Судьба фантастической гипотезы - Игорь Дуэль

Следующий пример ещё более убедительный: «Флора Гавайских островов… родственна флоре Старого Света, а не флоре Северной Америки, несмотря на то, что Северная Америка расположена к островам сравнительно ближе и связана с ними в настоящее время воздушными и морскими течениями. И это станет понятно, если исходить из нашего положения, что данная флора появилась на Гавайских островах в плиоцене (то есть 1,8–5,0 миллионов лет назад. — И. Д.), когда Северный полюс находился в Беринговом море, то есть в зоне господствующих западных ветров, дующих из Японии и Китая, и что, кроме того, американское побережье было удалено от них значительно дальше, чем в настоящее время».

Но, пожалуй, самые интересные аргументы в пользу своей концепции добыл Вегенер в истории животного мира Австралии.

Замечательный английский естествоиспытатель Альфред Рассел Уоллес, основоположник зоогеографии, ставший навсегда для научного мира эталоном этики учёного (несколько раньше Чарлза Дарвина он опубликовал работу, в которой на материале Малайского архипелага пришёл к идее естественного отбора, однако от приоритета отказался, сочтя «Происхождение видов» более глубоким и серьёзным трудом), приложил много усилий к изучению австралийской фауны. Им выделено три древних элемента в животном мире этого материка.

Виды животных, появившиеся в наиболее удалённую от нас эпоху, имеют «близких родственников» в Индостане, на островах Шри-Ланка и Мадагаскар, в Южной Африке. Размышляя над этим феноменом, Вегенер отмечает: «Среди обнаруживших сродство форм здесь представлены любящие тепло животные, а также дождевые черви, не выносящие мёрзлой среды. Это сродство ведёт своё начало от тех времён, когда Австралия с Индостаном составляли одно целое… Связь прекратилась в начале юрского периода (то есть около ста восьмидесяти миллионов лет назад. — И. Д.)».

Несколько моложе второй элемент древней фауны. На Австралийском континенте он представлен сумчатыми и клоачными животными. Исследования зоогеографов и палеонтологов показывают, что родственники этих австралийских видов не жили никогда в Азии. Зато сумчатые жили и живут в Южной Америке, а один вид (опоссум) распространён и в северной половине континента. Родство жителей разных материков сомнения не вызывает — даже паразиты у них одинаковые. Вегенер легко находит объяснение этому факту: «Второй элемент австралийской фауны ведёт своё начало с тех времён, когда Австралия была связана через Антарктиду с Южной Америкой, с промежутками времени между началом юрского периода — время намечания очертаний Индостана — и эоценом (сорок — шестьдесят миллионов лет назад. — И. Д.) — время намечания очертаний Австралии и Антарктиды».

Наконец, виды третьего из выделенных Уоллесом элементов австралийской фауны имеют родственников на Зондском архипелаге и Новой Гвинее. Иные из входящих в него животных — дикая собака динго, грызуны, летучие мыши — появились в Австралии уже в послеледниковое время.

«Такое разделение фауны Австралии на три группы, — пишет Вегенер, — замечательно хорошо согласуется с теорией перемещения материков. Эти соотношения доказывают как раз чисто биологические преимущества теории перемещения материков над теорией промежуточных материков. Расстояние ближних друг к другу точек Южной Америки и Австралии определяются по большому кругу в 80°, то есть так же велико, как расстояние между Германией и Японией. Средняя Аргентина так же далека от Средней Австралии, как от Аляски или как Южная Америка от Северного полюса. Неужели можно думать, что простая материковая связь достаточна для того, чтобы установить несомненный обмен форм?.. Никто не может отрицать, что наши предположения, которые отдалённость Австралии от Южной Америки сводят лишь к разлому и, с другой стороны, к разделению Австралии от Зондских островов широкой впадиной глубокого моря, разрешают вопрос о происхождении австралийского животного мира».

Да, с этими суждениями Вегенера трудно не согласиться. Гипотетические «мосты суши» явно не выдерживают бомбардировки аргументами — взрываются, не оставляя в отличии от реальных мостов даже обломков. Автор книги убедительно доказывает, что для успешного развития палеонтологии и биогеографии им необходимо взять на вооружение идею дрейфа континентов.

Столь же необходима опора на представления о дрейфе, утверждает Вегенер в следующей главе «Палеоклиматические доказательства», и учёным, пытающимся реконструировать древние климаты различных районов планеты.

Несмотря на оговорки Вегенера (суть их в том, что «данная тема» — предмет особого исследования, которое он лишь намерен осуществить совместно с профессором Кёппеном в будущем), эта глава одна из самых интересных, убедительных и глубоких в книге. И здесь, конечно, ничего удивительного — ведь круг климатологических проблем Вегенеру-метеорологу профессионально наиболее близок и понятен.

Мы не станем касаться приведённых автором во множестве фактов, позволяющих вполне определённо утверждать, что в древности климат многих уголков планеты был совсем иным, чем в наши дни: на Шпицбергене, к примеру, близким к тропическому, в то время как Центральная Африка была погребена под материковым льдом. Наблюдений над такого рода феноменами в науке ко времени Вегенера действительно набралось изрядное количество. Объяснению же они поддавались крайне тяжело.

Чаще всего учёные прибегали в этих случаях к гипотезе перемещения полюсов. Эта гипотеза возражений у Вегенера не вызывала. Данные, собранные в разных уголках планеты, не только позволяли с большой долей вероятности утверждать, что в течение геологической истории местонахождение полюсов Земли значительно менялось, но даже проследить, каким маршрутом передвигались полюса.

«Соображение по ходу» Сорохтина:

«Интересно отметить: сейчас доказано, что само перемещение полюсов вызывается дрейфом континентов».

Однако Вегенер считал, что только перемещения полюсов недостаточно для того, чтобы объяснить зафиксированные учёными перемены климата. «Все эти попытки, — пишет Вегенер, — дают для новейших времён один и тот же результат, а именно — положение полюса в начале третичного периода в непосредственной близости от Алеутских островов и последующее его перемещение в сторону Гренландии, куда он попадает в четвертичном периоде (то есть не позднее, чем миллион лет назад. — И. Д.). Для этих времён не получается никаких внутренних больших несогласий. Иначе обстоит дело по отношению к периодам, предшествующим меловому (то есть к эпохе, удалённой от нас не менее чем на сто тридцать миллионов лет. — И. Д.). Тут… все реконструкции, вследствие неприменения теории перемещения материков приводят к безнадёжным противоречиям, к противоречиям такого рода, которые для каждого мыслимого положения полюса представляют абсолютное препятствие».

Вегенер находит самое уязвимое место во всех этих построениях. Хуже всего обстоит дело с объяснением того, почему столь причудливо расположились на разных континентах пермско-карбонные ледниковые отложения. Следы этого древнего оледенения, происшедшего около трёхсот миллионов лет назад, геологи обнаружили в Южной Африке, а также в Конго, в Бразилии, Аргентине, на Фолклендских островах, на полуострове Индостан, в Западной, Средней и Южной Австралии.

Вегенер утверждает: если исходить из идеи перемещения полюсов, считая, однако, при этом, что материки со времён пермско-карбонового оледенения и до наших дней не меняли своих координат, то мозаика следов оледенения окажется совершенно непонятной. «Предположим, — пишет он, — что мы поместим Южный полюс в наиболее благоприятное место (около 50° южной широты и 45° восточной долготы) в самой середине этих следов оледенения, и то все места, несущие следы оледенения, как то: Бразилия, Индостан, Восточная Австралия — окажутся примерно на 10° южной широты (то есть в тропиках. — И. Д.). Следовательно, чуть не половина земного шара должна быть погребена под материковым льдом и обладать необходимым для этого полярным климатом. В то же время в другом полушарии (Северном. — И. Д.), где каменноугольные и пермские отложения сравнительно хорошо известны, мы не только не находим никаких указаний на оледенение, но, наоборот, во многих местах встречаем остатки тропической растительности. Эти выводы, очевидно, бессмысленны… Загадка пермско-карбонового оледенения в теории перемещения материков находит чрезвычайно простое разрешение: как раз те части земной поверхности, которые несут следы оледенения, сходятся все к Южной Африке, так что вся область, покрытая льдом (в Южном полушарии. — И. Д.), равнялась приблизительно области Северного полушария, покрытой следами четвертичного оледенения».