Психиатр - Марк Фишер

Доктор Робертсон нахмурил брови:

— Это глупо, очень глупо! Не представляю, как мы обеспечим тебе алиби, если ты ничего не помнишь!

— Я тоже не представляю, поэтому и позвал тебя.

— В таком случае нужно, чтобы ты ничего не говорил полиции. Ничего и ни при каких компрометирующих обстоятельствах. Я останусь с тобой на предварительный допрос, который не следует откладывать надолго.

— А если они решат, что я хочу что-то скрыть?

— Они могут думать все, что им взбредет в голову! Главное — не скомпрометировать себя. Просто говори, что не помнишь. Впрочем, это самое правдивое признание из того, в чем ты меня уверяешь.

— Я ничего не делал, я уверен! — возразил Томас.

— Ты, может, ничего и не сделал, но на суде будут иметь значение впечатления, образы, которые перевесят твое заявление.

— На суде? Ты думаешь, что дело дойдет до суда?

— Знаешь, мой бедный Томас, необходимо, чтобы ты спустился на землю, в противном случае я начну и вправду думать, что ты наслушался Джимми Хендрикса! Ты в полицейском участке. Тебя арестовали. У них очень серьезные обвинения против тебя. Я могу попытаться добиться твоего условного освобождения на предварительном допросе, но суда тебе в любом случае не избежать.

Явно подавленный, Томас не произнес больше ни слова. То, что Джеймс только что ему объяснил, было, безусловно, логично. Просто он действительно еще не воспринимал ситуацию всерьез. Его мыслительные способности, похоже, все еще были парализованы действием мнемониума. До этого момента он не осознавал всей сложности ситуации. Он почувствовал, как к лицу прилила кровь. На лбу выступили капельки пота.

— Зачем на самом деле ты принял это лекарство?

— Я не помню!

— Конечно! — сказал Джеймс, улыбаясь. — Этот препарат стирает память! И я полагаю, ты также не помнишь, как заставил принять его свою пациентку?

— Нет…

— Я надеюсь, он не обнаружится в крови девушки, иначе…

Он не закончил фразу, предпочитая пока не анализировать эту возможность, иначе сценарий случившегося напрашивается сам собой: врач предписывает пациентке лекарство, стирающее память, и принимает его сам, чтобы домогаться ее… Это наиболее очевидная версия.

Джеймс Робертсон снова заговорил:

— Нельзя, чтобы полиция думала, что ты регулярно принимаешь наркотики или лекарства. Ты не можешь… не знаю, ты не можешь сказать им, что хотел провести тестирование лекарства на себе, перед тем как выписывать его пациентам?

— Крайне редко случается, чтобы врач проводил подобные эксперименты на себе, но мне кажется, что именно это и произошло.

— Вот и хорошо. В любом случае просто скажи, что ты ничего не помнишь, по крайней мере из того, что касается вчерашнего дня и вечера. Посмотрим, как можно избежать суда. Кто знает, может, память к тебе вернется и ты вспомнишь, что провел ночь с парой старинных друзей, которые смогут обеспечить тебе железное алиби!

Глава 18

— Вот, значит, по какому принципу вы собираете журналы, доктор? — с вызовом произнес инспектор, бросая на стол пачку модных журналов, на обложках которых красовалась Клаудия Шиффер.

Его ассистент обнаружил их в спальне Томаса на дне старинного деревянного сундука, что дало повод этой мелкой сошке улыбаться во весь рот от удовольствия. Наконец-то он попал в цель!

Оба полицейских сидели напротив Томаса и его адвоката за прямоугольным столом, на котором стояли телефонный аппарат, пепельница и диктофон, незамедлительно включенный Тамплтоном. В комнате, где они находились, не было окон, в основном здесь инспектор и проводил допросы.

В ожидании ответа Томаса Тамплтон прикурил сигарету и сделал затяжку. На этот раз Томас у него на крючке, он был в этом уверен. Поэтому его не волновало то, что подозреваемый медлит с ответом. Немигающий взгляд придавал и без того жгучим глазам полицейского выражение устрашающей настойчивости.

Сам же Томас чувствовал себя подавленным и расстроенным.

Уверенный в успехе, инспектор бросил на пачку журналов фотографию Катрин в «мерседесе», лежавшей без сознания, в разорванном и запачканном кровью платье, с оголенной грудью. Рядом с девушкой были раскиданы белые розы.

— Быть может, это фото освежит вашу память? — спросил инспектор. — Вы, конечно, узнаете свою машину. А вы не находите, что между вашей пациенткой и моделью с обложек всех этих журналов есть разительное сходство? Не это ли называют наваждением, доктор? Или идеей фикс?

Потрясенный фотографией Катрин в большей степени, чем обескураживающими вопросами, заданными инспектором, Томас молча, с оторопевшим видом уставился на снимок.

— Знайте, доктор, вы можете говорить открыто, — прервал паузу инспектор и повернулся к своему помощнику с довольной улыбкой заговорщика в предвкушении скорой победы. — Добровольное признание смягчит наказание! — с иронией в голосе добавил он.

Томас не отвечал, он пристально смотрел на фотографию своей юной пациентки, в глазах его блестели слезы. Его охватило ужасное сомнение.

Если именно он сотворил все это с девушкой, то ему не нужна защита. Пусть его накажут, посадят в тюрьму. Пусть даже его приговорят к высшей мере наказания. Катрин выглядела жутко. Доктор подумал: «Под воздействием наркотиков или нет, я не мог допустить подобное!» Провал памяти не может до такой степени изменить сущность человека!

Но он был вынужден сознаться себе, что Катрин с самого начала очаровала его, так как безумно напомнила ему жену. Им обеим было присуще сходство с Клаудией Шиффер. Однако неужели он настолько потерял голову, что принял свою пациентку за жену и захотел заняться с ней любовью, по всей видимости, против ее воли?

Адвокат Томаса счел найденные полицией журналы, фото Катрин и необычайное сходство молодой женщины и знаменитой топ-модели плохим, если не сказать удручающим предзнаменованием. Вопреки обычному хладнокровию он уже чувствовал некоторую нервозность. Как, черт возьми, он сможет вытащить своего клиента из этой заварушки? Допрос едва начался, а петля, накинутая на шею Томаса полицией, уже начала затягиваться! Вот перспектива!

— Ну так что, доктор, я получу ответ сегодня или мне придется проводить трехлетнюю терапию, чтобы его добиться? — спросил инспектор, намекая на общеизвестную медлительность психиатров, увеличивающую повременную оплату.

— Мой клиент использует право не отвечать на поставленный вопрос, — вступил адвокат Робертсон.

— Оставь, Джеймс, я все ему объясню.

Гибсон полез в задний карман брюк, что спровоцировало у полицейских спонтанный и смехотворный жест недоверия: опасаясь, что доктор может достать оружие, они рефлекторно ухватились за свое.

Увидев это, Томас пошутил:

— Осторожно, не пораньтесь!

Угодив впросак, полицейские смущенно заулыбались, один из них принялся как ни в чем не бывало тушить сигарету, а второй переложил фотографию Катрин обратно в досье.

Томас в это время достал из заднего кармана бумажник и извлек оттуда черно-белый снимок жены.

— Вам следовало бы помнить о том, что моя жена была очень похожа на Клаудию Шиффер, инспектор. Естественно, Луиза старше… После ее смерти я… у меня был тяжелый период. И я начал покупать журналы, в которых писали о знаменитой красотке. Я понимаю, что это абсурд, но это производило на меня впечатление, будто моя жена все еще жива. Я… Человек не может с легкостью забыть все, как ему этого ни хотелось бы.

Опечаленный, он опустил голову и замолчал. А трое мужчин, озадаченные глубоко личным признанием, сочувственно молчали. Это признание в любви в адрес ушедшей из жизни любимой было настолько возвышенным, а продиктовавшая его почти маниакальная страсть такой волнующей, что слова казались излишними.

Воспользовавшись наступившей паузой, инспектор взял себя в руки и выпрямился. Не стал ли он жертвой обмана? Возможно, Томас, обладая исключительным талантом, разыгрывал комедию, как год назад? Он поклялся себе, что больше этого не допустит.

Инспектор посмотрел на Томаса, впиваясь в него своими черными глазами. Строгий взгляд психиатра говорил о его интеллекте, необычайной воле и вместе с тем чрезвычайной способности лукавить, прятаться под масками. В то же время голубые глаза Гибсона, казалось, излучали чувственность. И несомненно, именно здесь и нужно искать его слабое место. У этого уравновешенного с виду врача наверняка есть своя ахиллесова пята! Нужно непрерывно атаковать, подстраивая ловушки и инсинуации, и в конце концов доктор попадется, совершив какую-нибудь оплошность.

— Где вы были вчера вечером? — спросил инспектор.

— Я не помню.

— Как не помните? И вы полагаете, что я это проглочу? Я думал, что вы придумаете что-нибудь поновее, доктор, вы меня разочаровываете!