Приносящие рассвет - Луис Ламур

Я никому не рассказывал о письме Друсильи, даже Оррину — мне и в голову такое не приходило.

Я не ответил на ее письмо, поскольку не умел писать по-настоящему, а если бы попытался изобразить буквы… Словом, мужчине не положено писать, как ребенку.

Первым делом, я решил съездить к Друсилье, а потому достал, почистил, отгладил свой новый костюм и ближе к вечеру отправился на ранчо. У ворот с винтовкой на коленях сидел Мигель.

— Сеньор! Как я рад, что вы приехали! Сеньорита каждый день спрашивает, не встречал ли я вас.

— Она у себя?

— Хорошо, что вы вернулись, сеньор. Хорошо для нас и хорошо для них. — Он показал на дверь.

Внутри дома был дворик, а сам дом окружала глинобитная стена высотой футов пятнадцать с бойницами для тридцати человек. Вдоль стены шла дорожка, по которой можно было обойти вокруг.

Дон Луис работал за письменным столом. Он поднялся.

— Добрый день, сеньор. Рад вас видеть. Ваше предприятие закончилось успешно?

Мы сели, и я рассказал дону Луису о нашем путешествии. На нескольких коровах стояло его клеймо, мы сохранили полученные за них деньги, и я отдал их.

— У нас возникли сложности, — сказал дон Луис. — Боюсь, это только начало.

Мне показалось, что за короткое время, пока мы не виделись, он очень постарел. Я неожиданно понял, что мне нравится этот строгий, непреклонный старик с седыми усами.

Откинувшись в кресле, он принялся рассказывать мне, как люди Приттса сделали первый ход. На равнине, принадлежащей дону Луису, появились человек сорок, застолбили заявки на землю и приготовились к обороне. Зная, какие люди ему противостоят, дон Луис сначала придержал своих vaqueros.

— К победе ведет много дорог, сеньор, и не все связаны с насилием. Если бы я напал на них, могли пострадать и мои ребята, а этого я старался избежать.

За захватчиками стали наблюдать и заметили, когда Приттс с Феттерсоном поехали по делам в Санта-Фе, тут же в лагере появились бутылки и к полуночи бандиты перепились. Дон Луис оказался поблизости и успокаивал рвавшихся в драку vaqueros.

К трем часам ночи в лагере бандитов все заснули пьяным сном, и тогда люди дона Луиса приступили к делу.

Захватчиков привязали к лошадям и погнали их по дороге к Санта-Фе. Палатки и снаряжение либо сожгли, либо конфисковали, оружие разрядили и вернули владельцам. Они были на полдороге к городу, когда на них натолкнулись несколько бандитов, возвращавшихся из Моры. Началась перестрелка. Четверо головорезов были убиты, еще несколько ранены. Из людей дона Луиса ранили двоих, причем не очень серьезно.

— Преимущество было на нашей стороне, — объяснил дон Луис, — но Джонатан Приттс хитер и старается завязать знакомства, к тому же он не тот человек, чтобы забыть свое поражение. С людьми, которых он нанимает, — добавил дон, — трудно иметь дело. Они слишком наглые и озлобленные.

— Дон Луис, — сказал я, — разрешите мне повидать мисс Друсилью.

Он встал.

— Конечно, сеньор. Боюсь, что если откажу вам, будет еще одна война, которую мне не выиграть. — Он на секунду замолчал, а затем продолжил: — Мы в Нью-Мексико гораздо ближе к вашему народу, чем к своему. До Мехико далеко, поэтому мы в основном торговали с вами, наши обычаи стали походить на ваши. Моя семья не одобрила бы моего поведения, но на границе освоенных территорий не остается времени на соблюдение формальностей.

Стоя в гостиной прекрасного старого испанского дома, я ощущал себя неловко в новой одежде. В Абилине я к ней привык, но сейчас, ожидая Друсилью, снова чувствовал себя не в своей тарелке.

Я услышал стук каблучков по каменным плитам пола и повернулся к двери. Сердце мое судорожно билось, во рту вдруг пересохло, я не мог сглотнуть.

Друсилья остановилась в дверях, глядя на меня. Она казалась выше ростом, чем я помнил, а глаза стали еще огромнее. Друсилья была красива, слишком красива для такого человека, как я.

— Я думала, вы нас забыли! — воскликнула она. — Вы не ответили на мое письмо.

Я мял в руках шляпу.

— Мне казалось, что удастся вернуться раньше, чем доставят ответ, к тому же пишу я с большим трудом.

Вошла индианка с кофе и маленькими пирожными, и меня пригласили к столу. Друсилья сидела выпрямившись и держа руки на коленях. Я решил, что она смущена не меньше меня.

— Мэм, мне никогда не приходилось ходить в гости к девушкам. Наверное, я выгляжу неуклюже?

Друсилья рассмеялась.

— А я никогда не принимала молодых людей.

После этого мы почувствовали себя свободнее. Я рассказал о нашем путешествии, о том, как собирали скот, о встрече с индейцами.

— Вы, должно быть, очень смелый.

Я обрадовался, что она так считает, однако тогда, в ложбине, мне хотелось одного — посильнее вжаться в землю, чтобы меня не подстрелили. И еще выбраться как можно скорее…

Я ничего не имею против испуганного человека, пока он поступает так, как положено… Страх помогает людям выжить и часто делает из них хороших бойцов.

Мы сидели в прохладной просторной комнате с каменными полами и темной массивной мебелью. Надо признаться, чувствовал я себя чудесно. Никогда в жизни я не был в таком доме, поэтому все казалось здесь большим и богатым.

Друсилья беспокоилась о дедушке.

— Он стареет, Тайрел, и я боюсь за него. Он стал плохо спать, а иногда всю ночь расхаживает по комнате.

Когда почти через час я вышел, меня ждал Торрес.

— Сеньор, — осторожно начал он, — дон Луис любит вас, сеньорита тоже. Нашим людям вы нравитесь. — Он пристально посмотрел на меня. — Сеньор Приттс нас ненавидит и пытается завести друзей среди вашего народа. Он тратит много денег, по-моему, он все у нас отнимет.

— Пока я жив, не отнимет.

— Здесь нам нужен шериф — человек, который следил бы за соблюдением законов. — Он взглянул мне в глаза. -Мы хотим лишь справедливости.

— Вы правильно говорите. Нам действительно нужен шериф.

— Дон Луис уже стар, он не знает, что делать, но я всю жизнь был с ним, сеньор, и не думаю, что все решают драки и перестрелки. Этого недостаточно, надо предпринять что-то еще, как сделали бы ваши люди. Пока здесь мексиканцев больше, чем англосаксов. Возможно, если состоятся выборы…

— Шериф-мексиканец не подойдет, Хуан, американцы его не признают. По крайней мере те, кто идет за Приттсом.

— Понимаю, сеньор. Но мы еще вернемся к этому разговору.

Когда я тем же вечером пришел в «Ла Фонду», у бара со стаканом в руке стоял не кто иной, как Олли Шеддок. Это был плотный человек с гривой белокурых волос и широким, улыбающимся лицом.

— Выпей, — сказал он. -Я отказался от должности шерифа, чтобы привезти на Запад твою маму и младших братьев.

— Ты привез маму?