Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он уцелел. Они — нет. Он ни в чем перед ними не виноват.
— Мама! — воскликнул Дима, разглядев наконец в толпе пикетчиков Нинину мать. — Мама! — Он двинулся к ней, раскинув руки для объятия. — Рад вас видеть!
— Какая я тебе мама? — пробормотала она, отворачиваясь.
— Ну, в смысле «Родина-мать зовет!», — нашелся Дима. — Мама, я всем сердцем с вами, поверьте! Как там насчет членства в партийных рядах? — зашептал он, доверительно склонившись к ней. — Я бы хотел вступить… Помочь, так сказать, и словом, и делом…
— Придуриваешься, что ли? — Женщина посмотрела на него недоверчиво.
— Пейте, товарищи! — крикнул Дима, оглядев жующих пикетчиков. — Закусывайте! Весь мир насилья мы разрушим… Мама, — он понизил голос и вытащил из кармана конверт, — здесь пятьсот баксов. Это вам на партийные нужды. Мой первый скромный взнос…
Женщина остолбенело смотрела на конверт.
— Берите, берите. — Дима вложил конверт в ее руку. — Это вам на стяги и на прокламации.
— Спасибо, товарищ. — Голос женщины дрогнул. — Спасибо. Мы отчитаемся за каждую копейку!
Было около трех часов дня. Нина с трудом открыла дверь своей квартиры: ключ не попадал в замок, и она возилась, пока не сообразила, что пытается открыть дверь ключом от почтового ящика. М-да, графиня… Вам пора подавать карету. Карету «скорой помощи». И — в Кащенко, с ветерком.
Войдя в прихожую, она глянула в зеркало. Глаза сомнамбулы — тусклые, невидящие, измученные. Сутки без сна. Сразу после ночной смены пришлось топать в подземный переход, к газетному лотку, подменять напарницу.
Нина добрела до кухоньки и открыла застекленную дверь.
За столом сидели мать и Михаил Степаныч, старичок-бодрячок, активист-зюгановец. И Дима.
Дима, с которым она мысленно распрощалась сегодня утром, сидел между ее матерью и стариканом-активистом, откупоривая вторую бутылку «Столичной». Первую они уже прикончили, и она, пустая, стояла тут же, на старенькой линялой клеенке, рядом с немудрящим набором пролетарской закуси: винегрет, селедочка, отварная картошка, посыпанная укропом…
— Вы… Ты… — пробормотала Нина, придя наконец в себя. — Вы что тут делаете?
— Пьем, — пояснил Дима, глянув на нее мельком. — Закусываем. — Он наполнил сорокаградусной стариковские чашки и себя не забыл. — Песни поем. Степаныч, давай нашу, любимую!
И Дима хлопнул ладонью старикана по спине. Старикан кивнул и затянул с чувством:
— Люди мира, на минуту встаньте!
— Стоп! — перебил его Дима. — А тост? Выпьешь с нами?
Нина, к которой был обращен этот вопрос, только немо шевелила губами.
— Тост! — Дима поднял свой стакан. — За нашу советскую Родину! Капитализм не пройдет! Но пассаран!
— Молодец! — одобрил его Степаныч. — Мы тебя перевоспитаем.
— Уже, — сказал Дима и опрокинул в себя водку. — Я записался в добровольцы.
Нина глядела на него во все глаза. Таким она его еще не видела. Димин пиджак висел на спинке стула, ворот рубашки был расстегнут, узел галстука приспущен. Дима был весел и багроворож. Одной рукой он обнимал ее мать, другой старикана.
— А ну, убирайся отсюда! — приказала Нина. — Мать еще будет мне тут спаивать.
— Н-нин, как те не стыдно? — заступилась за Диму Александра Федоровна. — Он не спаивает, это д-дружеское застолье… Это наш человек, Нина! Наш новый член!
— Сан Федоровна, вы меня в краску вгоняете, — заржал Дима, ловко подцепив вилкой кусок селедки. — Кайф! — И, отправив селедку в рот, он прикрыл глаза от удовольствия.
— Во-во, это тебе не лангустов жрать-то с омарами, — заметил Степаныч одобрительно. — Лучше нашей-то селедочки ничего не бывать.
— Ты знаешь, какой он щедрый? — не унималась пьяненькая мать, укоризненно глядя на Нину. — Какое он нам пожертвова…
— Не будем об этом, — перебил ее Дима.
— Он скромный, — вставил старикан и чмокнул Димину руку, лежавшую у него на плече.
— Я скромный, — согласился Дима. — Как всякий уважающий себя большевик. Ребята, давайте споем! Нашу, партизанскую!
— Люди мира, на минуту встаньте! — завопил старикан с новой силой.
Нина повернулась и вышла из кухни, захлопнув за собой дверь. Она не знала, плакать ей или смеяться. Гнать его взашей или оставить. Зато одно она понимала твердо: рановато она с Димой простилась, не так-то просто будет от него отделаться.
— Костя, — позвала она мужа, входя в комнату. — Какого черта?! Что это за спектакль, Кость? Когда это кончится?
Костя сидел за письменным столом и стучал одним пальцем по клавишам старенькой раздолбанной машинки.
— Пусть поют, — сказал он, не отрывая напряженного взгляда от клавиш.
— Что значит «пусть»? — Нина устало опустилась на тахту. — Может, он у нас поселится вообще? Так, что ли? Ты не против? Только у нас тут и без него сумасшедший дом, мой дорогой.
— Сумасшедшим больше, сумасшедшим меньше, — заметил Костя философски. — Ну, шизик богатенький с жиру бесится… Нам что, плохо? Он вон книгу мою издает, я ради этого все стерплю, Нина.
— Что? — изумилась Нина. — Какую книгу? Ты мне ничего не говорил.
— Вот, говорю. Мой труд о судьбах демократии. Дело жизни. — И Костя с силой ударил указательным пальцем по многострадальной клавише. — Видишь, вношу поправки.
Нина оглушенно молчала. Теперь она поняла все. Оценила масштабы Диминой экспансии. Ее он купить не смог — зато без особого труда подкупил мать и мужа. Без особого труда, без особых затрат. Словно давая ей понять: смотри, как это просто, как недорого они стоят, как легко от тебя отказываются.
Подлец! Ах, какой подлец… Бьет по бальному рассчитанным, точным ударом. Скотина! А она еще сегодня утром вздыхала, прощаясь с ним заочно. Дура. Старая дура, поделом тебе!
— Значит, ты не против? — спросила она наконец с тихой яростью. — Значит, мне с ним в загс идти?
— Я этого не говорил, — пробормотал Костя, сгорбившись над машинкой.
— Нет, ну если ты принял его предложение… Давай рассуждать логически. Значит, и я должна ответить ему согласием? Так? Ты меня благословляешь?
— Прекрати ерничать, — промямлил Костя.
— Костя… Ну-ка, посмотри на меня, Костя! А если он захочет, чтобы я с ним в постель легла? Ты и на это дашь свое согласие?
— Замолчи! — не выдержал муж. — Замолчи сейчас же!
— Выгони его, — приказала Нина чуть слышно. — Будь мужиком хоть раз в жизни.
— Так он сам ушел. — Мать стояла в дверях, протягивая Нине пустой пакетик из «Макдоналдса». — Такой славный… Нин, как хочешь, он мне сегодня понравился. Держи, это тебе. Он велел тебе передать. Он туда внутрь какую-то записочку бросил.
Нина взяла пакетик и, помедлив, заглянула внутрь. Достала бумажку, на которой было написано: «$4000».
Удвоил цену. Широк!
Она смяла бумажку, потом скомкала и пакет.
— Дима, я тебе невесту привел, — объявил Лева, возникнув на пороге Диминого