Похищение Данаи - Владимир Соловьев

— Тем более их у Сталина было три, — сказал я, скрыв удивление, откуда у Наджи все эти сведения: изготовление реплик Янтарной комнаты велось в строжайшей тайне, а о Сделке Сталина с Хаммером я и вовсе слышал впервые.

— Весь вопрос, какую из трех Сталин отдал Хаммеру, — сказал Наджи, не оставив сомнений, откуда у него Янтарная комната.

— Мне кажется, в таких делах Сталин был честен, — успокоил я его.

— У меня такой уверенности нет. Но я не огорчусь, если это окажется одна из моделей — точная или превосходящая оригинал.

— А почему тщеславный Хаммер не растрезвонил по всему свету, что Янтарная комната в его коллекции? Наджи улыбнулся:

— По той же причине, что и я.

— Если одна Янтарная комната погибла, а другая у вас, то где находится третья?

— Меня это как-то не очень волнует, — удивился моему вопросу Наджи. Лично мне еще одна Янтарная комната ни к чему, и я бы предпочел, чтоб мой экземпляр был единственным. Так что если вам попадется, уничтожьте немедля. Как-никак у нас теперь общие интересы.

Мы обговорили условия, включая мой взнос в его коллекцию. Его приятно поразило, что я могу отличить ойно-хойю от стамноса, а стамнос от скифоса, не говоря уже о лекифах, пеликах и киликах. Рассказал ему на эту тему студенческий анекдот — какими непристойными метафорами мы пользовались, идя на экзамен, чтобы запомнить отличия одной вазы от другой. Вообще хоть я и являюсь одним из трех главных мировых экспертов по древнему оружию, но эрудиции мне не занимать и в соседних областях искусствознания — благодаря не столько полученному образованию, сколько рано обнаруженным (спасибо «Данае») эстетическим склонностям. Мир художеств всегда привлекал меня сильнее, чем голая, необработанная реальность. Потому и влюблен в греков, что они с помощью архитектуры и скульптуры улучшали природу, считая ее недостаточно совершенной без человеческого вмешательства. Взять тот же Акрополь — пустой, безжизненный, лысый, заурядный холм, если б на нем не стояли Парфенон, Эрехтейон, Пропилеи и прочие рукотворные объемы.

Наджи меня слушал внимательно, но ему все это было, по-видимому, самоочевидно — какая там любовь к нерукотворной природе среди саудоаравийских песков, или откуда родом этот безродный космополит! Его коллекция несла на себе очевидный отпечаток личности ее владельца, о которой я мог судить исключительно по ее экспонатам. Вкус у него был эклектичный, потешный и лукавый. А в жизни он тоже шалун, этот еврей-лютеранин-мусульманин?

Мы поднялись с ним наверх. Лифт поражал своим размером — то ли специально Приспособлен под скульптурные объемы и полотна в рамах, то ли достался таким от бывших владельцев: Наджи переоборудовал под музей брошенные копи и штольни, купив их задаром. Я так и не понял, зачем было прятать коллекцию под землю, коли о ней все равно ползут по земле слухи. Романтический флер? Капитан Немо с Ближнего Востока? Менее всего походил мой будущий босс на романтика.

Угольные запасы Острова были, слава Богу, истощены уже к началу Второй мировой, а в брошенных шахтах скрывались присланные с Крита партизаны. После взрыва казармы немцы вызвали подмогу и, не найдя партизан, расстреляли двенадцать заложников из местных жителей. Прямо на пристани стоит памятник Сопротивлению, которое после этой истории прекратилось, а партизаны, по слухам, целы-невредимы тайком уплыли обратно на Крит.

Еще меньше на Острове следов от пребывания на нем-древних греков, а тем более Данаи с ее отважным сынком. Судя по торчащим из воды обломкам дорических колонн и заросшему дикими маками фундаменту перистиля, стоял здесь когда-то храм, а может, и не один, и Наджи полагает даже покопать, заручившись уже поддержкой своего приятеля Никоса Ялуриса, специалиста по античным х… Пока что это в стадии переговоров — надеюсь, археологи еще не скоро нарушат девственный покой Острова. А пока что на мраморных плитах резвятся ящерицы и саламандры, а иногда забредают блудливые козы — образ беспамятной вечности, то есть забвения. Весь Остров и окрестные воды обозримы со здешней горы, с которой Зевс будто бы лично наблюдал за жизнью крали и произрастанием сыночка и время от времени, когда тем грозила беда, вмешивался. Что меня всегда поражало Зевс, будучи отменным е…м и соответственно прозванный Geleios, то есть «дарующий зачатие», как ни был влюблен, бросив однажды палку, никогда больше к любовнице не возвращался, хоть и принимал посильное участие в дальнейшей ее судьбе (главным образом из-за потомства). Другой на моем месте сделал бы отсюда далеко идущие выводы, но я ограничусь констатацией факта.

На вершине этой мифологической горы вбит столб, но вокруг него гуляют такие злые ветры, что с трудом стоишь на ногах. Зато пониже — каменная ложбинка, где я и устроился однажды, обозревая с верхотуры окрестности: белоснежные домики, ветряные мельницы с соломенными крышами, сквозные звонницы, голубые купола церквей, буйная оргия маков, торчащие из земли и из воды мраморные обломки, козье стадо на косогоре, на пастушьих тропах благородные ослы с поклажей или седоками и — море, море, море. То самое одомашненное, ультрамариновое, а по Гомеру — винного цвета, из пены которого вышла Афродита, хотя на самом деле — из спермы Урана, когда его оскопил Кронос, пока тот развлекался с Геей, а корень выбросил в море, где тот и излился самопроизвольно, почему и пришлось слегка переиначить строчку Мандельштама в заголовке предыдущей главы.

Член же отца детородный, отсеченный острым железом, По морю долгое время носился, и белая пена Взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене той зародилась.

И тот же, кажется, пиит сравнил бесчисленные острова с лягушками на болоте, а с горы они мне показались разбросанными по воде огромными камнями.

О море!

Наджи я обязан расширением художественного кругозора за счет античных непристойностей, эстетическим импульсом от Янтарной комнаты и новой работой оклад в два раза выше, чем в Метрополитен, плюс сам себе хозяин, вице-король и наместник Острова, на который Наджи наведывался только изредка. Я уж не говорю о главном преимуществе.

Детали мы обговорили с ним в Тбилиси, где он находился, как сам пояснил, с гуманитарной миссией, хотя, с подсказки Бориса Павловича, я уже догадывался, что за гуманитарий мой будущий босс: по горным дорогам из Грузии в Чечню доставлялось оружие сепаратистам, а в обратном направлении шла наркота из Средней Азии. Наджи также упомянул строительство нефтепровода, по которому азербайджанская нефть потечет через Грузию на Запад, но я счел это излишней информацией. Коснулись мы в разговоре и пропавшей «Данаи», которую Наджи пытался легально выторговать у русских, но только ничего из этого не вышло. «Легче украсть, чем купить», — усмехнулся он. Рассказал ему о либеральных нравах на русско-грузинских таможнях, а он в ответ сообщил, что грузинско-турецкая граница и вовсе бестаможняя. Есть, оказывается, некая лазистанская деревушка Сарпи, расколотая надвое этой границей, а та проходит по грохочущей по камням горной речке. Так вот, жители этой деревушки не сеют и не жнут, а живут припеваючи — за счет поборов с контрабандистов. Лучшего перевалочного пункта, чем Грузия, где жизнь всегда шла в обход закону, — не сыскать. А что, если и мне переправиться через горный поток, минуя Питер и Нью-Йорк? Я знал, что не решусь, хотя, как оказалось, это был самый безопасный вариант.

Официальной целью моей поездки в Тбилиси была закупка старинного кавказского оружия для Метрополитен, в чем я также преуспел, уложившись в оговоренный бюджет (включая взятку в Министерстве культуры за разрешение на вывоз). Еле влезло в мой громадный чемодан, и, учитывая ценный груз и участившиеся случаи грабежей в российских аэропортах, дал Никите телеграмму, чтоб он меня встретил в Пулково. И в последний вечер в Тбилиси пустился в загул.

Разыскал несколько старых знакомцев, которые славились размахом дружеских застолий, а сейчас скулили по старым временам, ждали восстановления империи и боялись, что Грузию в нее обратно не примут. Мои надежды на грузинскую кухню, которая, на мой взгляд, лучше французской, оправдались не вполне — после недавних боев в Тбилиси жизнь еще не вошла в норму, лучший ресторан на Мтацмин-де, рядом с телебашней, лежал в руинах, но и те, что похуже, работали с перебоями или не работали вовсе. Решили попытать счастья в «Иберии», где я остановился, хотя она наполовину была забита беженцами из Абхазии, которая обрела независимость и выгнала всех грузин. Перед тем как усадить нас за стол, официант долго выяснял, как мы будем расплачиваться: рубли, которые я наменял в Питере с миллион, он принимать отказывался, временные купоны шли за ничто, а курс туземных лари был и вовсе произволен. Хорошо взял с собой доллары, хотя прежде ни один уважающий себя грузин не позволил бы гостю платить за угощение. Странным образом грузинское вино меня на этот раз разочаровало — наш калифорнийский «сухарь» лучше, но лобио-мобио, хачапури, цыплята табака были все-таки ничего, а сациви — отменное, хоть я и не спал потом всю ночь из-за орехово-чесночно-кинзового соуса, в котором были утоплены лакомые куриные кусочки. Поневоле задумаешься, как краток миг физических наслаждений — гастрономических и сексуальных. Та же еда исключительно пока ешь. А потом пучит живот, мучают газы и изжога, не говоря уж о том, во что все эти прекрасные ингредиенты, помноженные на чей-то кулинарный талант, превращаются в конечном продукте.