Особая примета - Сергей Русанов

— Нет, вдвоем — втроем все-таки легче, да и лавы останутся. Но, конечно, вся надежда на то, что он задержится у топи. Если бы он сразу начал с озера и нашел лодку — через три — четыре часа был бы за рубежом: по воде всего восемь километров, а там задержать некому, кроме медведя.

Петренко долго молчал и вдруг хлопнул рукой по карте.

— Решаюсь! Больше ему деваться некуда, тут и нужно его ловить. Только не догонять, а не дать!

Собеседники взглянули на него с удивлением:

— Ждать? А как же вы попадете туда раньше него?

— Как? На самолете! Раз есть озеро — значит сесть можно, не на лыжах, так на поплавках, в крайнем случае на парашютах спрыгнуть. Капитан Богоев, полетели бы со мной?

— Если начальник отпустит — я с удовольствием…

Веснушчатое лицо капитана загорелось радостью и азартом.

Петренко вопросительно посмотрел на Лузгина.

— Рискованно! Рискованная затея, — протянул тот с сомнением. — Все-таки это только наши рассуждения. Где гарантия, что он пойдет именно здесь? Впрочем… — Лузгин еще раз вгляделся в карту, — на всяком другом маршруте его могут поймать, так сказать, местными силами, об этом я позабочусь. А здесь… Да, здесь проскочит, если не принять специальных мер. Вы твердо решили? Ну что же, Кларк поручен вам, мое дело — содействовать. Насчет Богоева не возражаю, без него у вас, пожалуй, ничего не выйдет. Идемте, доложим генералу.

10. ПЕРКЕЛЕ-ЯРВИ

За Петрозаводском, где Петренко и Богоев пересели с пассажирского самолета на По-2, погода испортилась. Резкий, холодный ветер низко над землей гнал рваные облака, далеко в сторону сносил косые полосы дождя и крупы. Но маленький самолет храбро пробивался на северо-восток, то падая в воздушные ямы, то словно взбираясь на крутые горки. И будто в награду за его смелость, после Сег-озера, над северным берегом которого они пролетели, небо стало светлеть, а когда подлетали к Ухте — совершенно очистилось, и ветер стих.

Самолет шел довольно высоко, и маленькая тень его быстро скользила то по зеленому плюшу хвойных лесов, то по белой глади озер — выпавший утром снег еще не растаял на поверхности льда. На эти гладкие, чисто-белые пятна Петренко с тревогой посматривал сквозь прозрачную стенку кабины: слишком мало здесь воды, все озера подо льдом, как-то сядет летчик на своих поплавках? Может быть, все-таки нужно было лететь на лыжах? И зачем их отговорили от парашютов? Он показал Богоеву на одну, особенно большую белую поверхность и укоризненно покачал головой.

— Лед! — крикнул он, стараясь перекричать рев мотора. — Лед везде!

Богоев улыбнулся и попытался ответить что-то, но подполковник не расслышал. Тогда капитан вытащил блокнот и написал: «Взгляните, какие забереги[6] мы ведь высоко».

Петренко пристальнее посмотрел вниз. Действительно, по краям белой пелены берега озера имели какой-то странный вид, и он понял, что это каемка — дно, видимое сквозь прозрачную воду. С высоты эта «полоса воды казалась узкой, на самом же деле она должна была местами достигать десятков метров. Подполковник успокоился. Значит, они сядут, а что сядут не напрасно — это уже вне сомнений. Перед самым вылетом из Ленинграда было получено еще одно донесение. В километре к западу от разъезда Мас-Варака на остатках снежных сугробов на опушке леса нашли след человека в новых кожаных сапогах. Ищейка, ознакомленная с багажом Кларка, взяла след, но вскоре он ушел в воду. Вечер и неподготовленность проводника собаки к далекому пути заставили отложить погоню до утра. Итак, Кларку некуда больше идти, как на Перкеле-Ярви. Сегодня утром преследование началось — с опозданием, конечно, но ничего; они-то на самолете перехватят шпиона.

Самолет летел прямо на север. Все больше становилось озер внизу, все меньше — признаков человеческой деятельности. Около четырех часов пополудни Богоев, сверившись с картой, указал вниз, на узкую желто-белую полоску, которую пересекла тень самолета.

— Дорога со станции Лоухи к границе!. Последняя! Дальше полная пустыня! Теперь скоро! — прокричал он.

Минут через сорок летчик начал вираж и пошел на снижение.

Глубоко под сильно наклонившимся окном кабины Петренко увидел озеро, похожее на огромный бисквит с узкой перетяжкой. К удивлению подполковника, льда на озере почти не было. Его печальная, синевато-серая площадь только у одного из берегов нарушала веселый блеск свободной водной глади. Вокруг, насколько хватал глаз, расстилалась желтоватая поверхность мхов, по которой всюду, как осколки зеркала, сверкала вода и белели пятна и полосы снега. Местами темно-зелеными островками стояла сосновая поросль и совсем далеко, к востоку и к западу, чернели поросшие елями гривы.

Самолет невысоко облетел вокруг озера и пошел на посадку в восточной его половине.

Скоро поплавки взбороздили воду, и шум мотора затих. Летчик посмотрел на офицеров через переднее окно кабины.

— Туда подруливайте, налево! Вон к той сопочке. Там скалы, должно быть глубоко. Выгрузимся хорошо, — сказал Богоев.

Вскоре По-2 тихо покачивался у подножия голого гранитного холма, окаймленного полосой невысокого сосняка. У самого берега деревьев не было, и поднятые самолетом волны с тихим плеском взбегали на гладкий красный камень.

— Ну, вот и прилетели. На этом Перкеле и льда совсем нет. Хоть купайся! — летчик опять повернул к ним худое обветренное лицо.

— Кто знает, может быть, и придется, — ответил Петренко.

Богоев, высунувшись из кабины, молча оглядывался по сторонам. Глаза его радостно щурились, он всей грудью вдыхал прохладный, пахнущий хвоей и сырым мхом воздух.

— Что, хорошо?

— Еще бы не хорошо, товарищ подполковник! Во всем мире нет мест, красивее нашего Севера, — ответил капитан и тотчас же спохватился: — Виноват, товарищ подполковник, я еще налюбуюсь, а сейчас надо выгружаться.

— Да, давайте-ка, не то наш воздушный извозчик не попадет засветло в Кемь.

Летчик усмехнулся:

— Как не попасть, товарищ подполковник, далеко ли тут; светло будет еще долго, здесь ведь ночи скоро совсем не станет — Полярный круг-то перелетели.

Им удалось подтянуть машину прямо к гранитному скату и, не набрав воды в сапоги, выгрузить на берег свою поклажу: складную брезентовую байдарку, спальный мешок и два рюкзака.

— Значит, будем ждать вас на этом же месте через четыре дня на пятый — одиннадцатого мая, в полдень. Если что-нибудь изменится и мы отсюда уйдем, оставим письмо. Где?.. Вот под этим камнем.

— Есть, товарищ подполковник, буду точно, разве что невыносимая пурга поднимется или гололедка.

Петренко и Богоев помогли летчику запустить мотор, и через несколько минут самолет, оторвавшись от воды, сделал круг над озером, набрал высоту, пронесся у них над головой, покачал на прощанье крыльями и лег на обратный курс.

Скоро рокот мотора затих вдали. Пала такая нетронутая, первобытная тишина, что Петренко, обратившись к Богоеву, невольно заговорил шепотом. Тот с удивлением взглянул на него:

— Он же не скоро появится, товарищ подполковник, можем хоть песни петь.

Петренко смутился:

— Я знаю, только больно уж тихо. Ни звука не слышно — даже в ушах звенит.

— Это самолет нашумел, а как успокоится все… Да вот слушайте, ямщик засвистел.

— Кто?

— Не знаете? Вот, посвистывает, пикает. Ямщичок, поползень иначе называется. Птичка, словно маленький дятел, только лазит вниз головой. А вон и настоящий дятел забарабанил.

Как палкой по забору. А ведь тоже воображает, что песня не хуже других… Нет, какая тут тишина! Сейчас все поет. Послушайте на заре, что тут будет: и куропатки, и косачи, и журавли — загудит все.

Богоев с восторгом смотрел вокруг, прислушивался.

— А вот это слышите?..

— Слышу. Гуси?

— Нет, какие гуси!

— А кто же?

— Разве не разбираете? Птица же сама свое имя выговаривает…

— Так что? Неужели гага?

— Она и есть… Вот, вот!..

Петренко посмотрел вверх, ожидая увидеть птицу над головой, но бледно-голубое небо было пусто.

— Где же она?

— Выше, выше смотрите, под самые облака!

Подполковник вгляделся и на страшной высоте рассмотрел двух птиц, летавших друг за другом, по-утиному часто мелькая крыльями. Вдруг они круто развернулись и начали стремительно пикировать вниз, перегоняя друг друга. Раздался резкий, воющий шум, как от полета снаряда. Вправо, влево… вправо… Словно по маршам огромной невидимой лестницы, птицы спускались вниз — и сумасшедшее пике закончилось высокими всплесками воды: две крупные птицы сели на озеро, в сотне метров от зрителей.

— Здорово! — восхищенно воскликнул Богоев.

— Да, красиво. И смотрите, плывут, не боятся. Знают, что у нас нет, чем бы достать их.

— Ну, у меня, положим, найдется. Но нельзя их трогать — запрещено законом, да и жалко. Мясо неважное, а так, зря бить — не люблю. А вот глухарика… Ох, и много же тут глухаря!.. Давайте влезем на вараку, осмотримся.