Слепцы - Дмитрий Ермаков

Федя растерянно завертел головой, заморгал. Отец был единственным из людей, кого он не просто любил – боготворил. Кондрата Филипповича он тоже уважал, но ни трепета, ни обожания у него слепой старик, строгий и забавный одновременно, не вызывал. Совсем иные чувства вызывал у Феди отец. Что бы ни делал мальчик, он спрашивал себя: «А как бы поступил папа?» Сама мысль, что вождь Афанасий может поступить неверно, казалась Феде кощунством.

И вот из уст матери прозвучали слова, заставившие мальчика содрогнуться до глубины души.

– Мой папа? Страдает? – прошептал Федя.

– Да, – коротко отвечала мать. – Он не может ни с кем поделиться огромной ношей, которую тащит в одиночку. Это его долг. Но если ты спросишь, счастлив ли твой отец, я едва ли смогу ответить «да».

В этот момент в душе у Феди что-то сломалось, оборвалось. Так ему тогда показалось. Перед глазами мальчика промелькнули один за другим десятки сцен и эпизодов. Вот отец сражается с летучими мышами. Вот наказывает Алекса за очередную выходку. Вот стоит перед людьми и отдает приказы, одним взглядом давя любое недовольство.

Последняя сцена выбивалась из этого ряда. Афанасий сидит, опустив голову на скрещенные руки, могучие плечи опущены, глаза прикрыты. Во всей позе отца чувствуется смертельная усталость. Он утомлен, он смертельно устал, и сложно представить, какое усилие понадобится ему, чтобы снова взять в свои руки сотни ниточек, управляющих людьми. Картинка приходит в движение. К отцу осторожно приближается мать. Она ласкает его, целует, шепчет что-то на ухо. Она пытается помочь ему, снять усталость. Напрасно. Отец неподвижен, точно камень, ласка не трогает его. Лицо вождя не меняет выражения. Тогда мать отступает в темноту и на глазах ее сын видит крупные, горькие слезы.

– Боже, мама! Папа… – прошептал мальчик и очнулся. Видение кончилось. Но теперь слезы катились уже из его глаз. Ища утешения, Федя кинулся на грудь матери, зарылся лицом в складки ее одежды, едва сдерживая рвущиеся наружу всхлипы.

– Прости, что сказала тебе это, – шептала Наталья, целуя сына, стирая пальцами соленые капли с его щек, – я знаю, папа для тебя идеал. Но недаром Господь учил: «Не сотвори себе кумира». Приятно тебе это слышать или нет, но твой отец – тоже человек. Ему тоже бывает плохо и тяжело. Он тоже ошибается. Знай: в эти минуты он как никогда нуждается в нас. Во мне. В тебе. Ты умный мальчик. Однажды ты поймешь. А теперь иди спать.

Но спать той ночью Федя не смог. Сон не шел, глаза не закрывались. Да он и не давал себе уснуть. Он ждал. Когда дыхание матери стало ровным, когда перестали вздыхать и ворочаться остальные, он потихоньку выбрался из ямки и, осторожно ступая босыми ступнями, подошел к отцу. Тот лежал на боку, закрыв лицо ладонью. У Феди не хватило духу даже зайти с другой стороны, не то что попытаться отстранить ладонь отца. Но главное он видел: огромную темную тучу, сгустившуюся над головой спящего отца. Тучу, не имеющую ничего общего с их реальностью. Сгусток зла и ужаса. Он и раньше ощущал ее присутствие, но не понимал, что это. Тяжелый разговор с матерью все расставил по местам.

– Я помогу тебе, папочка, – шепнул Федя, сжал кулачок, смело протянул руку… Темное облако даже не шелохнулось. Кулак проходил сквозь него, не причиняя никакого вреда. И тогда Федя понял, в чем состоит его задача и как прогнать страшную тучу.

«Ни за что. Никогда больше не огорчу тебя, папа, – мальчик подобрал и подкинул несколько камешков, как это делала старушка Ханифа, – и всегда буду помогать тебе. Помогать, чем смогу. Мама не справляется одна. Я помогу ей. Слово чести!»

Сказав это, он улегся в ямку и мгновенно провалился в сон.

После этого жизнь Феди изменилась, пусть никто, включая Афанасия, не замечал сперва этих перемен. Только Наталья все видела и качала одобрительно головой. Федя ни на шаг не отставал от отца, внимательно прислушиваясь, приглядываясь ко всему, что тот делал. Сначала Афанасий удивлялся, потом привык и сам стал скупо, кратко объяснять сыну, как совместить кнут и пряник и не дать соплеменникам друг друга поубивать.

Федя налег на учебу. Он и раньше выполнял задания Наставника, но относился к урокам равнодушно. Мальчик не видел смысла вызубривать сложные странные слова, разбираться в вещах, которые к нему никак не относились… Теперь все изменилось.

«Я должен это знать, – говорил себе мальчик. – Тогда однажды стану новым вождем. Недаром же я – Наследник!»

Конечно, шутливый титул ничего не значил. Федя отлично понимал, что он еще слишком юн. Что когда отец состарится, вождем станет Проха. В первый момент, поняв это, мальчик слегка приуныл. Хоть Кондрат Филиппович и пересказывал им как-то раз книгу «Пятнадцатилетний капитан», хоть мама и говорила Феде, что он взрослеет не по годам, сын вождя понимал: пока наследник из него никакой.

«Буду учиться и я! – решил он спустя некоторое время. – Чем я хуже Прошки?!»

И еще одно изменение произошло в жизни мальчика: в нее неожиданно пришел страх. Пришел с самой, наверное, неожиданной стороны. Не темноты стал бояться юный Наследник, не оползней и не летучих мышей.

Космонавта.

Каждый раз, когда мальчик сталкивался с Германом, он испытывал дикий, необъяснимый, панический ужас и хотелось ему в эту минуту одного: убежать как можно дальше и спрятаться как можно лучше.

Причину этой напасти Федя не в силах был постичь. Герман уже давно не носил скафандр. Он одевался как все. Ел такую же еду. Спал рядом с ними. Работал наравне с остальными мужчинами. Герман часто улыбался, у него появились друзья: он проводил часы в беседах с Машей Остриковой, с ним любили поболтать Афанасий и Проха. Все это видел мальчик. Но стоило космонавту подойти поближе к Феде, как тот тут же убегал.

– Это уже просто смешно, сын. Это не дело. Даже твой отец не видит угрозы со стороны космонавта, а он человек осторожный! – строго выговаривала Феде Наташа, в очередной раз увидев, как сын делает лишний крюк, чтобы не столкнуться с Германом. – Кошка, и та мурлычет, когда его видит. А ты! Я не понимаю тебя, сын.

Федя кивал. Он понимал, что мать права. Он краснел от стыда, ругал себя и в конце концов поклялся никогда больше не убегать от Германа.

«Клин клином вышибают», – вспомнил мальчик мудрое наставление, которое дала ему однажды мать. Набрался смелости, и подошел к космонавту.

Герман сидел, сложив ноги так же, как делала Лада, и водил острым камешком по полу. Наставник называл этот предмет «карандашом». Космонавт что-то писал. Получалось у него пока плохо. Герман хмурился, ругался вполголоса, разравнивал глину и снова принимался выводить буквы. Федя ясно видел: пришелец занят. Но откладывать этот разговор он больше не мог, боясь, что второй раз уже не найдет в себе мужества.

– Что пишете? – спросил мальчик, приближаясь к космонавту. Тот от неожиданности вздрогнул, выронил карандаш, и Феде показалось на миг, что зловещий, таинственный пришелец сейчас рассвирепеет, схватит тяжелый острый камень и запустит ему в голову. Не сбежать мальчику удалось лишь чудом.

– А, это ты! – произнес Герман, приветливо улыбаясь. – Ну, здравствуй. Как тебя там? Наследник?

– Федор. Федя, – отвечал мальчик и, бледнея, протянул Герману руку, – а про наследника – это так. Это ерунда.

Идея с рукопожатием оказалась неудачной. Мальчик сморщился от боли. Сильные пальцы космонавта сдавили крохотную ладошку Феди. «Ну как сломает?» – вспыхнула паническая мысль. Страх почти взял верх. Продлись экзекуция еще секунду, и Федя бы не выдержал, удрал. К счастью, Герман все понял верно. Он поспешно разжал ладонь и пробормотал:

– Прости, я силу не рассчитал. Не больно? Нет?

Федя сначала кивнул. Потом спохватился и замотал головой. Рука слегка болела, но к боли физической ему было не привыкать. Сейчас это не имело значения. В душе сын вождя ликовал. Первый шаг на пути к преодолению страха был сделан.

– Ясно, – улыбнулся Герман, его искренняя теплая улыбка немного разрядила атмосферу, – значит, тебе интересно, что я делаю? Да так, балуюсь. Слова разные пишу.

– Зачем тратить время? Этот навык не очень нужен здесь, – осторожно заметил Федя, – писать можно только на полу. И то не везде.

Сам Федя правописанию не уделял много внимания. Именно потому, что не видел в нем смысла. Стараешься, выводишь буквы, а потом кто-то прошел по надписи – и всю красоту испортил. Кроме того, Федя считал, что голова человека в качестве хранилища знаний намного удобнее.

– Бесполезный навык, согласен, – кивнул Герман, – но очень, знаешь ли, развивает руки и голову. Хорошая тренировка. Сейчас, подожди минутку, я допишу слово, и поболтаем.

Герман вернулся к своему занятию. Федя присел рядом и стал внимательно следить за тем, как Герман медленно, аккуратно, зачем-то высунув изо рта язык, дописывает букву М. Потом шла «А», за ней «Ш».

– Маша! – выдохнул мальчик. Конечно, это могло быть и любое другое слово, например, «машина». Однако что-то подсказало мальчику: догадка верна.