Антология новой грузинской поэзии - Шалва Бакурадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ТОСКА
Перевод И. Ермаковой
Он тосковал по жизни. По всей этой жизни.И был не похож ни на что этой жизни кусок.Стояли усталые горы над ним неподвижно.И цвел на пустом подоконнике желтый цветок.
Так, сникший без ветра, тоскует по суше парус,так берег роскошный бывает всегда далек,исчезли слова, лишь случайно сорвавшись, осталосьодно междометье, застрявшее между строк.
Остывший мечтает зимой о тепле и доме,и мокро и холодно нежной его щеке,засохший в пустыне — о бурном дожде и громе,и мысленно жирную тучу сжимает в руке.
А он тосковал по жизни. По всей этой жизни.И был похож на ничто этой жизни кусок.Усталые горы ушли, но тоска неподвижна,и кто-то смахнул с подоконника желтый цветок.
НАОБОРОТ
Перевод И. Ермаковой
Когда земля опять завертится не в ту,Не остается времени мудрить,Летишь, не признавая пустоту,Как будто ярость пустотой не может быть.
Когда спросонья попадешь не в тот башмак,Забудешь шапку, выбегая на мороз,И слово пахнет женщиной, да как!Захочешь пива и общения — до слез.
Когда ты ходишь верх ногами вновь и вновь,Свет кружится, вразнос пошли мозги,Когда, запутавшись, во всем винишь любовь, —Ты прав. Тогда — ни женщины, ни зги.
ЗВИАД РАТИАНИ
«Не нашли ничего лучшего…»
Перевод Б. Херсонского
He нашли ничего лучшего, чем разглагольствовать о поэзии.А ведь лето в разгаре, приморское лето,девочки вырядились в наилучшие климатические условия,чемпионат по футболу входит в решающую стадию,а эти сидят в открытом кафе у моряи умничают, и о чем — о поэзии. — В стихотворении авторне должен быть виден отчётливее,чем случайный прохожий на заднем планечужой фотографии. — А как же чувства?— С чувствами как раз всё проще. Они — как волны.Море не управляет своими волнами, возможно, не ощущает их вовсе,оно к ним безразлично, дно — вот что дышит и переживает;там его поэзия. А волны — работа ветров,как чувства — девочек, футбола, лета,составляющих жизни, к которым смертьбезразлична. Что до стихов,если они вообще слагаются из чувств,то из таких, до которых нам не дорасти.так и мы состоим из стихов,которые мы не пишем.
«Мы с моим другом до сих пор пишем стихи…»
Перевод Б. Херсонского
Тадеушу Дабровскому
Мы с моим другом до сих пор пишем стихи.Смеяться здесь нечему. Мы и сами не рады,что так глупо искалечили наши единственные(или пусть даже не единственные) жизни. Иногда
я пытаюсь оправдываться, обычно вот так:«Пока человек не знает, когда он умрёт,будет существовать и поэзия» — говорю я другу,он начинает думать. Я уезжаю в командировку,
бессонная ночь в гостинице. Как всегда,не захватил с собой книжку. С телевизором мы не в ладах,но, за неимением лучшего, нервно перепрыгиваюс канала на канал. Вот и они, мужчина и женщина
со сверкающими масляными физиономиями, в сверкающихкожаных сапогах, блестящими губамии сосками, и предположительными гениталиямиповторяют друг друга. «Секс,
декоративный секс! И почему от поэзии требоватьбольшего?» — спрашиваю друга, вернувшись.«Пока человек не знает, как он умрёт,будет совершенствоваться и поэзия» — оправдывается друг.
Смеяться тут нечему.
«А вот и ваше лучшее будущее…»
Перевод Б. Херсонского
А вот и ваше лучшее будущее.Оно как раз такое, о каком вы просили.Простите за небольшую задержку,но вы поймите:спрос высокий, и все торопят.
Вот правила пользования. Ознакомьтесь.Копия гарантийного листка остаётся у вас.А тут распишитесь.
Вроде действительно то, о чём мы просили.Но все же недоверчиво разглядываем.Ты женщина — тебя настораживают неясности в правилах пользования,а меня — сжатые гарантийные сроки.
Ты женщина — бросаешься и открываешь все окнаи уже упиваешься яркими лучами долгожданного будущего,а я всё ещё торчу в прихожей, забираялисток у курьера, и подписываюсь в указанном местетрясущей рукой: ПРОСТИТЕ!
ЖИЗНЬ СРЕДИ КАМНЕЙ
Перевод И. Кулишовой
Да понимаю я все.И сам такими же мудростями одурачивалсебя, и сердце свое, но затянулась —
эта время собирать камни — я правильно сказал? — и вот эта времячто-то слишком, постыдно затянулась:все камни и все камешки, большие и крошечные, собраны,огромные стены воздвигнутывокруг меня, высокие такие —если и придет пора разбрасывать,даже самый легкий камешек не переброситьза стены. И шевельнуться боюсь — ведь могут упастьэти мои, годами собираемые, выразительные камнии раздавить меня. Сижу неподвижно
и рассматриваю каждый камень по отдельности;в некоторые, случается, влюбляюсь,но не решаюсь признаться.
МАЛАЯ ЭЛЕГИЯ ДЛЯ ОТЦА
Перевод И. Кулишовой
Смотри, это дерево и есть мой отец. Ты удивлен? Дуб ожидал увидеть?Нет, это дерево и есть мой отец, Это тонкостволоеи ещё совсем не старое,которое чутко спит зимойи весной пробуждается при первом тепле.Оно не затеняет половину двора,не заслоняет свет другим деревьям,его тень не тяжела и послушна —даже слабое осеннее солнцебез труда вращает ее вокруг ствола,ну а летом, когда у нас невыносимо жарко,его тень пятерых-шестерых, если не больше, укрывает свободно,и нам этого хватает. Нас больше и нет. Большегои не надо.
ЗИМНЯЯ АНКЕТА
Перевод И. Ермаковой
Пусть приходит зима, я готов.Влез уже в черные свои одежды,единственные из кучи тряпья одежды,покрывающие не только тело, но и душу: черные брюки, черный свитери черное драповое пальто моего деда, переделанное в полупальто моим братом.Темная обычно кожа моя уже побледнела, и все чаще мне лень бриться —пусть приходит зима.
Пусть приходит зима, я уже замерзаюи здесь, в центральном универмаге, зайдя погреться, стою как статуяна эскалаторе, застрявшем меж этажами,или брожу потерянный между полками и рядами вешалок,где сверкает все — шубы-люстры-унитазынедоверчиво разглядывают и просвечивают граждан своими бликами,стараясь из тысяч покупателей выбрать себе единственного — хозяина;и меня, бредущего между ними в черных моих одеждах,единственных из кучи тряпья одеждах,уже недоверчиво просвечивает ледяной зрачокгрозного охранника —пусть приходит зима. Манекены,я брат ваш, я ваш двойник,я куда неестественней вас здесь, в центральном универмаге,где люди дробятся в глазах вещей,становясь лишь — глазами для люстр, лишь — плечами для шуб, лишь — задами для унитазов…но куда неестественнее меня это тепло универмага,да, задаром его не вынести отсюда, выйдешь — исчезнет.И в черных моих одеждах,единственных из кучи тряпья одеждах,в черных брюках и черном свитере,в ношенном дедом моим и моим братом укороченном черном пальто(была еще кепка, но потерялась), манекены,я брат ваш, я ваш двойник, прекрасно-ужасные манекены,рожденный слепым, гораздо слепее вас, здесь, в центральном универмаге,где вещи с потрясающим терпением ищут себе единственного —хозяина,где люди невольно влипают в черное одиночествои где зима всего лишь сезон —пусть приходит зима.
ИЗ ЦИКЛА «ПРЕДПОСЛЕДНИЕ СТИХИ»
