Могуто-камень - Эмма Роса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гоша поникала на глазах, как вянет бутон несвежей розы.
— Но я думаю, что есть один способ, — добавила бабушка, и Гошины глаза засветились надеждой.
— Напоминаю! — прогундосило вдруг по радио голос председателя правительства Шляйфмена Рябого, и у Клары остановилось сердце.
Этот обрюзгший старик с влажной оттопыренной нижней губой и шрамами от ожога на щеке, с оттянутым нижним веком и постоянно дёргающимся глазом, наводил на неё ужас.
— Напоминаю, что нарушение режима применения магии квалифицируется как преступление и карается ссылкой и лишением источника ахно-волн пожизненно!
— Николаша, — ласково обратилась бабушка к Николаше, — заглуши эфир.
— Конечно, фрау Райхенбах! Можете говорить, не опасаясь, — проворковал Николаша и сложил антенны.
Часы вслед за ним приглушили цыканье, мухи замерли, а Николаша словно бы и вовсе выключился — погасил лампочки и прикинулся обычным радио. В кухне воцарилась тишина.
Бабушка, прикрывшись ладонью, вполголоса говорила что-то склонившейся над её фотографией Гоше. Клара подалась вперёд, навострила уши, и неожиданно поняла, что бубнение прекратилось и бабушка молчит. Как и Гоша. Она подняла глаза и встретила два направленных на неё взгляда.
— Тебе не надо это знать, Кларисса, — холодно сказала бабушка. — Иди, займись каким-нибудь делом. Гоша потом тебе все расскажет.
— Кстати, я просила тебя найти деньги, чтобы рассчитаться со слесарем, — мягко сказала Гоша, испытывая неловкость от убийственной бабушкиной прямоты.
Конечно, Клара давно о них забыла, в чём честно и призналась.
— Пойди, — веско сказала Гретхен, — поищи в комоде. Должна быть такая медная шкатулка, резная.
— Да знаю я! Но… — начала Клара.
Ей вдруг стало невыносимо обидно, как раньше, когда бабушка с Гошей вот так запирались на кухне и говорили, говорили, о… да Бог знает о чём. Просто обидно!
— Иди! — хором сказали бабушка и Гоша. Почудилось, что Николаша — предатель — тоже сказал! И она, прикусив дрожащую губу, вздохнула, выдавила ироничную улыбку и побрела к комодам в гостиной.
Проходя мимо буфета в передней, Клара нашла в ридикюле пузырек с горошинами ядомуцина и разжевала сразу две, задала ногой направление пуфику, и тот нехотя переставляя изогнутые ножки, прошагал в гостиную.
Она села у первого из трёх массивных комодов и внутренне пыхтя от обиды, открыла верхний ящик — кажется, в прошлый раз именно здесь ей попадалась шкатулка со старинными монетами.
Первое, что она вытянула из плотно забитого ларя — карнавальную маску, сверкающую стразами, с очаровательным пушком по краю, когда-то утерянную среди множества разбросанных вещей, да так и забытую. Сердце наполнилось щемящей тоской по празднику. «Когда же, ну когда дойдет до нас Бразильский кругосветный карнавал?» — всхлипнула она. Маска ещё хранила аромат духов, которые бабушка, когда была жива, доставала по великому блату.
Клара закрыла глаза и погрузилась в яркие мечты, наполненные разноцветными шелками, фейерверками, сверканием страз и порханием перьев, зажигательной музыкой и танцами.
К этому карнавалу у нее был уже припасён невероятный тюрбан, расшитый золотом и жемчугом, с семью огромными страусиными перьями, и боа из совершенно потрясающего пуха, окрашенного в темно-бордовые цвета и осыпанного золотой пудрой. Они стояли в углу, укутанные в тончайшую оберточную бумагу и ждали своего часа.
Кругосветный Бразильский карнавал проходил через Малые Вещуны в конце июля. Клара погружалась в непрерывные и разухабистые гулянья, которые поглощали сам карнавал — этот перпетуум мобиле праздника жизни, — невероятный по своей красоте и ароматам фестиваль флористов, день пирожков с малиновым вареньем, международные дни торта, туркменской дыни, вафель, салями, конфет, праздник Луны и урожая, Хэллоуин, Октоберферст, дни рыжих, бороды и улыбки, день хоббита. Самая большая ее мечта была — совершить кругосветное путешествие вместе с карнавалом, и она отчаянно завидовала полуголым красоткам, которым так повезло — жить в празднике каждый день. Она упорно не хотела замечать их осоловелые от усталости лица, пустые взгляды, фальшивые улыбки и наигранную радость.
Запасы ее ахно-энергии истощались обычно к началу зимы, она оказывалась далеко от дома, и возвращалась на такси, накопив внушительный отрицательный баланс на кредитке.
К началу Новогодних праздников она восполняла минус ритуалами на День Марены, Зимние ночи, Святой смерти, Всемирный дни сострадания, доброты, подарков, терпимости, поцелуев и примирения. Обязательно писала Деду Морозу. И к Новому году уже снова была заряжена на карнавалы и гуляния.
Вздохнув, Клара бережно отложила маску в сторонку и достала газовый платочек, который надевала на свидания еще до бабушкиной смерти, приложила прохладную тончайшую ткань к щеке, и из складок платка выскользнуло что-то миниатюрное, металлическое и легло прямо в ладонь. Серьги! Фамильная драгоценность Райхенбахов! Так же, как и платочек, забытые где-то разиней Клариссой, внучкой Гретхен, урожденной Райхенбах. Мгновенно щёки и уши загорелись, как тогда, при нотариусе Гофм… Шехф… Хартманн — да! Точно! Который зачитывал длинный список бабушкиного наследства, среди которого были и эти серьги. Клара думала, что потеряла их, не хватило духу признаться бабушке перед смертью, и тогда она сгорала от стыда, потому что пропали серьги именно после Лёнечкиного концерта, а она, одурманенная его голосом, совершенно не помнила, как просаживала таюны и как возвращалась домой.
Хотя казалось бы — в этих комодах хранилось столько разных богатств — старинных монет, драгоценных камней и россыпью, и в виде колец и ожерелий, серег и подвесок, что пропажа такой мелочи, как эти бриллиантовые капельки, прошло бы и вовсе незамеченным. Эх, знала бы Клара, что они здесь, не корила бы себя все эти годы за рассеянность.
Клара прислушалась к звукам, доносившимся из кухни — там что-то звякало, шуршало и бубнило. «Ну и пусть, — подумала она и сплюнула в попавшую под руку керамическую пепельницу набухшую жвачку. — Все равно я собиралась навести тут порядок».
Она положила серьги на пыльную поверхность комода, вынула один за другим тяжёлые альбомы со старыми фотографиями, которые хранили образы живших когда-то предков, — тут же решила не открывать, чтобы ещё сильней не расстраиваться, положила их рядом на пол. За ними последовала целая стопка маленьких альбомчиков, запечатлевших её с Гошей — когда закончится вся эта суета и бабушка снова станет фотографией, надо будет устроить вечер воспоминаний за бокалом пунша. Нормального пунша, с обычной расторопшей.
Она стала вынимать и раскладывать остальные вещи. Их оказалось так много, что все поверхности гостиной заполонили совершенно разные безделушки и штуковины, некоторые из них вызвали у неё недоумение, как то: набор луп из трёх штук, мизерные, с напёрсток кофейные чашечки из потемневшего от времени серебра с
