Станция Солярис - Алексей Корепанов

Мы с Хари закончили поиски вечером очередного красного дня и вернулись на Станцию. Снаут ждал нас на взлетной площадке.

- Все, Кельвин, - сказал он, когда я выбрался из вертолета. Прекращаем. Бесполезно.

Я молча кивнул, соглашаясь.

- Будем считать пропавшим без вести, - продолжал Снаут. - Я уже подготовил рапорт. Ты согласен?

Я вновь молча кивнул.

А до этого был разговор с Хари, и мне пришлось дважды солгать ей. Да, ложь, ежедневная ложь, все увереннее становилась основой моих отношений с Хари...

Она была потрясена и подавлена уходом Сарториуса, она хотела понять, что толкнуло его на этот шаг. Я тоже испытывал нечто похожее на шок, но старался держать себя в руках. Я просто не имел права окончательно раскисать, я должен был пытаться найти хоть какое-то решение - или же махнуть на все рукой и плыть по течению. Но любое течение раньше или позже обязательно кончается...

- Почему, Крис? - спросила она, когда мы лежали в полумраке моей кабины. - Что здесь происходит?

- Это срыв, - сказал я. - Психический надлом. Доктор Сарториус привык быть победителем, а здесь все его эксперименты заканчивались неудачей, а блестящие гипотезы разлетались в пух и прах. Солярис оказался ему не по зубам... как и десяткам до него.

- И что, эти десятки... тоже?

- Нет, конечно. Хотя я уверен, что Севада, например, - именно так.

Врезался в быстренник. Те десятки занимались этим преимущественно на Земле, а там есть тысячи способов отвлечься. А Сарториус был здесь, и постоянно думал об этом. Снаут нашел выход - не будем говорить, хороший или плохой, - но выход: он снимает напряжение алкоголем. А Сарториус, насколько мне известно, не притрагивался к спиртному.

- А ты? - тихо спросила Хари. - Какой у тебя выход?

- Я еще не дошел до такого состояния, чтобы искать выход. Я не такой одержимый, как Сарториус. А он сломался.

Я надеялся, что мой голос звучит не очень фальшиво; и я не хотел громоздить одну ложь на другую и говорить ей то, что она надеялась услышать: выход - это она, Хари.

- И в том, что произошло, - продолжал я, - есть немалая часть моей вины, - это я уже говорил вполне искренне. - Все-таки - профессиональный психолог... Я ведь видел, что он не в своей тарелке, но никаких мер не принял.

- Тот ваш разговор в библиотеке... Ты его чем-то расстроил?

- Да нет, - медленно ответил я. - Пожалуй, озадачил.

- Но он ведь не из-за этого?..

- Просто Солярис оказался ему не по зубам, - повторил я.

- Ты не мучайся, Крис, - Хари провела пальцем по моей щеке. - Ты не виноват. Кто мог знать, что все... так...

Я едва удержался от стона. Я растворялся во лжи, я, прежний, просто переставал существовать.

Хари больше ничего не говорила, и я уже начал проваливаться в тяжелый сон, когда вновь услышал ее голос.

- Крис! - шепотом позвала она.

- М-м-м... - не разжимая губ, сонно промычал я в ответ, надеясь избежать ее вопросов. Но Хари не терпелось узнать все до конца.

- Крис, - повторила она чуть громче, - расскажи о той Станции.

Женщина в той комнате - кто она? Почему ты ей ничего не сказал?

Какая-то странная женщина... А другие?

- Я устал, Хари. Хочу спать.

- Ладно, - она коротко вздохнула. - Как-то странно. По-моему, ты от меня что-то скрываешь, Крис... Что-то не так...

Я внутренне напрягся. Было противно продолжать лгать, но что еще мне оставалось делать?

- Мне мало что известно, - начал я, обдумывая каждое слово. - Это закрытая тема. Снаут знает не больше меня. Был один проект, несколько лет назад...

Я ронял и ронял в тишину слова, на ходу выдумывая подробности - к счастью, Хари не могла видеть в темноте мое лицо. Лицо лжеца. Я рассказывал о специально отобранной группе исследователей, которые якобы должны были проводить здесь довольно рискованные эксперименты с непредсказуемыми последствиями. Именно для них и был создан "город".

Я ссылался на крайнюю скудность информации о деятельности этой группы; в основном, говорил я, приходится довольствоваться только слухами и кое-какими обмолвками руководства института. Ясно одно:

эксперименты закончились плачевно, обернувшись против самих исследователей. Их организм претерпел какие-то радикальные изменения, делающие опасным для человечества возвращение группы на Землю. Группа находится под контролем, но дальнейшая ее судьба пока под вопросом.

- Повторяю: мне почти ничего неизвестно, - сказал я. - Но, возможно, когда-нибудь нас и просветят на этот счет.

Не знаю, поверила или нет Хари в эту ложь, но после долгого молчания она произнесла только одно слово: "Ужасно..."

На следующий день, сменив вернувшегося ни с чем Снаута в поисках Сарториуса, я вел машину над океаном. Хари сидела рядом - моя неотвязная, неотступная тень. Еще на взлетной площадке Станции у меня мелькнула подленькая мысль: а что если запрыгнуть в кабину и резко стартовать, оставив Хари? Что тогда? Она бросится следом за мной и упадет в океан? Потеряет сознание? Сойдет с ума? Попытается пуститься вдогонку на другой машине и, скорее всего, разобьет ее при взлете или утопит в океане, потому что не умеет водить вертолет? Или же примется крушить Станцию? А сил у нее хватит - при одном воспоминании о той выломанной двери в моей комнате, которую Снаут заменил во время моего пребывания в иной реальности, меня пробирал озноб.

Нет уж, думал я. Не сейчас и не здесь. Может быть, на Земле. Если мы имеем дело с эндогенным источником поля. Хотя кто пустит Хари на Землю? Она - явление чисто соляристическое, и изучать это явление будут именно здесь, на Станции, и я буду непрерывно при сем присутствовать. И никогда уже мне не вырваться отсюда.

Да, сюда непременно прибудут новые специалисты по Контакту, думал я, и Хари наравне с океаном превратится в объект их исследования...

Именно тогда, подняв вертолет над взлетной площадкой, я понял, что начинаю ненавидеть Станцию, Солярис и океан, бесконечно чуждый нам океан, бесцеремонно вторгшийся туда, куда его не просили.

Какие-то мгновения я пытался тешить себя мыслью о том, что, может быть, привыкну к своей ноше, как в старые времена калеки привыкали к горбу, а потом откуда-то из подсознания холодной змеей выскользнула другая мысль такая же отвратительная, как змеи.

"Мертвые хороши, когда они остаются в нашей памяти, а не воскресают..."

Я чувствовал себя последним подлецом, но не мог изгнать эту ядовитую мысль. А память услужливо подсунула древнюю историю, еще в юности вычитанную в какой-то книге, о том, как дочь одного правителя полюбила бедного юношу. Или же сын правителя полюбил бедную девушку, точно не помню, да это и не столь важно. Главное другое: правитель, разумеется, был против такого мезальянса и пытался убедить свою дочь отказаться от этой любви. Дочь, как это почти всегда бывает - и не только с дочерьми древних правителей, - не желала расставаться с возлюбленным, и тогда правитель приказал накрепко привязать молодую пару веревками друг к другу - лицом к лицу. И не развязывать. Прошло какое-то там количество дней, а может быть даже и месяцев - и пылкая любовь превратилась в то, во что и должна была неизбежно превратиться: во взаимные отвращение и ненависть. Тот правитель хорошо знал жизнь...