Сережа. Рождение воина - Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко

большим удовольствием и наслаждением уплетали конфеты за обе щеки. Спать все легли уже после полуночи. А утром Сережа, проснувшись, сразу приподнял голову и первым делом с тревогой обратил свой взор в сторону, где теперь жила Оксана вместе со своими детьми. Наверное, он испугался, что ему могло такое счастье только присниться и, он никак не мог поверить тому, что Оля теперь будет жить со своей семьей рядом с ним, практически в одной комнате. Их скромный уголок был заботливо прикрыт от посторонних глаз растянутой от стены до стены прочной тканью для штор. И лишь возле изголовья ткань была немного отодвинута, там, к своему великому удивлению, Сережа и увидел лицо Оли и ее заплаканные глаза. Штора быстро задернулась. Первое, что хотел сделать в тот момент Сережа, это подойти и узнать у нее кто ее обидел. Но она там была не одна, вместе с ней там спали ее брат и мама. Сережа побоялся и постеснялся их беспокоить и решил дождаться того момента, когда они все проснуться и встанут с постели. До тех пор Сережа не спал и ему лезла в голову всякая чепуха, вплоть до того, что он стал думать, уж не из-за того ли Оля плачет, что ей не хотелось жить вместе с ним под одной крышей. Но вспомнив, что последнее время ее отношение к нему было очень благосклонным, он с успокоением подумал, что здесь дело конечно не в нем. А вот в чем, это он решил узнать, во что бы то ни стало, когда она выйдет из своего уголка за ширмой.

Вскоре встала Раиса Максимовна. Потом зашевелились и зашептались в дальнем углу Татьяна и Михайловна, – они спали на соседних топчанах. Потом начали двигаться и мужчины. Постепенно помещение стало наполняться звуками и голосами. Кто-то ставил чай, кто-то открывал консервы, а кто-то вышел на улицу, и за ним хлопнула входная дверь. Наконец откинулся и полог, за которым спала Оксана со своими детьми. Сережа с жадностью впился туда глазами, разыскивая своим взглядом заплаканную и несчастную Олю. Но к его удивлению Оля и не собиралась продолжать плакать, а наоборот она весело сюсюкалась с Артемкой, шутливо пощипывая его за бока, отчего он вскрикивал и смеялся на все подвальное помещение. Да так громко, что опять вызвал недовольство свей мамы, которая сделав суровый вид, проговорила:

– Тише вам, а то доиграетесь и вас, как непослушных, выгонят за баловство! Как вам не стыдно, люди нас приютили, а вы здесь устроили кавардак?! Оля уймись и не трогай брата!

– Пусть дети поиграются, пошумят, – раздался веселый голос Раисы Максимовны, – что ж им с нами стариками только молчать и грустить?!

– Им только дай волю! – улыбаясь, ответила Оксана. – А ну вставайте, сейчас пойдем домой туалет наводить. Вроде с утра тихо?…

– Да, с утра вроде сегодня тише стало, не слышно чертей… Может, спят еще? А может и совесть заиграла? Скажут: пусть хоть в праздник Божий люди отдохнут! – проговорила в надежде Раиса Максимовна.

– Ты, Максимовна размечталась уж больно! Будут они тебе праздники устраивать, просто не проснулись еще. Сейчас встанут, похмелятся, и давай опять палить! – заключил пессимистично Василь.

– Чай, там тоже христиане, может и не будут?.. – проговорила Михайловна крестясь.

– Вот как раз снарядом эти христиане тебя старую и перекрестят! – не унимался Василь.

– Идите к столу! Оксан приглашай детей чай пить, – прервала невеселые разговоры своих соседей Раиса Максимовна.

– Ой, спасибо. Мы сначала домой сходим. А потом уж придем и будем чаевничать.

– Ну, как знаете… – не стала настаивать Раиса Максимовна.

– Одевай, брата, – сказала Оксана дочери.

– А я хочу чая! – обратился к матери Артемка.

– Хочешь, иди, скорей пей, мы тебя с Олей немного подождем.

– Иди-иди, сюда внучек, я тебе чайку налью, и вот конфетку съешь, – засуетилась Раиса Максимовна.

Оксана что-то хотела сказать на вопросительный взгляд сына, но потом махнула рукой и сказала:

– Ладно, раз угощают в гостях, то съешь, только в последний раз. Сначала позавтракать нужно, а потом только сладкое есть. Понял?

Артем радостно и бодро кивнул и кинулся за стол. А Оля тихонько отошла и села на один из стульев стоящих чуть в стороне от их уголка. Сережа решил, что это прекрасный момент разузнать причину ее утренних слез и встав тихонько, стараясь не привлекать к себе внимание окружающих подошел к ней и сел на стул рядом.

– Доброе утро! – сказал он.

– Доброе! – ответила Оля.

И когда он посмотрел в ее глаза, то опять не увидел в них ничего грустного или тревожного.

– Как дела? – спросил он. – Как спалось на новом месте?

– Нормально, – неопределенно протянула она.

– Знаешь…, – начал он нерешительно. – Мне с утра показалось…

– Ты о моих слезах? – без всякого смущения спросила у него Оля.

– Да…

– Не обращай внимания, это бывает, просто мне сон страшный приснился…

– Сон?

– Да, просто сон. У тебя разве таких снов не бывает?

– Нет, – честно признался Сережа. – Нет, сны, конечно, всякие бывают. Бывают и очень страшные кошмары, но чтобы я из-за них плакал, такого не бывает.

– Ну, ты же мужчина, а мужчины не плачут! – подтрунивая его, проговорила Оля шутливо. Но тут же осеклась и сказала: – Ладно, я шучу. Прости. А у меня бывает: приснится что-нибудь этакое, ужасное и я как дурочку лежу и плачу. – И она несколько нарочито засмеялась.

Они замолчали и, вместе наблюдали за тем, что происходило вокруг. Раиса Максимовна хлопотала за столом возле Артемки, Оксана тоже подсела к ним. Михайловна и Татьяна о чем-то тихо перешептывались. А Василь и Богданыч крутили самокрутки, – с сигаретами здесь было плоховато.

– Хочешь, расскажу, что мне приснилось? – проговорила после затянувшейся паузы Оля.

– Да, – сразу, с готовностью ответил Сережа, но тут же устыдившись своей любознательности и боясь показаться нетактичным, добавил: – Как знаешь… Если хочешь…

Она внимательно посмотрела на него и, когда он повернулся в ее сторону, отведя глаза начала говорить:

– Мне снилось, что я иду по полю, а вокруг взрывы, обгоревшие танки, машины, убитые люди и из земли поднимается пар, дым, все плохо видно. Потом под моими ногами начинает падать земля и я проваливаюсь в какую-то страшную, бездонную яму. Лечу и смотрю вверх, а оттуда сверху на меня сыплются комья земли и грязи. А потом, я увидела… – она замолчала, словно собираясь с силами и продолжила: – Я увидела лицо своего отца и закричала: Папа помоги! А он посмотрел на меня каким-то страшным и диким взглядом, словно безумного и зло и жестоко расхохотался. И