Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

яркими и, пожалуй, счастливыми в мрачные, безотрадные дни революции»[1250]. И это понятно: новоиспеченные текстологи впервые знакомились с ранее не изданными произведениями Л. Н. Толстого (комедия «Зараженное семейство» и др.), его незавершенными замыслами, вариантами «Детства» и «Войны и мира», дневниками и письмами.

Все это было в свое время заботливо собрано и сохранено женой писателя – Софьей Андреевной. Она-то любила вспоминать, что однажды один из ее сыновей «прибрался» в кладовой и выкинул с хламом груду бумаг в канаву. Это были рукописи книги «Война и мир». С. А. Толстая, к счастью, через какое-то время обнаружила их, правда бумага уже пострадала. Изучать эти рукописи было трудно. Еще 26 октября 1917 года С. А. Толстая писала старшему сыну Сергею, собравшемуся заняться систематизацией толстовских рукописей: «Но ты, по-видимому, неясно отдаешь себе отчет, какая это огромная и сложная работа. Например, рукописи „Войны и мира“, побывав в канаве, – да и кроме того – запиханы кое-как в двух ящиках. Это все обрывки, вырезки, и трудно придумать систему, в которую привести все в порядок. Одному работать – немыслимо»[1251].

Черновых редакций и вариантов книги «Война и мир» было много (позднее в Полном собрании сочинений они заняли три тома). «Забывая холод и голод, мы, – вспоминала А. Л. Толстая, – читали новые сцены, характеристики героев „Войны и мира“, и бывало иногда непонятно и обидно, зачем отец выбросил те или иные страницы»[1252]. В памяти младшей дочери всплыли его слова о том, что произведение только выигрывает от сокращений, что оставлять надо только самую суть.

Еще в юности Александра стала работать с рукописями отца. Особенно ей запомнился первый опыт переписки: очень трудный для прочтения почерк разобрать не могла, засиделась допоздна, а наутро принесла свою рукопись, всю залитую слезами. Со временем Александра научилась разбирать написанное Толстым. К 1918 году, конечно же, обрела собственный опыт в работе с рукописями. Но сложности возникали и на новом, «румянцевском» этапе: выяснилось, что почерк отца с годами претерпел изменения. «В глазах рябит от косого, неразборчивого почерка, – писала А. Л. Толстая. – В самых ранних рукописях он мельче и буквы круглее»[1253].

Как счастливы бывали все, справившись с очередной загвоздкой в работе! «Мы радовались, как дети, когда удавалось разобрать трудные слова, хвастались друг перед другом. 〈…〉 Брат Сергей и я проверяли дневники. Сначала он следил по тексту, затем я. Мы привыкли к почерку отца, но все же нам приходилось прочитывать одно и то же бесконечное число раз, находя все новые и новые ошибки. Мы особенно торжествовали, когда находили такие ошибки, как, например, Банкет Платона, как было напечатано в дневниках издания Черткова, который оказался Биномом Ньютона»[1254]. С текстами на иностранных языках работали знатоки. Французский текст переписки Л. Н. Толстого с Т. А. Кузминской вычитывали дамы, «гладко причесанные, в стареньких, когда-то очень дорогих шубах».

Рукописи неизданных произведений переписывали и фотографировали, хранили их в разных местах. Все это было продиктовано стремлением сохранить толстовское наследие в непредсказуемое военно-революционное время. Одну из копий послали в Стэнфордский университет, в Калифорнию.

Очень многое смогли сделать. Александра Львовна подвела итоги: «За эти годы были разобраны, каталогизированы, переписаны, сверены с текстом и частью сфотографированы рукописи, хранящиеся в Румянцевском музее. Многие произведения были проредактированы и подготовлены к печати»[1255]. Речь шла о произведениях Л. Н. Толстого первого периода (от детского и юношеского опытов, начиная с 1835 года по 1880-й). В голодные и страшные годы небольшая кучка интеллигентов вопреки всему совершила подвиг во имя культуры.

В те же годы В. Г. Чертков вместе с организованной им редакционной группой занимался подготовкой текстов произведений Л. Н. Толстого, созданных после 1880 года. Чертков, повторим, рассчитывал на финансовую поддержку советской власти[1256].

В 1923 году издательство «Задруга» было закрыто решением сверху. Перед Александрой Толстой встала необходимость начать переговоры с В. Г. Чертковым по вопросу о будущем готовящегося издания. И было понятно, что Полное собрание сочинений будет печатать Госиздат. Иметь дело с большевиками Александре Львовне не хотелось, в дальнейшем она не откажется от работы, но все же постепенно будет отходить от дел по подготовке издания.

Татьяна Львовна летом 1919 года все больше тяготилась ходом яснополянской жизни. В середине июля в Москве была на несколько дней арестована Александра, но вскоре выпущена. По всей видимости, Софья Андреевна об этом не знала. В Москве решался вопрос о восстановлении дома в Хамовниках[1257]. Т. Л. Сухотина была встревожена известием о передаче петроградского музея Л. Н. Толстого в ведение Академии наук и стала возлагать надежды на организацию центрального музея в Москве. О возможности сотрудничества с новой властью на этот раз она рассуждала следующим образом: «Денег у большевиков много, перед Толстым они преклоняются. А брать ли деньги для музея от большевистского правительства или от какого-нибудь иного – безразлично. Деньги – всегда деньги, и правительство – всегда правительство. То есть деньги всегда будут орудием насилия, а правительство будет всегда представителем насилия. Как только будет создан центральный музей, так в него притекут все маленькие музеи и даже вещи, рукописи, коллекции из частных рук»[1258]. В связи с вопросом о хамовническом доме в августе в Ясную Поляну приехал В. Ф. Булгаков для совещания с вдовой писателя и его старшей дочерью. «Таня, – с тревогой написала С. А. Толстая, – стала поговаривать чаще о выезде из Ясной Поляны. Ненавидит она Сергеенко-отца, задавила ее семья Оболенских: шум от детей, забота о еде, одиночество и пр. – все это ей в тягость, и я ее понимаю. Но грустна перспектива моего одиночества без двух Татьян моих»[1259]. По-видимому, сложным было душевное состояние и матери, и старшей дочери. Софья Андреевна писала: «Грустно и одиноко живется. Таня-дочь со мной чужда и холодна, и это очень тяжело. Никого я так не любила»[1260].

Уже 5 сентября поползли слухи, что в деревне Ясная Поляна будут размещены красноармейцы, и на следующий день прибыло много солдат. В первые числа месяца в Туле находился М. И. Калинин, затем выезжал в деревни, где могли развернуться военные действия. Он пожаловал на автомобиле и в Ясную Поляну.

Татьяна Львовна не сразу согласилась принять высокого гостя и провести экскурсию по яснополянскому дому. Однако при встрече приехавший деятель неожиданно произвел на нее весьма благоприятное впечатление. «Калинин оказался совсем не таким, каким я себе его представляла. Первое впечатление скорее симпатичное: умное, спокойное мужицкое лицо.