Царская свара (СИ) - Романов Герман Иванович

— Я на месте старых батарей приказал пушки устанавливать, шанцы восстановив. Мужиков хватает, только копают неохотно, да дома разбирать не спешат — а бревна нужны для срубов и креплений, — Брюс флегматично пожал плечами, а Петр Иванович взъярился.

— Батогов сейчас отведают, живо заспешат, — Петр Иванович повернулся к адъютанту и отдал приказание. Офицер заспешил выполнять поручение, а Брюс равнодушно пожал плечами — мужицкая спина для того и существует, чтобы кнутом по ней стегать, иначе работать не будут, лодыри все, разум вгонять битьем только можно.

Панин еще раз окинул взглядом Малую Невку, остановился на полузатопленном фрегате «Парис», тот заметно накренился на борт. Со вторым брандером, можно сказать, «повезло». Заметили на подходе бдительные вахтенные и выстрелили из пушки, начали палить из мушкетов. Баркас в двадцати саженях от фрегата взорвался с ужасающим грохотом. Горящих обломков почти не было, зато сила удара была такова, что старая обшивка не выдержала и разошлась. Волна захлестнула ветхий корабль и выбросила ближе к берегу, где он и затонул под верхнюю палубу.

Хоть жертв почти не было — трех матросов убило, два десятка покалечило, да и старый адмирал от несчастья, с его эскадрой случившимся, помер в одночасье. Зато сейчас моряки злы на гарнизон безмерно — бомбардирский корабль «Самсон» в заводи на якорях стоит, берегом и высокими деревьями от вражеского наблюдения его позиция закрыта. Яхты тоже укрылись в протоке — пока крепостной артиллерии ущерб серьезный не будет нанесен, прорыв в озеро невозможно сделать, пушки Шлиссельбурга любой корабль в труху перемолотят. Там орудийные жерла в 24 и 18 фунтов, хорошо, что таковых только два десятка, как наблюдатели рассказали.

— Господин генерал, срочное донесение от подполковника Полянского, лейб-кирасирского полка командира. Отряды фельдмаршала Миниха на восток поспешно отходят, прикрываясь сильным арьергардом. Драгуны в стычки ввязываются, ругаются с нашими, призывают на сторону «царя Ивашки» переходить и от присяги царице отказаться.

— Бить таких люто и без жалости! И пусть Александр Иванович дальше преследование ведет только своим полком. А ингерманландских драгун до стычек не допускает, во второй линии пусть с преображенцами находятся, зело ненадежны они.

Панин едва сдержался от того, чтобы не выругаться прилюдно. С Петербургским гарнизоном прямо беда — разговоры среди солдат нехорошие идут. А господа офицеры этому потакают — «гвардии надо за немку драться, вот пусть и воюют, а нам она на троне незачем».

Оба батальона пришлось к первой линии не допускать. Один шанцы восстанавливает на северном берегу Невы, а другой на южном, фузеи сложены, а солдатам роздан инструмент всяческий, так оно безопаснее. Драгуны вообще ненадежны — один эскадрон перебежал к Миниху, прихватив роту с другого, «улестив» манифестами от «Ивашки» и возбудив ее к открытому мятежу, причем во главе со всеми офицерами. Да и дезертиров множество рассыпалось по окрестным лесам и болотам.

Измайловцы также «симпатизируют» Иоанну Антоновичу, к которому перешло две трети гвардейского полка. Надежных офицеров и солдат, преданных императрице Екатерине Алексеевне, там едва сотня наберется, зато полтысячи волками смотрит, только и выжидают нужного момента, чтобы в лес удрать, да к Миниху податься.

По большому счету, генерал Панин понимал, что зря все эти части из столицы вывел, не нужны они в баталии будущей, даже зело вредны. Только целый батальон от первого «потешного» полка отнимают, что их фактически под охраной пяти его рот держат. Но оставлять их в столице было чересчур опрометчиво — и так город переполнен вредными слухами о «добром императоре Иоанне Антоновиче», что народу «отец родной», и «злой царице Екатерине Алексеевне». Что уже не «Матерь Отечества Несравненная», а «мачеха презлая», «змеюка подколодная, ядом смертным мужа опоила», чтобы овдовев «самой царствовать и всем владети».

— Ничего, ты только до вечера погибель свою оттянул, Ивашка, — Панин со злобой посмотрел на приземистые стены крепости, что казалось выросли из свинцовой глади озера и реки.

— Как орудия выставим, и порох подвезут, так тебе враз весело станет, — Петр Иванович усмехнулся. Ему с утра сообщили, что самозванец сидит в крепости, слишком быстро Миних отвел свои батальоны из форштадта, боясь окружения. И правильно сделал — тут как опытный генерал, Панин отдавал должное победителю под Ставучанами, хотя жаждал его погибели.

Как обложение Шлиссельбурга будет законченно, а солдаты отдохнут после бессонной ночи, то после полудня гвардия выступит супротив Миниха — по три батальона от полков Преображенского и Семеновского с артиллерией. И семь эскадронов конницы — полный полк лейб-кирасир и два эскадрона конногвардейцев (еще один будет оставлен присмотром для ингерманландских драгун, чтоб непотребный мятеж не учинили). Вполне достаточные силы для победной баталии…

Орудийный грохот донесся с каменных стен Шлиссельбурга, которые заволокло густым пороховым дымом. На месте строительства шанцев, что на островках взметнулись черные клубки дыма, несколько ядер ударили в дома форштадта, напрочь снося крыши и бревенчатые стены. Крепость, доселе молчавшая, ожила, неся смерть осаждавшим — орудия с ее верков и башен стреляли беспрерывно…

И началась паника, что в мгновение захлестнула всех!

Солдаты и мужики бросили работу и, как облитые кипятком тараканы, шустро разбегались с шанцев, бросаясь в воду — благо до берега было рядом и неглубоко. По улицам форштадта понеслись верховые и телеги, на барках, что стояли в канале началась неразбериха — ядра долетали и туда, добавляя горестных криков и воплей.

— Петр Иванович, может быть, мы не будем так спешить со строительством шанцев? Как видите, пушки царя Иоанна Антоновича бьют метко, не жалею и трехпудовых бомб, что своими взрывами довели народец и лошадей до беспамятства. Нужно дождаться вечера и под прикрытие тумана работать без помех всю ночь, а уже утром начать обстрел крепости.

Потомок гордых скоттских королей стоял с флегматичным видом, говорил спокойно, совершенно не обращая внимания на летящие ядра, что горели пламенем, обмазанные смолою. Видимо, осажденные решили поджечь форштадт, и тем самым выкурить оттуда осаждающих. Предположение было здравое — действительно, днем им не дадут возводить шанцы, сейчас даже батогами не заставишь никого трудиться…

Глава 2

Выборг

Генерал-майор Алексей Силин

ближе к полудню 7 июля 1764 года

— Господа офицеры, государь-император и самодержец Всероссийский Иоанн Антонович, третий этого имени, призывает вас выполнить свой долг перед престолом и державой!

Алексей Петрович остановился, говорить генералу было тяжело. Только что прочитал царский манифест, что вызвал всеобщее ликование. А теперь приходится надрывать горло, чтобы каждый морской или армейский офицер, да еще сержанты с боцманами, которых столпилось на небольшой площади несколько сотен, услышали его слова.

— Доколе гвардия будет возводить на престол тех, кто нам не надобен. Царица окружила себя фаворитами и любимчиками, что казну государственную опустошили, а тем, кто верно и честно служит, кто воевал с пруссаками за честь русскую, за могущество державы нашей, даже объедков с гвардейского стола не достается! Скажу всем честно и прямо — те деньги в казне, что полагались на выплату жалования флоту и армии, все восемьсот сорок тысяч рублей, серебром и червонцами, были нашей «доброй царицей» выплачены до копеечки… Только не нам всем, а братьям Орловым, за то, что они помогли ее на трон подсадить, возмутив гвардию!

По площади прокатился недовольный гул, военные в одном порыве всколыхнулись. И сам Силин охотно разделял это недовольство — ему, генерал-майору и коменданту крепости, так же постоянно задерживали жалование, а что говорить о простых служивых — обнищали все, сиры и убоги без пригляда государственного. А речь эту, собственноручно Иоанном Антоновичем написанную, он в долгой дороге чуть ли не наизусть выучил так, что от зубов сейчас отскакивало.