Кого ты выбрала, Принцесса? - Ольга Некрасова

Жизнь в пятизвездочном отеле «Принцесса», девочки, как-то убеждает, что мы можем больше, чем сами думаем.

18

Паша выспался, выкупался, наждался Наталью и в конце концов разыскал их с Фиркой в прибрежном ресторанчике. Фирка представилась ему Эсфирью Моисеевной, с отчеством, потому что вспомнила свое русское прошлое. Еще раньше она по этой же причине наклюкалась и плакала по беззаботным студенческим годам. Наталья, само собой, от подруги не отстала. Ей вдруг стали сердечно близки израильские проблемы с арабами на оккупированных территориях. Это почти как у нас с чеченцами, только у нас хуже.

В тихой надежде, что они расстанутся или хотя бы угомонятся, Паша отвез Фирку домой, но сам попал на их орбиту. Допивали по-московски на кухне, за столом с липкой клеенкой, что Наталью очень умиляло. Но в какой-то момент она поняла, что ночевать их Фирка не оставит. Это было уже не по-московски, точнее, не как раньше, когда они были моложе лет на десять и могли улечься вповалку поперек хозяйской софы, подставив под ноги стулья. Они тогда были другие, и страна была другая — не Израиль, само собой, и не Россия, а та страна, которой сейчас вовсе нет на карте. И никого из них тогда не ждала под окнами машина с кондиционером. Поэтому Наталья на Фирку не обиделась, но и простилась без слез.

Мотель искать не стали, а отъехали немного по шоссе и легли спать в машине, и любили друг друга пьяно, бестолково и больно, чтобы подхлестнуть уставшие тела. Наутро Наталья охнула, увидев расцарапанную ее ногтями Пашину спину.

Он еще спал, скинув во сне простыню. Его по-детски розовые крепкие ягодицы умиляли Наталью.

В стекла било свеженькое новорожденное солнце, по шоссе редко проезжали машины, а за шоссе, за горами сверкающей соли на берегу, не шелохнувшись, лежало Мертвое море, и воздух над ним дрожал от испарений.

Кондиционер они выключили, когда засыпали, чтобы не сажать аккумулятор. Как его теперь включить, Наталья не знала, а в машине уже начало припекать. На переднем стекле машины была специальная занавеска, чтобы опускать ее на стоянке, а на заднем — жалюзи. Наталья закрыла и то, и другое, а боковые стекла завесила полотенцами. Стало темнее и прохладнее.

Наталья склонилась над Пашей и осторожно лизнула царапину на его спине, чувствуя вкус пота и немного — крови. Она лизнула другую царапину, и Паша коротко застонал.

— Я оближу тебя всего, — сказала Наталья тихо-тихо. Ей не хотелось, чтобы Паша проснулся, но хотелось, чтобы он слышал ее во сне. — Я оближу тебя, мой потненький. — Следующая царапина была длинная, Наталья провела по ней языком от Пашиной лопатки до бока. — Я оближу тебя, мой гаденький.

Еще одна царапина заехала на бедро. Наталья осторожно перенесла ногу через Пашу и встала над ним на колени и на локти.

— Я оближу тебя, мой любименький.

Она добралась языком до паха, где никаких царапин уже не было.

— Я оближу тебя, мой мягонький… Мой нежненький… Мой…

Близко-близко она увидела, как просыпается его плоть, и стала помогать ей быстрыми ударами языка. Сама, не поняв, когда это случилось, Наталья почувствовала, что ноги ее разъехались и низ живота ритмично скользит по Пашиному лицу. А потом на бедра ей легли Пашины руки, и он резко посадил ее на себя, и впился в нее истово, как будто в жару высасывал сок из мягкого налитого персика.

— Я так не хочу, — прошептала Наталья, вдруг застыдившись, и подумала, что было бы совсем неплохо, если бы Паша ее не послушался, потому что она хочет именно так. Но Паша как-то немыслимо извернулся в тесноте, и губы его оказались у Натальиных губ, и его пылающая плоть ворвалась в нее, раскрытую, как цветок, и мгновенное разочарование прошло.

— Ты моя Принцесса. Милая, любимая моя Принцесса, мое счастье, — шептал он. — Господи, я думал, что я что-то знаю, а не знал ни-че-го. Я мальчишка, который не знал ничего. Не знал, что так бывает — как у нас с тобой. Не знал, что такое любовь. Думал, что знаю, а сам не знал. Ненаглядная моя, Принцесса моя…

Они разрядились одновременно, смеясь и плача. Наталья вся была в извержениях Пашиного вулкана и хотела дать лизнуть ему, но Паша не стал, а она обиделась и зарыдала, и поняла, что у нее счастливая истерика и что она любит Пашу. Но сказать об этом ей было гораздо труднее, чем в их первую ночь, когда она еще не любила, а лишь понемногу начинала влюбляться.

Машина летела в Эйлат, к отелю «Принцесса», к холодному душу и чистым простыням, расстеленным заботливой эфиопкой.

— Что такое эксклюзивный дистрибьютер? — спросила Наталья. — Только по сути, без курса двойной итальянской бухгалтерии.

— По сути я маленькими кусочками продаю куски чужого пирога, а крошки подбираю, — пояснил Паша.

— И в год накрошиваешь себе полмиллиона долларов?

— Нет, нет… — Паша мечтательно улыбнулся. Было видно, что он совсем не против того, чтобы накрошить себе полмиллиона, но эта сама по себе приятная мысль так нереальна, что даже зависти не вызывает. — Полмиллиона — это цифра, которую я вижу в конце года. Сама по себе она ничего не значит, кроме того, что за год в моих руках побывало полмиллиона чужих денег. Ну, и моих немного. Но свои деньги мне показывать нельзя, а то все уйдет в налоги, поэтому к концу года я обычно остаюсь еще и должен.

— Я же просила без бухгалтерии, — вздохнула Наталья.

— Какая бухгалтерия?! Я на пальцах тебе объясняю: вот одолжил я, например, у соседа деньги, купил кусок пирога. Кусок в моих руках, но он соседский. Я распродал кусок маленькими кусочками, вернул соседу деньги с процентами и немного оставил себе. Но, если я просто положу их в карман, придет тетя из налоговой инспекции и почти все отнимет. Поэтому я снова беру деньги у соседа, добавляю свои, покупаю еще кусок пирога, и, когда тетя приходит, я опять в долгах. И так по кругу. Чем больше крутишься, тем больше твоих денег, но тем труднее соскочить, потому что сразу придет тетя и сделает твои большие деньги маленькими деньгами. В общем, при нормально поставленном бизнесе деньги не лежат, они все время в деле.