Секториум - Ирина Ванка

— Ирка, — жалобно взмолился Миша.

— Что?

— Забери у Макаки пульт.

— Нет.

— Как я туда войду без «стакана»? Там же нет кислорода.

— Как хочешь.

Миша вынул ласты, швырнул их на пол, и тут его осенило. Он достал из сундука жилет с баллоном и маской, разделся до плавок и стал натягивать гидрокостюм.

— Видел бы тебя шеф.

Он пристегнул баллон, грозно зашипел на меня воздухом из шланга и стал приклеивать к уху коммутатор.

— Микрофон засунь себе в нос, — посоветовала я, — и не забудь ласты.

— Молчи, женщина, — прошептал он, опасаясь хамить громко, когда поблизости дети. — Все будет зашибись, — пообещал он, и поковылял в двигательный отсек.

Когда я увидела, что Миша натягивает поверх акваланга защитный костюм фронов, я всерьез собралась жаловаться Имо.

— Там же газ, — сказал Миша.

— Какой газ?

— Откуда я знаю? Лучше помоги.

— Миша, почему нельзя было взять у сигов дыхательный прибор? Зачем нужны эти громоздкие баллоны?

— Почему… почему… — ворчал Миша. — Потому что сиги его спрятали, вот почему. Помоги же мне…

Чем ему помочь, я не знала. К таким неожиданностям в космосе меня не готовили. Как можно помочь питону влезть в кожу полинявшего червяка. Удивительно, что костюм на корабле фронов тоже оказался умнее Миши. Он растянулся, облепив его вместе с баллоном на спине. Мне расхотелось жаловаться командиру, стало интересно, чем кончится.

Необычная Мишина выходка собрала экипаж у трапа. Его провожали, как первопроходца на Северный полюс. Никто не понял, что он собирается делать, главное, зачем, но все уловили торжественный момент. Только Сириус не вышел. Он платил Мише тем же показным равнодушием, которое получал. Возле его арки вскрывали контейнеры, выгружали технику, время от времени били стекло, Сириус не повернул головы. Он не поднялся с места, пока Миша, мокрый и бледный, не упал на матрас. Корабль уже взял курс. Все надеялись, что к Флио.

Миша стал первопроходцем в страну сновидений. Экипаж продолжил обустраиваться без него. Ребята сами поставили воздушные фильтры, к которым Миша не велел прикасаться. Оборудовали душ с системой синтеза воды из воздуха. Только струйка получилась тонюсенькой, и дышать в кабине было нечем. Миша спал. Сириус попробовал коньяк и нашел его вполне приличным. Мы выпили над спящим Мишей за его хорошие сны. Мишино рабочее место оборудовали под стеной, на которой неизвестный художник запечатлел дату первого дня полета. Надеялись, что он, отдохнув, обратит внимание на феномен. Дата растаяла ровно в полночь, на ее месте появилась новая. Так наступил следующий день. Мы еще раз выпили по рюмочке и сверились с хронометром.

— Здесь настоящий календарь, — сказал Джон.

— Откуда? — спросила я.

— Написал кто-то.

— Кто написал?

— Какие-то люди.

— Здесь были люди?

— Наверно.

— Почему «наверно», Джон? Ты не видишь архив?

— Люди не оставили архив.

— Может, «белые гуманоиды»? Ты говорил, от человека всегда что-нибудь остается.

Пока Миша спал, на палубе было непривычно тихо. Джон думал, глядя на цифры календаря.

— Джон, что ты видишь? Что здесь было?

— Дискотека, — неуверенно произнес он и понял, что выразился не по-русски. — Ну, как это называется, когда диски сложены в ячейки на стене?

— Фонотека…

— Если есть фонотека, значит, были люди.

— Что за люди?

У Джона снова возникли трудности с языком.

— Везде была дискотека, — сказал он, — на стенах, и в коридоре.

— Возможно, это Мишин сон. В его модуле шкафы с дисками от пола до потолка… снятся ему даже в космосе. Отвлекись. Если долго смотреть в одну точку, черта лысого можно увидеть.

Джон оторвался от календаря, но у двери его странный взгляд опять что-то задержало.

— Арки сегментов можно закрывать шторой, — сообщил он.

«В самом деле, — вспомнила я, — Птицелов закрывал их непроницаемым полем. Точно таким, как на станции клана, похожим на сплошную стену, в которой я по простоте душевной искала замок».

— А гуманоиды… с желтыми головами?..

— Вижу Птицелова, — сказал Джон. — Сидит у стены, точно как Имо.

— Я сама его вижу. Джон, это мой архив, попробуй войти в архив корабля.

Имо действительно выбрал то же место, где когда-то сиживал отец, сутками не меняя позы.

— Существа, похожие на «белых гуманоидов»?.. — выпытывала я. — С большими черными глазами.

— Я же говорил, они не оставляют архив.

— Хорошо, — согласилась я, — «белые» не оставляют, а «желтые»?

— Я осмотрел багажник, — признался Джон, и у меня екнуло сердце. — Тебя там нет. Если бы ты была, я бы видел. Это другой корабль.

«Нет, дорогой мой Джон, — подумала я. — На этот раз ты меня не утешишь. Это именно тот корабль. Второго такого во Вселенной нет».

— Тогда почему я не вижу? — спросил Джон. — Почему я не вижу здесь никого?

— Потому что ты напряжен и зациклен на календаре…

— Тот это корабль, другой корабль… — вмешался в разговор Сириус, — какая разница? Та история давно закончилось.

— Ничего не закончилось, — возразила я. — Пока мы здесь, не закончилось ничего.

— Тогда давайте выспимся, чтобы видеть реальность, — предложил Сир. — Что толку от привидений и сновидений?

Миша спал вторые сутки без посторонних советов. Имо посидел и тоже уснул. Булочка уснула на Имо. Джон пошел слоняться по палубе, не теряя надежды увидеть что-то существенное, то, ради чего он шел в экспедицию, но видел только бытовые декорации на стенах и вещи, брошенные невидимыми пассажирами.

Сириус отлил из канистры полбутылки и уединился. Ему со мной по-прежнему говорить было не о чем. Глядя на календарь, я вспомнила, что на днях у него день рождения. Сириус никогда не придавал значения этой дате. «Пустая формальность, — говорил он. — Я гораздо старше, чем выгляжу. В моем возрасте уместно выражать соболезнования, а не поздравлять». В этом году отцу Сириусу исполнялось тридцать четыре года. Для поколения Ксюши он был реликтовым ископаемым, для меня — мальчишкой, но если разобраться по существу, то кризис среднего возраста отца Сириуса настиг гораздо раньше, чем надо. Этот кризис начался еще в детстве, к подростковому возрасту достиг апогея, а затем перестал восприниматься как кризис, потому что Сириус к нему привык. В его жизни менялись только декорации. Идея сюжета оставалась неизменной: его появление на свет случилось не к месту и не ко времени.

Честно сказать, Сириус, также как мои сыновья, никогда не был ребенком. Когда я познакомилась с ним, ему было четырнадцать, он производил впечатление взрослого и очень несчастного человека. Только тогда его звали Сережей, он был воспитан и требователен к себе более, чем к окружающим. Его мать поделилась с Аленой, что в младенчестве он был таким же требовательным и серьезным. Тогда Адам разыскивал несовершеннолетнего беглеца. Алена же, как могла, утешала несчастную маму… «Мне врачи запретили рожать», — признавалась женщина, но Алена не верила: «Им всем рожать запрещают. Их послушать — женские консультации делают специально, чтобы запрещать рожать. Не помню, чтобы кто-нибудь родил просто так. Надо обязательно сделать подвиг». На Алену подействовало другое заявление: «Сереженька у меня седьмой, — сказала мама. — Первые шестеро мертворожденные».