Воины Тьмы - Мария Симонова

Но там женщины не оказалось. Бросив сверток с едой на кровать, я на всякий случай под нее заглянул… А нету!.. Решив, что Сфит мог спутать двери, я пошел шукать его зазнобу по соседним номерам. В свою дверь я заглянул уже напоследок.

Женщина лежала на моей кровати прямо во всей своей железной амуниции. Я вошел и плотно прикрыл за собой дверь. Женщина подняла голову, потом, легко сбросив ноги с кровати, села. Рядом с кроватью стояло кресло, и меня потянуло в него со страшной силой, но я сдержался, вспомнив Бригзела. К тому же сейчас было не время рассиживаться.

— Значит, это ваша комната. Я правильно нашла, — сказала она.

Ха! Она искала мою комнату. Видимо, ей что-то от меня нужно. Вполне логично. Но мне-то от нее ничего не было нужно. Меня не интересовало даже, какого черта она не пожелала выметаться из замка сразу и обеспечила кучу проблем бедняге Сфиту, а теперь еще и мне.

— Значит, так… — сказал я. — …Как вас зовут?

— Ильес Ши-Вьеур, сержант десантных войск империи Блигуин, — гордо выпрямившись, отчеканила она. Так и быть, сержант, — вольно.

— Стас Жутов. Так вот, сержант. Сейчас вы пойдете в ту комнату, куда вас привели, и будете находиться там до тех пор, пока нам не представится случай высадить вас с корабля. И советую не высовываться — с женщинами здесь церемониться не привыкли, — я показал ей на расстоянии свой кристалл. Она и бровью не повела, только чуть прищурилась. — Поесть я вам принес. В дальнейшем Сфит об этом позаботится. Все!

Я развернулся и взялся за ручку двери.

— Так вы не хотите знать, зачем я пришла к вам? — спокойно, разве что с долей удивления в голосе спросила она вслед.

— Не хочу! — отрезал я. И вышел из комнаты.

— Хорошенько подумай, Эйв! — крикнула она мне вслед, прежде чем я хлопнул дверью.

«Не хотите знать»! А то я не знаю, зачем ты пришла. И даже не догадываюсь! Эффектно пришла, не спорю. А еще эффектней выйдешь. Надо же — и логово мое отыскала. И в моей постели разлеглась, как в собственной корзинке. Кстати — а как ей удалось найти мою комнату? У кошек вообще-то нюх хороший. На котов. Тьфу ты, пропасть — какой я ей кот? По этому принципу она как раз Сфита бы и нашла… А вот Ратра — навряд ли. Переселиться, что ли, в Ратрову келью? И выть там. Для общего тонуса. — Один я остался! Савсэм адын!.. — И для острастки. Тогда этот сержант в полосочку уж точно ко мне не сунется. А Крейзел пусть думает, что я свихнулся. Как принц датский. И вынашиваю коварные планы мести. Впрочем, где ему про нашего датского принца знать! А по части коварных планов он и без того дока — почище шекспировского Гамлета. Эх, родной Шекспир! Любимая Англия, туманный Альбион! Переплыл Ла-Манш — и ты почти в Париже. А от Парижа недалеко и до Москвы. А от Москвы до Крыма — уж и вовсе рукой подать. А там уж… Есть город, который я видел во сне… О чем это я?.. Ах да! О товарище сержанте десантного флота. Я просто щас помру от любопытства — и что же это вам, сержант, от меня понадобилось? И что вам только, гадам, всем от нас надо?!..

За размышлениями я и не заметил, как дошел до рубки. Сфита там уже не было, только на полу возле пульта лежал сиротливый процик. А за пультом восседал сам хозяин.

Крейзел молча дождался, пока я усядусь, потер левой ладонью правый кулак и предупредил:

— Ну теперь держись, Эйв!

Как же, стану я держаться за твоего поганого дилда. Будет нужда — он меня и сам удержит.

Для начала лорд погасил все освещение. Потом включил защитное поле корабля — зажглась малиновая лампочка — и принялся колдовать над ним из верньеров на пульте.

Звезды на экране медленно поплыли. Я понял, что корабль начал разворот. Звезды продолжали перемещаться, и я заметил, что они движутся по кругу, с небольшим, но постоянным ускорением. Завершив полный оборот вокруг одной точки в центре, они начали новый, постепенно наращивая скорость вращения. Я уже догадался, что Глычем попросту раскручивается вокруг своей оси, медленно набирая обороты. Медленно — но верно. Вскоре звезды уже не плыли, а кружились праздничной каруселью, потом они понеслись безумным чертовым круговоротом; постепенно взгляд перестал их улавливать, они словно бы всосались в черный фон, принявший в результате этого желтоватый оттенок.

Можно сказать, что перегрузки — той перегрузки, которую я сейчас должен был бы испытывать и которая в нашем мире наверняка расплющила бы меня в лепешку, — я почти не ощущал. «Почти» — потому что было пакостно. Жутко пакостно. Как с большого бодуна, но только хуже. Потому что ко всем прелестям похмельного синдрома добавлялись еще затрудненное дыхание и жуткая ломота в глазах. Это, видимо, и были те самые «нюансы» здешней совершенной защиты. И ко всему еще началось головокружение и совсем уже нестерпимо зашумело в голове. Шум был знакомым. Ну да, конечно. «Есть море, в котором я плыл и тонул…» Раскрутив замок, Крейзел послал его в пространственный прыжок.

Прыгнуть-то мы куда-то прыгнули, но, кажется, до этого самого «куда-то» не допрыгнули, потому что шум в голове не прекратился, а наоборот, продолжал усиливаться и перешел постепенно в какой-то апокалипсический грохот. В то же время что-то крезово-глючное стало происходить со всем окружающим: все изменилось, как в наркотическом бреду и даже хуже, и описать это в подробностях было бы невозможно. Зал управления перестал быть залом. Он стал аквариумом с зыбкими стенками, сложенными как бы из отдельных желеобразных фрагментов разной величины и формы; и весь этот аквариум был наполнен чем-то слоистым, фиолетово-черным, прозрачным и вязким. Это что-то проходило и сквозь меня и словно бы прощупывало меня всего изнутри, в то же время наполняя каждую мою клеточку своей безразлично-холодной бездонной и безвременной жутью. Этот чертов фиолетовый кисель и был источником сумасшедшего шума, в котором грохот водопада смешался с воем проносящегося поезда, сотней пароходных гудков, воплями тысяч замученных жертв и со всеми прочими мыслимыми звуками. Он сам и был этим шумом.

Я с трудом поднял руку к груди и сжал в ладони кристалл, бессознательно стараясь загородить от этого ее. Потом я перестал быть собой. От меня сохранился только один стальной камешек, какая-то несгибаемая частица внутри, моя собственная золотая схемка, куда липкое месиво не смогло проникнуть. Все остальное мне уже не принадлежало, а стало собственностью и плотью черно-фиолетового звукового кошмара.

Если бы я мог, я бы закричал. Но я был только камешком. А камни не могут кричать. Но видеть я мог.

И я увидел, как лорд, руки которого словно вросли в то, что раньше было пультом, а теперь казалось нагромождением полупрозрачных пронизанных проводами бесформенных глыб, покачнулся и медленно ткнулся лицом в поверхность этого нагромождения.