Анафем - Нил Стивенсон

— Надень его, — сказал он, — а сверху — серебристый костюм.

— Мы будем тушить пожар?

— В некотором смысле.

На то, чтобы разорвать пакет, ушла уйма сил. Сердце бешено колотилось. Натягивая комбинезон, я ещё глубже влез в кислородный долг. Когда удалось отдышаться настолько, чтобы выговорить несколько слов, я спросил:

— Где остальные?

— Есть повествование, не слишком отличное от того, которое воспринимаем мы, где они отправились исследовать корабль и намерены сдаться первому, кого встретят.

— А нас почему бросили?

— Выход из скафандра. Замкнутое пространство после безграничной шири. Воздух чужого космоса. Последствия долгого пребывания в невесомости. Стресс. Всё это вызывает синдром, сходный с шоковым. Он длится несколько минут. Его проявления — растерянность или даже обморок. Здоровый человек быстро приходит в себя, а вот небесный эмиссар, как я понимаю, не выдержал.

— Значит, — сказал я, — сняв скафандры, мы все на несколько минут лишились сознания или что-то вроде того. В твоей терминологии — потеряли нить повествования. Перестали его отслеживать. То в сознании, что позволяет ему постоянно проделывать фокус с мухой, летучей мышью и червяком, — временно отключилось.

— Да. И остальные очнулись в повествовании, где мы с тобой мертвы.

— Мертвы.

— Об этом я тебе и говорю.

— Потому нас и бросили, — сказал я. — Вернее, не бросили. В их повествовании мы вообще сюда не попали.

— Да. Надень. — Он протянул мне респиратор с маской, закрывавшей всё лицо.

— А что женщина-астроном? Она не вызовет полицию или что-нибудь в таком роде?

— Она с Жюлем. Он её убеждает. У него к этому дар.

— Значит, Лио, Арсибальт, Джезри и Самманн просто бродят по кораблю открыто, ища, кому бы сдаться?

— Такой мировой путь существует.

— Нелепость какая-то!

— Отнюдь. На войне подобная неразбериха случается сплошь и рядом.

— А на нашем мировом пути? Что эти четверо делают в повествовании, где мы с тобой сейчас?

— Я в нескольких, — ответил фраа Джад, — и такое состояние вещей нелегко поддерживать, а твои вопросы мешают мне сосредоточиться. Так что вот тебе простой ответ. Все остальные погибли.

— Я не хочу быть на мировом пути, где мои друзья погибли, — сказал я. — Перенеси меня обратно.

— Никого нельзя перенести и никакого «обратно» нет, — сказал Джад. — Можно только двигаться самому, и только вперёд.

— Я не хочу быть на мировом пути, где мои друзья погибли, — упрямо повторил я.

— Тогда у тебя есть два варианта: выброситься в шлюз или следовать за мной. — С этими словами фраа Джад натянул респиратор. Затем он взял огнетушитель, другой вручил мне и двинулся по коридору.

И тут мой рассудок выкинул странную шутку: вместо того, чтобы сосредоточиться на существенном, погрузился в изучение болтов и гаек «Дабан Урнуда», как будто живущий во мне Барб выступил вперёд, отпихнул душу с дороги и направил все мои способности и силы на то, что заинтересовало бы Барба: например, дверные запоры. Субсистемы, отвечающие за нерелевантное — например, скорбь о друзьях, страх смерти, растерянность из-за путаницы мировых путей и желание задушить фраа Джада, — полностью отключились.

Дверей было много, все — закрыты, но не заперты. Со слов Жюля я знал, что это — обычное состояние дел. Части корабля, примыкающие к корпусу, разделены на герметичные отсеки, чтобы метеоритная пробоина в одном не оставила без воздуха соседние. Соответственно, при движении уйма времени уходит на открывание дверей — люков примерно три фута в диаметре с мощными запорами, как у банковских сейфов. Чтобы открыть люк, надо было ухватиться за две симметрично расположенные ручки и потянуть их в разные стороны, что как раз подходит для невесомости, где законы теорики не позволяют упереться в пол и налечь всем весом. Рывок требовал таких усилий, что потом я всякий раз долго восстанавливал дыхание. Фраа Джад двигался вперёд, не оглядываясь на меня. В списке вопросов, с которыми я собирался к нему пристать, первыми стояло: «Почему я? Разве ты не мог сделать, что задумал, один, а меня оставить в повествовании, где мои друзья живы?» Возможно, это и был ответ: Джад остановил выбор на мне по той же причине, по какой эдхарские иерархи включили меня в команду звонарей: я крепкий. Сила есть, ума не надо. Могу открывать тяжёлые двери. Впрочем, это было лучше, чем не делать ничего, поэтому я перед каждым люком обгонял фраа Джада и брался за рукоятки. Всякий раз, открывая люк, я ждал, что увижу дула урнудских карабинов, однако первый же человек, на которого мы наткнулись (уже довольно далеко от обсерватории), только ахнул и посторонился, уступая дорогу — вернее, ахнула и посторонилась, потому что это была женщина. Затея вырядиться пожарными была так проста, так очевидна, что я думал, она не сработает. Однако она отлично сработала с первой встреченной нами женщиной, из чего, вероятно, следовало, что сработает и со следующей сотней человек.

Коридор вёл в сферическое помещение, которое, вероятно, служило вестибюлем для всей вершины — отсюда можно было попасть во внутренние части «Дабан Урнуда». Методом проб и ошибок мы отыскали вход в очень длинную цилиндрическую шахту. «Радиаль!» — объявил я, когда её обнаружил. Фраа Джад кивнул и через мгновение был уже в шахте.

До сих пор все мои впечатления от корабля ограничивались исполинским икосаэдром и внушительной вершиной-цитаделью. Они так поражали своей огромностью и непривычностью, что, глядя на них, легко было забыть: всё самое сложное и живое не здесь, а во вращающейся Орбойме. До сей минуты мы с фраа Джадом были как варвары, распахивающие двери забытой караулки на дальней границе империи. Отсюда начиналась дорога к столице. Радиалей было всего двенадцать, по шесть с каждого конца Орбоймы, где они, как спицы в колесе, расходились от её могучих подшипников. Орбойму можно сравнить с обезьяной, которая, растопырив руки-ноги, держится за стенки ящика. Иногда рука должна толкать, иногда тянуть. Она сгибается, амортизируя толчки. Она живая: в ней есть кости для прочности, мышцы, чтобы сокращаться, сосуды — пути транспортировки материалов, нервы — связь и кожа, которая защищает всё это снаружи. Радиаль выполняла сходные функции и была устроена почти так же сложно. Мы с фраа Джадом видели только внутреннюю поверхность шахты диаметром десять футов, но со слов Жюля знали, что общий поперечник радиали в десять раз больше и вся она набита оборудованием, скрытым от наших глаз. Впрочем, на него намекали ошеломляюще разнообразные люки, маховики, коммутаторы, спиль-экраны, приборные панели и мерцающие таблички, мимо которых мы пролетали. У нас не было подготовки, чтобы двигаться строго по оси шахты, поэтому мы шарахались от стены к стене. Всякий раз, заметив на расстоянии удара подходящий выступ, мы оскорбляли его действием и, набрав скорость, летели к следующему, хватая ртом воздух. Примерно на середине пути мы встретили группу из четырёх Геометров, которые при виде нас ухватились за выступы и прижались к стене. Вдогонку нам неслись крики, надо думать, вопросы. Но мы, разумеется, не ответили.