Заговор по-венециански - Джон Трейс

Последнее воспоминание Антонио удерживает в голове подольше — и, улыбаясь, включает плитку с розжигом, чтобы прикурить от нее первую задень сигарету. Скоро он бросит курить. Может, даже сразу, как только закроет текущее дело. То-то мама обрадуется.

На какую-то долю секунды Антонио замечает неладное. Воздух словно исчез из рубки. Его будто кто-то высосал через гигантскую невидимую соломинку. В ушах возникает резкая боль, и тело Антонио содрогается. Металлический кожух плиты шрапнелью ударяет в лицо. Время замедляет ход, и Антонио видит, что происходит, как при замедленной съемке, но поделать уже ничего не может.

Он ослеп, и мир вокруг завертелся.

Над водами лагуны разносится грохот от взрыва газа. В лицо Антонио ударяет вода. Туристы на корме водного автобуса смотрят на взрыв, раскрыв рты. Ужаснувшись, не сразу понимают, что именно произошло.

Серую дымку разгоняет облако оранжевого пламени, вслед за которым идут клубы жирного черного дыма.

Взлетают в небо и падают на волны деревянные и пластиковые щепки. Проходящие мимо суда выключают моторы. В опустившейся зловещей тишине люди боятся плыть дальше.

Пламя постепенно спадает. Среди лоснящихся пятен масла и бензина, среди обломков лодки виднеется тело Антонио Паваротти.

Capitolo XIX

Дом Песны, Атманта

Тетии самой противно оттого, что она солгала мужу.

Сказала, будто магистрат желает заказать себе надгробный камень. Тевкр после соития был так слаб, что спорить не стал.

Этот обман — далеко не первый с тех пор, как Тетия поклялась, что уничтожила знак в священной роще. Список ее проступков долог и тянется аж до самого приемного покоя Песны, где жена авгура и намеревается передать магистрату глиняную табличку.

В покой входит Герка и, подойдя к Тетии — худенькой девушке с маленькой грудкой, — горделиво вздергивает подбородок.

— Ты не в его вкусе, — говорит Герка. — Тяжела ребенком, мала ростом и грязная. Определенно ты не для него.

Скульпторша не обращает на Герку внимания. Она вовсю разглядывает едва ли не бесконечные ряды удивительных гончарных изделий: греческие вазы с крюкообразными ручками, украшенные волнистыми узорами и замысловатыми силуэтами горгон, грифонов, сфинксов и сирен. Горшки с широким горлышком, на блестящем черном фоне которых — красно-золотые фигуры.

— Ты слышишь меня? — Герка подходит ближе. — Песна предпочитает женщин, наделенных и телом, и знанием. Скелетоподобные шлюхи его не занимают.

Склонив голову набок, Тетия нагибается, чтобы рассмотреть два утонченных алебастровых кувшина с длинными горлышками и без ручек. Они украшены изображениями разноцветных заморских птиц на очень темном фоне. Глаза скульпторши округляются, едва она замечает целый ряд работ подревнее — греческих ваз с петлеобразными ручками и длинными, изящно сужающимися к основанию телами. Тетия жадно всматривается в сказочно расписанные кратеры с короткими, похожими на свиные ушки серебрёными ручками.

Утратив терпение, Герка стремительно покидает комнату, бормоча на ходу:

— Эта шлюха глуха да еще и нема, наверное. К тому же брюхатая и глупая. В доме нобиля ей не место.

Тетия не замечает ее ухода. Смотрит на завернутую в тряпье глиняную табличку, которая больше не кажется изящной работой. Так, кусок земли, коряво обработанный недоучкой.

Входит Песна.

Он бос и одет в тунику из той же ткани, из какой было пошито платье Герки. От магистрата пахнет плотскими утехами; он глодает ножку жареной курицы, которую принес с собой на блюде из чеканного серебра.

— Понравилось что-нибудь? — спрашивает он.

Тетия смотрит на магистрата широко раскрытыми глазами.

— Все! — выпаливает она. — Все в этой комнате радует глаз.

— И я тоже?

Магистрат молча приближается к Тетии походкой голодного волка, готового отбросить одну добычу, чтобы вгрызться в другую.

Почуяв опасность, Тетия отступает на шаг.

— Магистрат, — говорит скульпторша, — я принесла то, что ты просил.

И протягивает Песне сверток.

— Я закончила работу, и мне казалось, она тебе понравится. Но, узрев великолепие, собранное здесь, понимаю, как заблуждалась.

Песна ее не слушает. Глазами он разворачивает сверток.

— Помнишь, что я сказал во время прошлой встречи? Позволь мне самому судить.

Легким шагом он отходит к столу в правой части комнаты и говорит:

— Положи табличку на стол, а я пока омою руки.

С тем он выходит из комнаты. В спешке Тетия спотыкается о выступающую каменную плиту в полу — скульптура не валится на пол, но падает на стол. С тяжелым, неприятным стуком.

Тетия вновь обретает равновесие. Опасаясь самого худшего, разворачивает табличку и видит: раскололась.

Сердце опускается в пятки.

Еще не развернув табличку до конца, Тетия знает, как и где табличка раскололась: вдоль линий, прочерченных Тевкром и делящих овал натрое.

К еще большему ужасу Тетии, возвращается Песна. Оставив блюдо с курочкой в другой комнате, он вытирает руки о сложенное несколько раз льняное полотенце.

— Итак, давай же взглянем на эту красоту.

— Прости. — Развернув скульптуру окончательно, Тетия отходит в сторону. — Мне так жаль.

Песна молчит.

Чуть отодвинувшись от стола, он только смотрит на осколки.

— О мать Менрвы!

И он едва не накидывается на скульптуру.

— Поразительно! — Песна отпихивает Тетию в сторону, чтобы посмотреть на работу с ее угла. — В сырой глине я увидел нечто, что обещало быть прекрасным, но такого не ожидал! Ты сотворила три равные отдельные сцены, которые сами по себе чудесны, однако вместе составляют преславную картину.

Тетия приглядывается и видит: Песна прав. Три видения Тевкра лежат друг подле друга, разделенные благодаря ее нерасторопности, и простым усилием их можно соединить, словно куски головоломки.

Восхищенный, Песна двигает таблички по столу.

— Гениально, воистину гениально. Эта скульптура обманывает глаз и расковывает воображение. Напомни, как ее название?

Тетия не находит что ответить, но вдруг вспоминаются слова Тевкра.

— Она называется «Врата судьбы».

— Именно. — Название вдохновляет Песну еще больше. Задумавшись, он чуть отходит от стола, касается лица руками. — Однако, моя юная одаренная Тетия, работа еще не совсем готова.

— Как так, магистрат? — нахмуривается Тетия.

— Серебро, — хитро улыбается Песна.

Тетия хмурится еще сильнее.

— Дабы воздать должное твоему труду — и тебе самой, — я привлеку к работе серебряных дел мастера. Он заключит сию красоту в серебро, чтобы сохранить ее навеки.

— Но…

Песна жестом руки заставляет Тетию умолкнуть.

— Мамарк — лучший в Этрурии. Он снимет слепки с твоих глиняных табличек и воссоздаст их в серебре, самом чистом, какое только будет добыто в моих шахтах. Ларс сей же момент займется этим.

Беспокойство Тетии растет.

Ошибкой было даже думать о том, чтобы дарить табличку Песне. Теперь же, когда ее увековечат в серебре, пойдет молва — и слух дойдет до Тевкра.

— Магистрат, скажи, как ты поступишь с табличками, когда их отольют из металла? Укроешь здесь, среди прочих вещей?

В глазах Песны вспыхивает огонек.

— Пока не знаю. Пусть сначала твой супруг освятит их на открытии храма. После — поглядим. Может, я на какое-то время оставлю таблички в храме как дар богам.

Повесив голову, Тетия отчетливо понимает: за свое предательство, за ложь ей таки придется заплатить.

— Магистрат, — просит она, — я передумала. Я правда должна одарить этими табличками своего мужа. Для тебя же изготовлю нечто иное, гораздо прекраснее, достойное твоего величия.

Тетия пытается завернуть таблички в тряпицу.

— А ну-ка! — рокочет Песна. — Как смеешь ты!

В его глазах пылает огонь.

— Сделаешь, как я скажу и когда скажу.

Внезапная боль пронзает живот, и ноги подгибаются.

Опершись для равновесия о стену, Тетия принимается глубоко дышать.

Но Песне плевать, он не смотрит, что девушке плохо. Лицо его побагровело, глаза распахнуты и излучают гнев.

— Я уже велел тебе однажды принять это как волю богов. Вот и смирись. А сейчас пошла прочь! Убирайся, пока я не приказал выпотрошить и скормить свиньям тебя и твоего бесполезного нетсвиса.

Глава 25

Больница Сан-Лазаре, Венеция

В холодном очищенном воздухе морга Валентина трет руки, чтобы хоть как-то согреться. Том на холод внимания будто не обращает, а профессор Монтесано, похоже, привык к низкой температуре. Майор Карвальо пробегается языком по зубам, словно стирая с них какой-то мерзкий привкус или очищая слова, которые желает произнести: