Судьба фантастической гипотезы - Игорь Дуэль

Такой способ образования гор Вегенер считал не исключением, а правилом. Он доказывал, что передний край движущегося материка должен был обычно сминаться в горные цепи из-за того, что дно океана оказывало сопротивление его движению. Именно этот процесс привёл, по мнению Вегенера, к образованию горных цепей Кордильеры — Анды на западном побережье Северной и Южной Америк. На переднем крае немало поблуждавшей Австралии создались горы, которые сейчас поднимаются над отделившимися потом от этого материка островами Новая Гвинея и Новая Зеландия. А на участках суши, попавших между континентами, двигавшимися в сторону экватора, на участках, сжатых с двух сторон материковыми глыбами, поднялись так называемые третичные складчатые горы Атлас в Африке, а в Европе — Альпы.

Итак, движение «носовой части» плывущего материка приводит к образованию горных цепей. А что же остаётся за его «кормой»? Вегенер ответил на этот вопрос. По его мнению, в «кильватере» материковой глыбы остаются цепочки островов. Это куски суши, «не поспевшие» за основным массивом. Именно таково происхождение Больших и Малых Антильских островов, которые отстали во время дрейфа от Центральной Америки, Японии и Филиппин, отставших от Азии.

Если же связь «кормы» с основной частью материка крепкая и куски суши не отстают от массива, то движение сказывается на их форме. Концы материка либо сужены (например, южное побережье Гренландии), либо загибаются в сторону, противоположную движению, — этим обусловлена форма Южной Америки.

А судьба Новой Зеландии объясняется сочетанием явлений, связанных с движением «носа» и «кормы». Вначале Австралия, частью которой была Новая Зеландия, двигалась на восток и на её «носу» образовались складчатые горы. Затем Австралия двинулась в противоположную сторону, оставив в своём «кильватере» огромный двойной остров.

Однако наряду с этими положениями, играющими, как мы позднее убедимся, важную роль в современных вариантах мобилистских концепций, Вегенер приводит в третьем разделе книги и весьма торопливые суждения из тех, что «пришли в голову» лишь благодаря склонности автора к свободной игре воображения.

Так, размышляя в главе «Дно океанических впадин» о происхождении глубоководных желобов, или «океанских рытвин», Вегенер рисует картину такую: «Идущая на 100 километров в глубину глыба острова выпахивает симу, позади перемещающегося острова остаётся рытвина, которую сима стремится, но ещё не успела заполнить». Однако, по нынешним представлениям, наибольшая толщина материковой коры порядка семидесяти километров. Да и столь толста она лишь под величайшими горными системами. На островах же, где нет таких высоких вершин, как, скажем, в Гималаях или на Памире, толщина коры вряд ли может очень превышать средний показатель — тридцать пять километров. Так что «плуг», выпахивающий дно океана, раза в три меньше, чем представлялся Вегенеру. Сама же океаническая кора имеет толщину шесть—восемь километров. Причём она, состоящая из вещества, близкого к базальтам, весьма плотна. И трудно поверить, что сравнительно небольшая глыба острова способна столь существенно её деформировать. Но, пожалуй, самое главное, что многие океанские желоба, открытые в последние десятилетия, располагаются не столь уж близко от архипелагов, по своей конфигурации не совпадают ни с какой мыслимой траекторией перемещения островов, мало того, зачастую они оказываются не в тылу движущегося архипелага, а перед ним.

В распоряжении учёных наших дней есть немало данных, говорящих о том, что рождение океанских желобов вызвано совсем другими причинами.

Здесь же Вегенер определённо утверждает, что все острова должны иметь гранитную оболочку, хотя позднее было установлено, что наличие этого слоя в земной коре под островами — скорее, исключение, чем правило.

Подобные огрехи совершенно неизбежны, когда та или иная гипотеза создаётся, базируясь на столь бедном фактическом материале. Конечно, если бы только ими исчерпывались недостатки вегенеровской концепции, беда была бы совсем невелика. Но дело обстояло иначе. По мнению и сторонников, и противников мобилизма, современников Вегенера и учёных нашего времени, главная слабость в его построениях — представление о «моторе», приводящем в движение гигантские глыбы суши.

«Соображение по ходу» Сорохтина:

«Это действительно ахиллесова пята гипотезы Вегенера».

Этой проблеме посвящена последння глава его книги — «Силы, вызывающие перемещения», тринадцатая по счёту. Вот уж воистину чёртова дюжина!

Вегенер отмечает: «Несмотря на то, что перемещение материков представляет на первый взгляд пёструю картину различного рода явлений, всё-таки можно подметить большую закономерность: материковые глыбы перемещаются в экваториальном и западном направлении». Однако на сей раз эта «большая закономерность» не вызывает желания радостно выкрикнуть: «Эврика!» Она лишь утяжеляет задачу, вставшую перед автором: ведь ему надо объяснить, какие явления природы определяли дрейф материков и в одном направлении и в другом.

Вегенер отдаёт себе отчёт, что он столкнулся с проблемой слишком сложной: «На вопрос о том, какие же силы вызывали перемещения… ответ не может быть дан в настоящее время. Сейчас можно только ответить на вопрос о современном положении имеющих отношение к этому вопросу исследований».

Но следующие далее страницы убеждают, что и на этот вопрос ответить, по сути дела, автору нечего. Ибо практически такого рода исследований никто не проводил, да и не мог провести. Потому дальнейшее сражение Вегенера с проблемой «мотора», его попытки найти хоть какое-то подобие ответов говорят лишь о мужестве автора, никак не желающего признать, что пока ещё здесь и рассуждать не о чем.

В ход идут любые соображения. Скажем, одно из них — о силах, вызывающих движение материков к экватору, — подбросил Вегенеру тесть. Профессор Кёппен заметил, что, вероятно, из-за элипсоидальной формы Земли материковые глыбы должны стремиться к экватору.

О причинах западного дрейфа, видимо, и профессор Кёппен ничего не сказал. Во всяком случае Вегенер признаёт, что в этом вопросе дело обстоит ещё хуже, чем с дрейфом экваториальным. Ему остаётся уповать только на то, что материки могли двигать приливные силы, так или иначе влияющие не только на Мировой океан, но и на всю поверхность земного шара, а возможно, и на его глубины. Правда, среди учёных считается общепринятым, что космические силы, порождающие приливы и отливы, в земной коре вызывают лишь упругие деформации. Но Вегенеру это положение представляется не вполне строго доказанным. Если же тут упругими деформациями дело не исчерпывается, то тогда бы могли возникать под действием приливных сил некие «вздутия», заставляющие материки скользить по мантии даже под действием весьма незначительных сил.

Разбирая далее ещё несколько не более убедительных попыток найти причины дрейфа континентов, Вегенер о последней из них пишет: «Так получается запутанное взаимоотношение, общее значение которого ещё не поддаётся изучению».

Этой фразой и заканчивается книга «Возникновение материков и океанов».

О возможности обнаружить силы, вызывающие дрейф континентов, эта фраза ничего доброго не говорит, зато об авторе книги — многое.

Ведь мог же Вегеиер, чтобы смягчить «негативный эффект» последней главы, приписать в самом конце своего труда нечто вроде заключения или там выводов, или на английский манер summary, где вновь помянул бы свои козыри. И вышло бы нечто похожее на возлюбленные современными авторами оптимистические финалы трагедий. Однако Вегенер далёк от таких ухищрений. Точку он ставит там, где закончилось изложение тех суждений, которыми считал нужным поделиться с читателем. И — никаких внешних эффектов.

В 1915 году капитан Вегенер, признанный, несмотря на длительный отпуск по ранению, «ограниченно годным», получает направление в полевую метеорологическую часть, которая дислоцировалась в Эстонии, в городе Дерпте, ныне Тарту.

Война для него практически кончилась, но он ещё носит мундир и занят не наукой, а сугубо практическим её приложением к нуждам вермахта, то есть, по мнению самого капитана Вегенера, тратит время понапрасну. Это тем более обидно, что здесь же, в Дерпте, находится университет — знаменитый, один из древнейших в Европе.

И капитан решается на рискованный шаг — пишет рапорт начальству с просьбой разрешить ему преподавать в Дерптском университете. По «здравой» военной логике допустить такое совершенно немыслимо. Тем паче, что среди студентов много не только эстонцев, но и русских, а близкий контакт офицера вермахта с представителями одной из главных враждебных наций, естественно, нежелателен.

Вегенер всё это отлично понимает и сам не очень верит в успех. Однако на сей раз «железная логика» военного ведомства даёт сбой (в чём всё же, видимо, повинна мировая научная известность данного капитана). Так или иначе, но на рапорт наложена положительная резолюция.