Ветер и мошки (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич

— Ты здесь? — спросила Лидка.

— Ну, да, — сказала Таня. — А вы где?

— Нигде!

Лидка прижалась к прутьям. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы успокоить дыхание. Чувствовалось, что внутри нее, в горле, на языке кипят колючие, матерные словосочетания.

— Коля, урод!

— Что? — прошептала Таня.

Предчувствие чего-то нехорошего ватной слабостью отозвалось в коленях. Она качнулась подруге навстречу.

— Коля, говорю! — прошипела Лидка. — Оставила его с сумкой… Там щавель наш — пучочек к пучочку, холодный, свежий. В газетке! А мне по месту надо было договориться, Тань. Не с сумкой же по рынку болтаться, товар мять. Нежный товар-то. Светка, дура эта, тоже вечно где-то трется, то у одного стола, то у другого, попробуй еще найди. Ну и оставила урода больного.

— Колю?

— А кого еще? — выдохнула Лидка, наспех вытирая ладонью шею. — А этот сумку поставил и пошел перекурить, — взмахнула рукой она. — Знаешь, что мне сказал? Что глаз с нее не спускал! Так не спускал, что, когда я вернулась, с каким-то волосатым хмырем какую-то бабу обсуждал, великий тоже, знаешь, герой-любовник. Сумке в это время ноги-то и приделали. Я смотрю, нет уже — ни сумки, ни прощального письма.

Таня зажмурилась, разожмурилась, посмотрела в небо. Ну как сон? Но не сон, не сон, Господи. Наяву почему-то.

— Украли?

— Ну!

— Лидка!

Лицо подруги поплыло в Таниных глазах.

— Ты давай не бледней тут раньше времени, — решительно сказала Лидка, дернув Таню за рукав и тем самым приводя ее в чувство. — Товар скоропортящийся. Значит, продать попытаются быстро. Поняла? Ты сейчас иди вокруг, а я через рынок. Посмотрим, не торгует ли кто нашим щавелем.

— А как, как ты докажешь, что он наш? — спросила Таня.

— За это уж не беспокойся.

— Ладно.

Слова подруги вернули Таню к жизни. Она пошла мимо лотков, зорко всматриваясь в лежащее на продажу. Все было не то.

Часы, шурупы, буклеты, деревянные фигурки, бритва, полотенце, папиросы — разве это было то?

Таня ускорила шаг. Метр, другой, третий. У нее вдруг появилось ощущение, что щавельный вор уходит от нее по закруглению дорожки. Где-то впереди, показалось ей, на мгновение, чтобы тут же пропасть, мелькнула клетчатая сумка. Таня сделала шаг, и сумка вновь замерцала синим уголком, но дальше и вор сделал шаг, и сумка исчезла из поля Таниного зрения. Так продолжалось, пока рынок не повернулся торцом. Здесь было малолюдно, белел тент заехавшей на территорию фуры. В глубине заставленного автомобилями участка с прицепа на тележку смуглолицые мальчишки в спортивных штанах выгружали ящики с помидорами. Трещало дерево в самодельном мангале.

Таня выдохнула и побежала.

Если вор решил наматывать круги, она его догонит. У нее все-таки преимущество, она без сумки. Кусты, лотки, секции ограды, людей Таня на бегу воспринимала смазанными пятнами. Не хватало воздуха. Воздух словно отворачивал, не проходил в легкие, едва коснувшись губ. Асфальт звенел под ногами.

Где-то в голове, будто пассажиры, тряслись мысли. Этот Николай… Лидка, конечно… Обидно как. Столько щавеля… своими руками… Но ничего-ничего. Таня добежала до центрального входа. Вор пропал. Она растерянно развернулась. Успел где-то спрятаться? Или под крышу забежал?

— Здесь этот… — пытаясь отдышаться, она нагнулась к старушке с семечками. — Мужик с сумкой…

— Никого не видела! — замахала руками старушка. — Я в чужие дела не лезу!

— Просто сумка…

— Все!

Старушка, расставив руки, накрыла собой стаканы с семечками и отвернула голову, не желая слушать. Кто-то из стоящих тут же, рядом, покачал головой. То ли осуждающе, то ли потому, что тоже ничего не видел.

Понятно. Таня привстала на носки, рассматривая за оградой и кустами бетонное, изрисованное символами сооружение автобусной остановки. Хватило бы у мерзавца скорости добежать туда? Народу там немного.

— Танька! Тань! — крикнули ей со ступенек.

Обернувшись, Таня увидела Лидку, тяжело привалившуюся к одной из колонн. Та развела рукой — никого нет.

— У меня тоже, — сказала Таня.

Она вдруг подумала, что мерзавец с сумкой мог зайти и на второй круг. Гнаться за ним, понятное дело, бесполезно, уж больно сильные, тренированные ноги. Но если попробовать в противоход?

— Я сейчас! — крикнула она Лидке.

Развернувшись, Таня двинулась вокруг здания рынка, наклоняясь к лоткам и изображая, чтобы не спугнуть вора, покупательницу. Вот угол. Вот уже и фуры торчат. Мерзавец ведь должен замедлиться, чтобы проверить, преследуют ли его еще. Или же…

Таня свернула к грузовикам, втиснулась между бортами, пошла вдоль. Никого, ничего. Но на месте вора она бы спряталась здесь.

— Эй! — воскликнул, заметив ее, какой-то лежащий на расстеленной куртке, южанин.

Он сел, вытаращив черные глаза.

— Простите, — сказала Таня, — вы тут человека с сумкой…

— Иди отсюда!

— Простите.

Мангал дохнул жаром. Таня обошла фургон, украдкой высматривая вора между стоящими автомобилями.

— Дарог! — услышала она.

— Чего?

— Дарог дай!

Грозя сбить, на Таню надвинулась тележка, и она спешно отпрыгнула, прижимаясь спиной к грязному, пахнущему дорогой и пылью тенту. Груженый овощами четырехколесный агрегат под управлением смуглолицых мальчишек, гремя и подскакивая на неровностях, просвистел к пандусу у заднего входа в здание рынка. Чужой шлепанец отдавил Тане ногу. Царапающим шорохом брызнули колючие слова. Тане они предназначались или мальчишки о чем-то переговорили между собой, было не понятно. Понятно было, что вор с сумкой здесь надолго не задержался бы.

Таня снова ступила на ведущую вокруг рынка дорожку. Уже не торопясь, с разгорающимся в груди, мешающим дыханию отчаянием, она пошла, замыкая круг, к ожидающей ее Лидке. А где этот… Леонид-Николай? Герой-носильщик? Одно место ему бы скипидаром прижечь. Покурить ему вздумалось… И глаз пониже спины натянуть, чтобы, отворачиваясь, ничего не терял из виду. Люди тут едва концы с концами…

Таня всхлипнула и прижала ладонь к губам, мотнула головой, сжала губы. Не время расклеиваться.

Солнце лезло в глаза.

— Танька!

Лидка схватила ее за рукав, повела за ограду. Мимо уже торопились ранние покупатели. Толстяки как на подбор.

— Эй, куда? — опомнилась Таня, порываясь обратно к рынку.

— Дура! — задышала в лицо ей Лидка. — Не будут здесь наш щавель продавать! Не дураки же! Или на Северный рынок поедут, или у сельхозбазы на стихийном пятачке встанут. Поняла?

— Но это же разные концы.

— Поэтому мы разделимся. Сразу охватим оба места. — Лидка кивнула на подъезжающий автобус с цифрой «три» на лобовом стекле. — Вон, как раз «тройка» подошла, она у Северного останавливается. Едешь?

— У меня денег… — выдавила Таня.

— Ладно, тогда еду я, — Лидка заторопилась к остановке. — А ты, значит, к сельхозбазе, поняла? Отсюда полчаса пешком.

— А что, если…

Таня не закончила, потому что подруга, махнув ей рукой, уже лезла в салон. Мелькнула красным лицом, вытянула ладонь. Ладно, подумала Таня, ладно. Все дело в скорости. Вот я стою, стою, а где-то наш щавель уже уходит по сходной цене.

Эта мысль ударила ее почище кнута. Таня вскинулась, чувствуя себя ни много ни мало лошадью, и поскакала куда глаза глядят. Потом сориентировалась и поскакала в другую сторону.

Время, время!

За сколько можно продать где-то на пятьсот-шестьсот рублей щавеля? Сто пучков. Возьмем сто пучков. По пять рублей. Это нужно сто покупателей, сто любителей щавеля. Все сразу они, конечно, не припрутся. Допустим, один любитель возникает в три минуты. Примерно. Можно взять и пять минут. То есть, чтобы распродать все… Шестьдесят на три — это двадцать. А у нас сто… Получается — пять часов! Они же с беготней вокруг рынка потратили от силы полчаса. Значит, у них есть приличный запас, чтобы обнаружить и вора, и свой щавель. Знай математику! Другое дело, что каждый покупатель-любитель может взять и не по одному пучку.