Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

Все это время Софью Андреевну беспокоило настроение старшей дочери. «Главное утешение мое, – еще зимой отметила вдова Толстого, – это дочь Таня. Но если б она была радостна и счастлива. А то жаль ее»[1197]. Однако Татьяна Львовна находила духовную опору, продолжая заниматься и любимыми делами: работой над воспоминаниями и рисованием. «Я плакала от радости, читая письма папá, – писала она в дневнике 21 июля 1918 года. – Может быть, моя жизнь никому не нужна, но я получаю минуты огромного наслаждения. Дай Бог, чтобы Танин ум имел достаточно досуга для развития, чтобы понять своего деда. Как он пишет в письмах к Страхову и Фету об искусстве, о литературе, Пушкине! Как часто я грущу о том, что я не жила с ним такая, какая я теперь. Я могла бы дать ему больше сочувствия, понимания и разумной любви, чем тогда, когда я была поглощена мужем, ребенком и главное – собой»[1198]. Через день давала уроки рисования детям: дочери, Соне и Илье Толстым, Сереже и Маше Оболенским, Мише Сергеенко. По утрам писала воспоминания, ее книгу собиралась напечатать издательская фирма «Задруга»[1199]. В конце августа организовала в Москве детский утренник в большой аудитории Политехнического музея.

Деятельность Сергеенко претила Татьяне Львовне, в августе она определила ее суть: «Он сидит в Ясной и именем Льва Толстого сохраняет помещичий строй, буржуазную, праздную жизнь, излишества и земельную собственность». И Сухотина всеми силами стремилась «вон из Ясной Поляны», где на каждом шагу она чувствовала «фальшь и притворство»[1200].

Забота о хозяйстве лежала на Татьяне Львовне, однако руководить им ей не хотелось. В дневнике она размышляла над причинами этого нежелания: «Я всю жизнь ненавидела большие хозяйства и имения и всегда (хотя рок меня и ставил всегда в эти ненавистные условия) сторонилась хотя бы от участия в хозяйстве. Теперь же судьба, точно на смех мне, поставила меня в такое положение, что вожжи яснополянского хозяйства незаметно и по необходимости попали в мои руки». Она рассчитывала коренным образом изменить эту ситуацию, отказаться от управления, при этом трезво оценивала свое нынешнее материальное положение: богатство разом сменилось бедностью.

«Я решила, – писала Татьяна Львовна, – что доведу уборку до конца, потом кому-нибудь передам хозяйство.

Кроме того, мне хочется стать на ногу трудового человека, зарабатывающего свой хлеб.

Здесь это сделать трудно. Все привыкли к тому, что у меня открытый дом и что я даю нуждающимся, когда у меня просят. Теперь положение очень изменилось: у меня ничего нет, кроме вещей, и часто мне смешно, что мне служат и у меня просят люди, которые гораздо богаче меня: у них есть дом, земля, молодость. У меня же ни того, ни другого, ни третьего»[1201].

Порой старшая дочь была строга с матерью, а та обижалась[1202]. И вместе с тем Татьяна Львовна старалась всех живущих в доме и во флигеле объединить, но на основе интересного и праздничного. Она могла организовать всех, дав каждому задание написать рассказ по картине, по какой-либо теме. 31 декабря 1918 года, как с удовольствием отметила С. А. Толстая, «совершенно неожиданно Таня устроила по просьбе внука Илюшкá[1203] встречу с Новым годом. Все обрадовались, пошли во флигель и добродушно и хорошо встретили Новый год»[1204].

Однако счастливые часы праздника быстро сменились месяцами тревог и забот. Софья Андреевна печалилась о детях и внуках, предчувствуя, что ей уже не всех суждено увидеть. 4 января 1919 года она записала: «Очень тоскую по моим детям. Тяжело Сереже, уже не молодому, голодать и мерзнуть! Где и что с семьей сына Миши? Где Илья, Лева и его семья?!»[1205] 31 января написала: «Вечером приходила Таня. С ней всегда приятно и часто интересно. Что-то мои несчастные дети? Мерзнут, голодают. Ужасно это постоянно сознавать»[1206].

В начале нового года Татьяна Львовна должна была вести переговоры о судьбе запущенного яблоневого сада, решать многочисленные вопросы по находящемуся в упадке яснополянскому хозяйству. Кроме этого, пыталась заработать на жизнь: вязала платки, шарфы, детские башмачки. Продала корову и что-то из вещей, а в начале февраля и кое-что из своих изделий на тульском базаре. «Очень было забавно. Многие обращались со мной на „ты“», – отметила она в дневнике. Потом с удовольствием уточнила: «Все были очень вежливы и добродушны»[1207]. Но положение день ото дня ухудшалось: «Продать ничего нельзя, купить нельзя, иметь у себя нельзя. И что самое несносное, это то, что никто не знает своих прав»[1208]. Надо было выживать.

Становилось понятно, что Софья Андреевна и Татьяна Львовна сами не смогут справиться с проблемами по хозяйству. 2 февраля они обратились к Просветительскому обществу «Ясная Поляна» в память Л. Н. Толстого с пожеланием взять на себя управление усадьбой и всем имением. Ни в феврале, ни позднее Татьяна Львовна не отошла от дел и тяжело переживала свои неудачи. С. А. Толстая с болью отметила в ежедневнике: «Таня наговорила мне сегодня много жестоких слов. Если бы она могла понять, какие она мне причиняет страданья! Взяла на себя хозяйство, не справилась, страдает от этого, а на меня нападает, не понимаю за что. А кого я больше любила и люблю в жизни?»[1209] Но все же это было досадным случаем в отношениях матери и дочери, в их основе сохранялась сердечность. «С Таней-дочерью, – отмечала Софья Андреевна, – чувствую себя легче, тверже и счастливее»[1210].

В ответ на обращение вдовы и старшей дочери Толстого Общество «Ясная Поляна» приняло положительное решение, которое советское правительство поддержало в марте. Управляющим имением стал Н. Л. Оболенский. Уже в феврале Общество «Ясная Поляна» обратилось в Совнарком с просьбой о долгосрочной ссуде для осуществления многочисленных мероприятий в усадьбе.

Как осмысляла Татьяна Львовна компромисс с советской властью? 23 апреля она написала брату Сергею. Знаменательно, что ее послание пролежало несколько лет в архивах Лубянки и было впервые опубликовано писателем В. Шенталинским в 1996 году в «Новом мире». Вот это письмо, привлекшее когда-то пристальное внимание советских органов:

«…С твоим письмом я согласна с начала до конца. На всех собраниях я протестовала против принятия денег от правительства на поддержание Ясной Поляны в какой бы то ни было форме. Но меня убедили в том, что ссуду, то есть