Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари

Но Хартум должен был послужить всего лишь базой: действительно, там остановился только один из миссионеров, тогда как другие поднялись по Белому Нилу еще на тысячу шестьсот километров.

И все это с риском, что их примут за банду работорговцев и зверски убьют.

Но сильнее страха было изумление. У Даниэле было такое чувство, будто он созерцает творение почти таким же, каким оно вышло из рук Бога. Красота была столь необыкновенной, что побуждала с восторгом хвалить Создателя.

Длинные и подробные отчеты об этих путешествиях, которые Даниэле посылал своим родителям как бы для того, чтобы смягчить одиночество, в котором он их оставил, — это настоящие жемчужины народного стиля, и они позволяют нам увидеть неизвестную Африку страстным взглядом исследователя и молодого апостола.

Вот поэтическое описание картины, которая предстает перед его взором: «Низкие берега широчайшей и величественной реки покрыты внушительной и пышной растительностью, которой никогда не касалась и не искажала рука человека… беспредельный и пестрый очарованный лес, дающий самое надежное укрытие стадам газелей, антилоп, тигров, львов, пантер, гиен, жирафов, носорогов… змей всякой породы и величины… Бесчисленные стаи птиц всех размеров, видов, цветов; птицы, как бы полностью позолоченные, другие посеребренные и т. д. скромно перепархивают без всякого страха. Черные и белые ибисы, дикие утки, пеликаны, абузеины, королевские журавли, орлы всех пород, цапли, попугаи, марабу, абумаркубы и другие птицы перепархивают или расхаживают туда-сюда по берегу, обратив взор к небу; так что кажется, будто они благословляют благодетельное Провидение того Бога, что их сотворил. Толпы обезьян сбегают к реке, чтобы утолить жажду… Огромные крокодилы лежат на островках и на берегу; необъятные бегемоты, фыркая из воды, особенно под вечер, оглушают окрестности самым разъяренным ревом, который, отзываясь эхом в лесу, приводит в ужас, пробуждая в душе возвышенные мысли о Боге! Как велик и могуществен Господь! Наша лодка проплывает, можно сказать, по спинам бегемотов» (П.5.3.1858 г.).

Затем следует описание аборигенов и их обычаев, лодок, языков; рассказ о происшествиях в пути и о первых попытках вступить в контакт с первобытными племенами.

Радостная и чистая вера проступает в рассказе о лодке, севшей на мель посреди реки, между тем, как с обоих берегов за ними наблюдают два различных враждебных племени; и несмотря на это миссионеры решают ни в коем случае не прибегать к оружию: «У нас целых десять ружей, но миссионер скорей позволит себя сто раз зверски убить, чем подумает защищаться с большей опасностью для противника. Иисус Христос так бы не поступил. Упавший духом капитан лодки говорит нам, что он не знает, как быть».

И затем он рассказывает о мессе, которую отслужили утром, после ночи страхов и молитв, и героических решений: «О, как было отрадно в этих тяжелых обстоятельствах держать в руках Владыку всех рек и Господа всех племен и всех дикарей на земле…»

В этом длиннейшем письме, которое в толстом томе «Сочинений» занимает более двадцати трех страниц, набранных мелким шрифтом, чувствуется желание сделать родных участниками его необыкновенных приключений; но также и сознание того, что он предал себя только лишь в руки Божьи, становится тем сильнее, чем более он погружается в неизведанный мир, конечно же величественно прекрасный, но порою и угрожающий.

И он хочет, чтобы родители чувствовали себя причастными также и к этой жертве: «Я — мученик из любви к самым оставленным душам в мире, — пишет он, — а вы станете мучениками из любви к Богу, пожертвовав ради блага душ единственным сыном».

Если мученичество с пролитием крови было всего лишь вероятностью, впрочем, не столь невозможной, то, напротив, готовность пожертвовать своей жизнью должна была быть повседневной. По причине ужасного климата и нехватки лекарств, во внутренних районах Африки европейские миссионеры умирали, как мухи.

«Из двадцати двух миссионеров Хартумской миссии, которая существует десять лет, — отмечал Комбони, — умерли шестнадцать, и почти все — в первые месяцы».

За пять лет, предшествовавших прибытию веронцев, поумирала по меньшей мере половина всех миссионеров, находившихся в Центральной Африке.

История повторялась. Шесть веронцев во главе с Даниэле уже перенесли сильнейшую лихорадку и выздоровели. Один из них умер уже в тот первый месяц, в тридцать три года. Затем умер и их сподвижник-мирянин, который сопровождал их в этом святом предприятии. Потом еще один миссионер.

Письма к родным сразу же выдают страдание, говоря о болезни и смерти. От отца он получает известие о том, что мамы больше нет; и отцу он рассказывает о своих братьях-миссионерах, скончавшихся у него на руках.

Он рассказывает, что и он был так болен, что принял последнее напутствие[36], но заключает: «Не пугайтесь. Наша жизнь в руках Божьих. Пусть Он делает с ней, что хочет: мы в безвозвратном даре пожертвовали ее Ему. Да будет он благословен. С вечера до утра здесь можно умереть…»

Еще полгода миссии, и Комбони оказывается «до крайности ослаблен, полон болей, подвержен тяжелейшим одышкам и исполнен всех тех симптомов, что предвещают скорый конец жизни» (П.6.4.1859 г.).

Таким образом, — в то время, как в Египте начинались работы по постройке Суэцкого канала — изнемогающий Комбони был вынужден вернуться на родину.

Вновь принятый в пансион дона Мацца, он должен был заниматься цветными подростками. Он заметил, что они страдали и чахли от холодных веронских зим, к которым были непривычны. Это кажется банальным соображением, но именно из подобного наблюдения сформировалась идея, которой он должен был впоследствии отдать всю свою энергию, как мы вскоре и увидим.

Тем временем в покинутую миссию вселилась новая группа австрийских миссионеров-францисканцев.

Чуть более, чем за год, туда была отправлена сотня монахов. Тридцать три из них умерли, а остальные вынуждены были возвратиться на родину, пока еще было не слишком поздно. По истечении года лишь трое смогли остаться в миссии.

Когда казалось, что все кончено, и миссионеры уже решились покинуть Центральную Африку, Дух Божий воздействовал на сердце Даниэле.

Он случайно находился в Риме, в то время, как Церковь трехдневными молитвами в Базилике Святого Петра готовилась к торжественно канонизации Маргариты Марии Алакок — святой, которая приняла и открыла миру обетования Святейшего Сердца Иисусова.

В огромном храме молится и Комбони. Он вновь думает о пламенной любви Христа к людям; он знает, что божественное Сердце хотело бы охватить их всех; он знает, что верующие должны гореть тем же самым желанием, и вот, в один миг в его уме складывается