Тень дракона - Кирилл Кащеев

– Не обманули – тут она! Чую.

Ирка тоже прижалась носом к щели. Со Стеллой, самой старой ведьмой в их городе, она встречалась еще до того, как научилась принимать свой второй облик, а потому запаха ее не помнила. Но из дверей действительно тянуло ароматом «антикварных старушек», как их называла Танька. Не современных ухоженных пожилых дам, мам и бабушек богатых бизнесменов, и не состарившихся врачей и учительниц, не способных купить новые, но старательно содержащих в чистоте старенькие блузки. Из-за двери сочился тошнотворный запах нестиранных шерстяных кофт, пропитанных лекарствами и нафталином. Ирка вдруг задумалась – а ведь бабка у нее тоже… «антикварная», а этой дрянью от нее никогда не пахло, тут чувствительный Иркин нос не ошибался. Смесью лекарств, пыли и нафталина порой шибало из шкафов, но никогда – от бабки, будто она и старушечий запах вели в их доме совершенно отдельную, самостоятельную жизнь.

– Эй, ты чего делаешь? – спросил Богдан.

– Не мешай, – рассеянно буркнула Танька, аккуратно, одну возле другой, как кошка лапы, переставляя ладони по стене будки. – Там точно что-то есть… такое впечатление, что внутри эта будка больше, чем снаружи.

Прижимаясь ладонями к бетону, Танька обошла будку по периметру и снова остановилась перед железной дверью с нарисованным черепом. Понимающе хмыкнула, уколола себе палец булавкой, как всегда делала, собираясь вскрыть замок заклятьем на крови…

– Ах, как оригинально! – издевательски процедила Оксана Тарасовна. – Думаешь, Стелла такая дура, что от элементарной волшбы не защитилась?

Танька раздраженно дернула плечом. Спускать набухшую каплю крови в замок она не спешила. Так и замерла с поднятым пальцем, точно ожидая реакции. И реакция последовала немедленно. Зубастые челюсти нарисованного черепа дернулись, и трескучий, как электрическая дуга, голос пророкотал:

– Не влезай, убьет!

– Кто убьет – тот, кто влезет? – ничуть не смущенная ожившим черепом, поинтересовалась Танька. Судя по тону – из чисто научного интереса.

У черепа выразительно отвисла нарисованная челюсть.

– Н-наверное, – неуверенно прошамкал он.

– Значит, я убью? – возрадовалась Танька. – Какая прелесть, давно мечтала! – при этом она едва заметно покосилась на Оксану Тарасовну и тут же вернулась к черепу. – А кого убью – тебя, да? Тут же больше никого нет!

– Меня нельзя убить, я нарисованный! – уже уверенней возразил череп.

– Запросто! – заверила его Танька и скомандовав: – Ножик кто-нибудь дайте! – с истошным скрежетом, от которого свербело в зубах, принялась скоблить стальную дверь. Грязно-белые чешуйки старой краски медленно и печально полетели на землю. – Вот сейчас поскоблим, вот сейчас поскребем, и останутся от тебя только рожки да ножки…

– У меня нет ни рожек, ни ножек… – плачущим голосом прошамкал череп.

– Не повезло тебе, значит, – продолжая скрести, вздохнула Танька.

– А может, вы не меня? – воспрянул череп. – Может, вы тех, которые внутри, убьете? У них хотя бы ножки есть… – подумал и уточнил: – Ножищи!

– Как же я их убью, если я тут, а они там? – укоризненно покачала головой Танька.

– А я тебя внутрь пущу! – с надеждой воскликнул череп.

Танька немного подумала и нехотя кивнула:

– Только из уважения лично к тебе. Открывай! – она обернулась к остальным и тихонько прошептала: – Черепа – они не очень умные. В связи с отсутствием мозгов.

Казавшаяся монолитной стальная дверь тихо чвякнула и медленно приоткрылась. Внутри трансформаторной будки не было ни сплетения кабелей, ни рычажков. Только непроницаемая, дышащая сыростью темнота и верхняя ступенька старой каменной лестницы, уводящей куда-то вглубь. Танька невольно отступила на два шага назад и оглянулась на Богдана с Иркой. Богдан коротко кивнул и снял со спины ножны с мечом здухача. В последнее время мальчишка повадился всюду таскать его с собой, и никто не обращал на это особого внимания – благодаря ежегодным турнирам местный «Клуб исторического фехтования» был достаточно хорошо известен в городе. Впрочем, если бы какой сверхбдительный милиционер и заставил Богдана продемонстрировать клинок, все равно не нашел бы ничего особенного – до поры до времени меч здухача оставался просто игрушкой ролевика, кованой полоской стали с тщательно затупленным лезвием.

Богдан взялся за эфес, шагнул к темному провалу… Куртка у него на спине натянулась – Ирка незаметным движением ухватилась за край, не позволяя сделать ни шагу.

– Стой на месте, – прошептала она, глядя в сторону, даже губы у нее не шевелились.

Танька продолжала смотреть на друзей вопросительно. Ирка ответила ей совершенно равнодушным взглядом. Богдан нервно поглядел на одну, на вторую и остался на месте.

– Ты спускаешься или меня пропустишь? – нетерпеливо бросила Оксана Тарасовна.

Танька бросила на друзей еще один вопросительный взгляд… но тут же гордо задрала голову, презрительно фыркнула и, подсвечивая экраном мобильника, принялась спускаться по скользким влажным ступеням. За ней двинулся Ментовский Вовкулака.

– Вперед не лезь, – прошептала Ирка на ухо Богдану, за куртку оттаскивая его в самый конец процессии.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Богдан, послушно пристраиваясь замыкающим. Или Ирка ожидает нападения сзади? Богдан перехватил рукоять меча обеими руками и начал спускаться, вжимаясь лопатками в грязную штукатурку стены и настороженно косясь то назад, в полуоткрытый дверной проем, то наверх, на расчерченный подтекающими трубами потолок. Кто знает, откуда выскочит враг.

Танькины кроссовки звучно ляпнули внизу – девчонка словно провалилась во тьму, лишь тусклым квадратиком мерцал экран мобилки. Мгновение царила тишина – лишь слышно, как прерывисто, точно после долгого бега, дышит Танька.

– Ну и? – снова «подбодрила» ее со ступенек Оксана Тарасовна.

Нервное Танькино дыхание стихло – точно она страшным усилием взяла себя в руки. Раздался щелчок. Богдан стремительно сузил глаза – вспыхнувшая под заплесневелым потолком тусклая лампочка в первый момент казалась ослепительной.

Танька убрала руку от выключателя и огляделась. Лампочка покачивалась на шнуре – черные полосы теней плясали на старом продавленном диване, паре ветхих колченогих стульев и ободранном двустворчатом шифоньере в углу. Но Танька глядела на стол с подпертой кирпичом ножкой. Контрастируя с убожеством обстановки, на покосившейся столешнице гордо стоял элегантный электрочайник, и курились парком две кружки с растворимым супом.

– Прячемся, значит, – многозначительно сказала Танька. – Прячемся – выходит, боимся? – в голосе ее звучала смесь удивления с удовольствием. Она недобро усмехнулась и забормотала, медленно поворачиваясь на пятках вокруг своей оси. Глаза у Таньки светились зеленым колдовским огнем. – Титка Стелла, лисы злякалась, в крапиву заховалась, бороною вкрылась, щоб не пожалилась. Кури, гуси, голубята, стари бабки та девчата – близко-близко страшный лис… – голос ее упал до зловещего, с придыханием, шепота. – Кого поймает – того зъист! – вдруг пронзительно выкрикнула она.

Из-за стены ударил отчаянный, полный смертного ужаса вопль. Двери шифоньера с треском распахнулись, и на Таньку сиганули две… боевые бабки. Редкие седые волосы стояли дыбом, сухие рты скалились, открывая щербатые, как поломанный забор, желтые зубы, кривые нестриженные когти нацелены девчонке в лицо…

С неожиданной ловкостью Танька увернулась от атакующих старушек и нырнула внутрь шифоньера.

– Здесь потайная дверь! – крикнула она, хватаясь за узенькую дверцу, оказавшуюся вместо задней стенки шкафа. Заложившие крутой вираж когтистые бабки повисли у нее на плечах, но Танька с силой рванула створку и тут же нырком ушла вниз. Из распахнутой дверцы в старушонок пыхнуло огнем – как из перетопленной деревенской печи. Раздался сдвоенный каркающий вопль, запахло паленым волосом – и бабок снесло в сторону, приложив об продавленный диван. Изнутри выплеснулся новый вопль – и смолк, сменившись задушенным бормотанием.

Танька замерла у потайной двери, во все глаза глядя внутрь. За дверцей оказалась крохотная комнатка, больше похожая на кладовку. В заполнявшем почти всю кладовку глубоком старом кресле скорчилась Стелла. Ноги судорожно поджаты, седая голова в цветастом платке уткнулась в обтянутые толстыми вязаными чулками коленки, подошвы древних резиновых калош выставлены вперед – точно последний заслон перед лицом неумолимого врага. Тело старой ро́жденной сотрясала крупная дрожь – тряслись толстые плечи под раритетной плюшевой жакеткой, тряслись красные, унизанные аляповатыми золотыми перстнями пальцы, ходило ходуном скрипучее кресло. И задыхающийся, полный смертного ужаса голос сдавленно бормотал:

– Змилуйся, батюшка Спиридон, не убивай дуру старую, ось тоби хрест – навики-викив чаклуваты зарекусь, тильки не убивай!