Двадцать лет спустя - Александр Дюма

Мазарини оставил фонарь в оранжерее, чтобы все думали, что он прогуливается там. Но у него была восковая свеча, с которой он и спускался в свою кладовую.

— Да, — бормотал он по-итальянски, поднимаясь по лестнице и рассматривая тугой мешочек с золотыми, который он держал в руке. — Да, на это я куплю пятерых парламентских советников и двух парижских генералов. Я тоже хороший полководец, только на свой лад…

Д’Артаньян и Портос слушали, притаившись в одной из боковых аллей за огромными кадками. В трех шагах от д’Артаньяна Мазарини привел в действие скрытый в стене механизм, и сдвинутая кадка с апельсинным деревом стала снова на прежнее место, скрыв под собой ход в подземелье.

Тогда кардинал задул свечу, положил ее в карман и взял фонарь.

— Проведаем теперь господина де Ла Фер, — пробормотал он.

«Отлично. Нам тоже надо к нему, — подумал д’Артаньян. — Пойдем вместе».

Все трое двинулись в путь. Мазарини шел по главной аллее, между тем как Портос и д’Артаньян шли параллельно ему по боковой, старательно избегая длинных полос света, падавших от фонаря кардинала между кадками. Тот подошел ко второй стеклянной двери, не заметив, что за ним следуют по пятам; песок, которым был усыпан пол оранжереи, заглушал шаги спутников кардинала.

Отперев дверь, он свернул налево по коридору, незамеченному до этих пор нашими друзьями, и, остановившись у одной из дверей, на минуту задумался.

— A, diavolo! — сказал он вслух. — Я забыл совет Коменжа: надо было взять с собой солдат и поставить их у двери, чтобы не подвергать себя опасности наедине с этим головорезом.

И он с досадой повернулся, намереваясь возвратиться назад.

— Не беспокойтесь, монсеньор, — сказал д’Артаньян, выступая вперед и снимая шляпу с самым любезным видом. — Мы следовали за вашим преосвященством шаг за шагом, и вот мы здесь.

— Да, мы здесь, — повторил Портос.

Мазарини перевел испуганный взгляд с одного на другого, узнал обоих и, выронив фонарь, застонал от ужаса. Д’Артаньян поднял фонарь, который, к счастью, не погас.

— О, как вы неосторожны, монсеньор! — сказал д’Артаньян. — Здесь ужасно неудобно бродить впотьмах: вы, ваше преосвященство, можете споткнуться о какую-нибудь кадку или упасть в какую-нибудь дыру.

— Д’Артаньян! — прошептал Мазарини, который не мог прийти в себя от изумления.

— Да, монсеньор, я, собственной персоной, и имею честь представить вам господина дю Валлона, моего истинного друга, которым когда-то ваше преосвященство изволили так интересоваться.

С этими словами д’Артаньян направил свет фонаря на веселое лицо Портоса, который, к своему великому удовольствию, начал наконец понимать.

— Вы идете к господину де Ла Фер? — продолжал д’Артаньян. — Надеюсь, мы вас не стесним, монсеньор. Идите, пожалуйста, вперед, мы последуем за вами.

Мазарини начал понемногу приходить в себя.

— Давно вы в оранжерее, господа? — спросил он дрожащим голосом, вспомнив о том, что спускался в сокровищницу.

Портос уже открыл рот, чтобы ответить, но д’Артаньян сделал знак, и рот тотчас же закрылся.

— Мы только что пришли, монсеньор, — сказал д’Артаньян.

Мазарини облегченно вздохнул; ему не надо было, значит, опасаться за свои сокровища, а надо было бояться только за себя. Что-то вроде улыбки мелькнуло у него на лице.

— Вы поймали меня, и я признаю себя побежденным. Вы хотите потребовать у меня свободы, не так ли? Я возвращаю ее вам.

— О монсеньор, — сказал д’Артаньян, — вы очень добры, но мы уже возвратили себе свободу и теперь хотим получить от вас кое-что другое.

— Как? Вы возвратили себе свободу? — испуганно спросил Мазарини.

— Разумеется, а вот вы, монсеньор, напротив, стали нашим пленником, и теперь — таков уж закон войны — должны заплатить выкуп.

Дрожь пробежала по телу Мазарини. Напрасно пронизывающий взгляд его устремлялся попеременно то на насмешливую физиономию гасконца, то на совершенно непроницаемое лицо Портоса. Оба они стояли в тени, и сама Кумская Сивилла не отгадала бы их мыслей.

— Заплатить выкуп? — повторил Мазарини.

— Да, монсеньор.

— А во сколько он мне обойдется, господин д’Артаньян?

— Не знаю еще во сколько, монсеньор, — сказал д’Артаньян. — Сейчас мы спросим у графа де Ла Фер, с разрешения вашего преосвященства. Соизвольте только открыть дверь, которая ведет к нему, и все сразу выяснится.

Мазарини вздрогнул.

— Монсеньор, — сказал д’Артаньян, — вы, без сомнения, заметили, что мы преисполнены к вам почтительности. Тем не менее разрешите предупредить вас, что время не ждет. Потрудитесь поэтому отпереть дверь и запомните хорошенько, что при малейшей вашей попытке к бегству, при малейшем вашем крике мы будем вынуждены прибегнуть к крайним мерам. Не будьте за это на нас в претензии.

— Будьте покойны, господа, — сказал Мазарини, — я не сделаю такой попытки; даю вам честное слово.

Д’Артаньян сделал знак Портосу глядеть в oбa; затем, обращаясь к Мазарини, сказал:

— Теперь, монсеньор, отоприте, пожалуйста, дверь.

Глава 46

Переговоры

Мазарини повернул ключ в замке двойной двери и отворил ее. На пороге стоял Атос, предупрежденный Koменжем и готовый принять своего важного гостя.

Увидя Мазарини, он поклонился.

— Ваше преосвященство могли бы прийти ко мне без провожатых, — сказал он. — Честь, которую вы мне оказываете, слишком велика, чтобы я мог забыться.

— Но, дорогой граф, — сказал д’Артаньян, — кардинал вовсе и не собирался нас брать с собой. Дю Валлон и я настояли на том — пожалуй, даже несколько невежливым образом, но уж очень хотелось нам повидать вас.

— Д’Артаньян! Портос! — воскликнул Атос.

— Мы сами, собственной персоной, — сказал д’Артаньян.

— Да, мы, — сказал Портос.

— Что это значит? — спросил граф.

— Это значит, — ответил Мазарини, снова пытаясь улыбнуться и кусая себе губы, — что роли переменились и теперь эти господа не пленники, а, наоборот, я стал пленником этих господ, и не я сейчас диктую условия, а мне их диктуют. Но предупреждаю вас, господа, если вы мне не перережете горло, победа ваша будет непродолжительна; настанет мой черед, явятся…

— Ах, монсеньор, — сказал д’Артаньян, — оставьте угрозы: вы подаете дурной пример. Мы так кротки и так милы с вашим преосвященством! Полноте, откинем всякую злобу, забудем обиды и побеседуем дружески.

— Я ничего против этого не имею, господа, — сказал Мазарини, — но, приступая к обсуждению моего выкупа, я не хочу, чтобы вы считали ваше положение лучшим, чем оно есть: поймав меня в западню, вы и сами попались. Как вы выйдете отсюда? Взгляните на эти решетки, на эти двери; взгляните или, вернее, вспомните о часовых, которые охраняют эти двери, о солдатах, которые наполняют двор, и взвесьте положение. Видите, я говорю с вами откровенно.