Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

– А если… – начала Прияна.

Подумали все трое об одном и том же: о возможной погоне.

– Ты поговори с Прибыславой, – велел Хакон Ведоме. – Пусть она постарается удержать мужа от глупостей. Иначе у нее не будет владений, где она сможет называть себя княгиней.

Сев на лошадь, Хакон уехал в Смолянск – готовиться к долгому пути. Ведома и Прияна вернулись к детям на горку; накатавшись, отправились домой. Ведома отчаянно жалела, что все это случилось, когда дома нет Равдана. Он бы точно сказал ей, что правильно и как поступить. Он бы знал, что делать – сообразительный, дерзкий и осторожный, как настоящий волк. За восемь лет замужества она привыкла полагаться на мужа в большей мере, чем когда-то полагалась на отца. С отцом их желания нередко расходились, и в дочери Сверкер видел лишь орудие своих замыслов. Но с Равданом они всегда хотели одного: блага земли Смолянской и мира для своих детей.

Однако сейчас Ведома не могла догадаться, что предпочел бы Равдан. Что для смолян лучше: выполнить договор с Киевом или поискать себе нового счастья с новым союзником? Ведома была умной женщиной, но всего лишь женщиной. И сейчас способность предвидеть будущее отказала ей начисто, будто обрубило.

Вечером они, как обычно, помогали в гриднице. Станибор сидел, погруженный в свои мысли, и даже Прибыслава не знала, какое решение он принял – и принял ли. Женщины старались делать непринужденный вид, чтобы себя не выдать, но выдавали как раз необычной молчаливостью.

Наконец стемнело. Сегодня гостей не звали, все рано разошлись по избам. Уложив детей, Ведома и Прияна остались вдвоем, не считая челяди. Взялись за пряжу, но едва могли работать: от тревоги опускались руки.

– Ты еще не знаешь, – вдруг прошептала Прияна так тихо, что Ведома едва разбирала слова. – Но лучше тебе знать… Я не сказала никому раньше… Но я знаю, что из нашей свадьбы со Святославом ничего не выйдет.

– Почему? – Ведома замерла, держась за нить.

– Духи открыли мне… ему не суждено… он скоро умрет! Может быть, его и сейчас уже нет в живых, потому он и не присылает за мной.

– Тебе открыли духи?

– Да. Еще пока мы ждали обоз из Киева и думали, что, может быть, там будут сваты за мной. И в то утро, когда обоз пришел, я слышала во сне. Духи сказали: он скоро умрет.

– Но обоз… Святослав ведь жив!

– Он был жив, когда обоз уходил из Киева.

С тех пор как обоз покинул Киев, прошло уже месяца два. А человеку, чтобы умереть, нужно куда меньше времени.

– И я знаю: мне больше не стоит ждать людей от Святослава, – продолжала Прияна. – Они не приедут.

– Но куда же ты тогда собираешься? – изумилась Ведома.

– А что мне делать? Если я останусь, меня в Полоцк отошлют. Не в Еглушкину же избушку и впрямь мне бежать!

– А дальше? Приедешь в Киев… а жениха там нет.

– Пусть Хакон сам тогда берет. Я и ему не скажу, пока на место не приедем.

– Сам Хакон?

– Да. Чем он плох? – Прияна наконец подняла глаза на сестру и нахмурилась, пытаясь придать своему растерянному взгляду вызывающее выражение.

В памяти ее звучал ровный, немного ласковый, немного сожалеющий голос Хакона. «Если бы ты стала моей женой, мы с тобой получили бы полное право бороться за власть с князем Станибором. А одолев его, стали бы равны моему киевскому племяннику. По счету поколений я ведь старше, а именно по этому счету Эльга утвердила свое право перед Олегом! И теперь я мог бы утвердить свое право перед ее сыном. И тогда… Еще неизвестно, кто из нас писал бы грамоты к грекам о числе торговых кораблей…»

Из круговерти мыслей за эти дни постепенно выделилось самое важное. Она, Прияна, по роду своему ничуть не хуже Эльги киевской. Ей не хватает лишь столь же знатного мужа и верной дружины. Раздобыв все это, она сможет занять не менее почетное положение. Здесь, в сердце Смолянской земли, может быть создана ее держава. Ее и Хакона.

– Если он меня из дома увезет, а в Киеве жениха нет, – шептала Прияна так тихо, что даже мышь под лавкой, на какой они сидели, не смогла бы разобрать ни слова, – ему ничего не останется, кроме как самому жениться. Он женится. Я знаю.

Ведома молчала, не зная, чем ее отговорить. Хакон вдвое старше – не важно, и постарее женихи бывают. Соколина – тоже не стена ледяная, против Прияславы Свирьковны родом она не вышла, и по всем обычаям дочь пленницы перед княжьей дочерью подвинется. Только то… то, из-за чего Хакон никогда не искал себе знатной невесты. Потому что ему нельзя было иметь знатную жену. И сейчас нельзя.

Ведома посмотрела на сестру, даже открыла рот, чтобы объяснить ей это… И закрыла. Она все понимает…

– Ты хочешь быть княгиней, – тихо сказала Ведома. – Но не в Полоцке.

– Я рождена для большего.

– Я вижу! – Ведома покачала головой, на ее худощавом лице с большими глазами отражалось отчаяние. – Нельзя уйти от судьбы, которая растворена в самой твоей крови! Ты – истинная внучка нашей бабки Рагноры! И правнучка конунга Харальда. Это они толкают тебя на этот путь, да?

Прияна промолчала: она задумалась над этим только сейчас. Она не помнила, чтобы бабка или знаменитый прадед являлись ей во сне… но, похоже, сестра права.

– И значит… я должна повиноваться им? – спросила она, помолчав.

– Я считаю, что это безумие, которое может погубить и тебя, и всех нас. Но я не вправе запрещать тебе это. Люди такого рода, как наш, обязаны бороться. И лучше погибнуть в борьбе за возвышение, чем всю жизнь пресмыкаться… Если уж этот голос проснулся и зазвучал в тебе, я не вправе запретить тебе эту борьбу. Они сильнее меня. Наши предки. И если они указывают тебе этот путь… значит, они дадут тебе сил. Я не смогла… – тихо сказала Ведома. – Я испугалась… поняла это уже потом, много времени спустя, уже когда жила у Озеричей, работала на сенокосе, на жатве… Не работы испугалась, это что… Я поняла, что ушла с поля битвы… на просто ржаное поле. Я не стала бороться за славу моего рода. Отец не успел вырастить сыновей, он мог рассчитывать только на меня. Но я оказалась никудышным воином. Я, внучка моей бабки Рагноры, правнучка Харальда… Я ушла, уклонилась, спряталась среди простых молодух… А потом, когда отец вернул меня домой и хотел снова отправить в бой…

Она замолчала, не зная, что сказать, что выделить из кучи тогдашних обстоятельств. В ту последнюю зиму, пока земля смолян оставалась свободной, она, Ведома, уже слишком сильно любила Равдана, уже слишком привыкла связывать свою судьбу с ним, и ничто не могло ее от него оторвать. А Ингвар киевский шел сюда через снежные леса, как сама судьба, и отвратить его гнев было нельзя. Ведома понимала это, но понимала и то, что с радостью поехала в санях, везомых судьбой. Не пожелала погибнуть, не сдавшись, как отец…

– Хотя бы ты… – наконец Ведома подняла глаза на сестру. В полутьме ее лицо казалось совсем отстраненным, на впалых щеках залегли тени, большие глаза дышали усталостью. – Ты молода, полна сил, упорства… Ты с детства закалена дыханием Кощея. Ты выдержишь. Ты справишься. Вернешь нашему роду его древнюю славу. А если нет – то пусть он сгинет без следа и памяти.

Она шептала так тихо, что Прияна едва разбирала слова. Они шли из тьмы той могилы, о которой она думала всю жизнь, стараясь вспомнить путь к Кощею. Эти слова и прокладывали, и указывали путь. Единственный открытый для нее путь из тысячи дорог всемирья.

К удивлению Прияны, знавшей, что почти всю Хаконову дружину увела Соколина, у него оказалось с собой целых два десятка человек. Среди них шестеро были знакомые ей оружники, остальные – мужики из веси Смоляничи, что стояла под северным склоном горы. Зимой свободные от работ в поле мужики охотно согласились проехаться до Киева – белый свет посмотреть и по шелягу заслужить.

Вооруженное в дорогу рабочими топорами и охотничьими рогатинами воинство ждало у Харюшиных выселок – двух рыбацких хатенок в поприще ниже по Днепру. Хаконова дружина пробралась сюда еще в темноте, до окончания ночи, а Ведома с детьми и сестрой явились утром, поев каши, будто вышли прогуляться. Никакой поклажи они с собой не несли, и Прияна пустилась в путь за своей судьбой, имея при себе лишь то, что на ней надето. Впрочем, в этом она следовала примеру сестры, когда-то уведенной женихом с купальских игрищ.

Хакон и оружники ехали верхом, мужики шли пешком, припасы и прочую поклажу везли на трех санях. Хакон кивнул Прияне на два короба:

– Это тебе на дорогу. Званка чего-то собрала.

Званкой звалась его ключница. Прияна с тайным недовольством поджала губы: всю дорогу ей придется надевать сорочки и чулки из укладок Соколины. И только потом, может, весной по воде, а может, и на будущий год, Хакон и Ведома пришлют ей все укладки с княжеским приданым, заготовленным за восемь лет.

– Ну, Велес в путь! – Ведома обняла сестру, изо всех сил прижала к себе.

Страшно было разжать руки, выпустить последнюю частичку родительской семьи, с которой они не разлучались с тех пор, как осиротели. Но надо. Сама она когда-то бежала из дома, чтобы стать женой простого оратая, но сестре ее судьба проложила куда более высокий и славный путь. Негоже ее задерживать.