

— И тебе известно, что это за узел, мама. — Она повернулась к отцу: — Его открывали?

Вамманак нахмурился.

— Нет…

— Хорошо, отец, прочти его.

— Сейчас?

— Если не сейчас, то когда же? После того, как казнят моего жениха?

Облачко дыхания Ситки повисло в воздухе после ее сердитой реплики. Вамманак бережно развязал узел и снял черный шнур, затем медленно развернул кусок кожи и подал знак одному из факельщиков подойти ближе.

— Бинабик, — крикнул Саймон из-за ограды из копий, — что происходит?

— Оставайтесь пока все на очень своем месте и ничего не предпринимайте, — крикнул ему Бинабик на вестерлинге. — Я буду все рассказывать, как только смогу.

— Знайте, — читал Вамманак, — что я, Укекук, Поющий из Минтахока, Чугика, Тутусика, Ринсенатука, Сиккихока и Намьета, а также всех других гор Йиканука… — Пастух читал медленно, с долгими паузами, во время которых он щурился, силясь разобрать смысл почерневших рун. — Я отправляюсь в дальний путь, а в наступившие времена трудно сказать, вернусь ли обратно. Поэтому я записываю свою смертную песню на этой коже, чтобы она говорила за меня после моей смерти.

— Умница, умница, Ситки, — тихо сказал Бинабик, пока голос ее отца мерно звучал в тишине, — это тебе нужно было учиться у Укекука, а не мне. Откуда ты знала?

Она махнула рукой, чтобы он замолчал.

— Я дочь Чидсик Уб-Лингит, куда стекаются просьбы о правосудии со всех гор. Ты думаешь, я не способна определить узел, предназначенный для смертного приговора?

— Я должен предостеречь тех, кто идет за мною, — продолжал читать Вамманак слова Укекука, — что я увидел приближение большой холодной тьмы, подобной которой мой народ никогда не видел. Зима эта будет ужасной, она придет из тени Вияюка, горы бессмертных Детей облаков. Она обрушится на землю Йиканука, как черный ветер из Страны мертвых, и самые камни наших гор раздробит в своих жестоких пальцах…

Пока Пастух читал эти слова, некоторые из слушавших вскрикнули, и хриплые возгласы их разнеслись эхом по окутанным ночной мглой горам. Другие покачнулись, и пламя их факелов затрепыхалось.

Своего ученика Бинабика я забираю в это путешествие. За оставшееся время я обучу его тому малому и большому, что может помочь моему народу в это гиблое время. За пределами Йиканука есть те, кто приготовил лампы, чтобы светить в этой мгле. Я отправляюсь, чтобы прибавить свой свет к их светильникам, как бы ни был он слаб, в борьбе с ненастьем, которое грозит нам. Если мне не удастся вернуться, юный Бинабик заменит меня. Я прошу вас почитать его, как вы почитали бы меня, ибо он жаден к наукам. В один прекрасный день он превзойдет меня.

Вот я заканчиваю свою смертную песню. Я посылаю свой прощальный привет горам и небесам. Я насладился жизнью. Хорошо было принадлежать к детям Лингита и прожить жизнь на прекрасной горе Минтахок.

Собравшиеся отозвались низким завываньем на прощальную песнь Укекука, Поющего.

— Ему не хватило времени, — пробормотал Бинабик. Глаза его наполнились слезами. — Он ушел слишком быстро, он мне ничего не сказал, вернее, сказал не все. О Укекук! Как нам тебя не хватает! Как мог ты покинуть свой народ, не возведя иной стены меж ним и Королем Бурь, кроме такого недоросля, как Бинабик! — Он упал на колени и коснулся лбом заснеженной земли.

Последовало неловкое молчание, нарушаемое лишь скорбной песней ветра.

— Приведите людей долины, — велела Нунуйка копьеносцам, затем перевела свой жестокий взгляд на дочь. — Мы все отправимся в Дом предка. Нам предстоит о многом подумать.