Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

ДОМ ТОР

О, если мог ты видеть это местоВ грядущем, после смены горстки поколений:Возможно, в насажденном мной лесуОстанется деревьев несколько,Допустим, темнолистых австралийцевИль кипарисов, бурями побитых;Их демоны — топор и пламя.Найди фундамента гранит, источенный водой,Что мои пальцы двигали,Заставив камень полюбить соседний камень.Возможно, что-то и останется.Но если ты увязнешь в лени на добрыйДесяток тысяч лет,Там есть гранитный круг на плоскости гранитнойИ лавовый поток в глуби залива,А также устье речки Кармел.Четыре эти вещи сохранятся,Как их ни называй. Узнаешь ты заливПо первозданному морскому аромату ветра,Пусть океан, подобно альпинисту,На время замер, чтоб передохнуть.Узнаешь ты его в излучине залива,Откуда вышли наши солнце и лунаДо смены полюсов, и Орион декабрьскийВечерний был нанизан на шампур залива,Подобен освещенному мосту.Приди сюда наутро — и увидишь чаек,Танцующих с волной над голубой водой,И месяц убывающий, что служит им партнером,Ходячий призрак в ярком свете дня,Что шире и белей любой из птиц на свете.Мой призрак не ищите: он, возможно, здесь,Но темен он и глубоко в граните,Он не танцует на ветруС безумством крыльев и дневной луной.

БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ

Вселенная сжимается и разжимается,Подобная большому сердцу.Сейчас всё разбегается, и дальняя туманностьСпешит, пытаясь обогнать свой свет,В ничто. Но день придет — и вновьОна сожмется, и флотилии звезд и галактик,Туманностей и пылевых скопленийСвой вспомнят дом и в гавань поспешат,Друг друга сокрушая.Слипнутся в один комокИ вновь его взорвут, тогда ничто их не удержит.Не поддается описанью этот взрыв.Всё-всё, что существует в мире,Ревет в огне, обломки разлетаются в пространствоНебес, и новые вселенные бриллиантами ложатсяНа черную грудь ночи, и опять,Подобно атакующему копьеносцу,Далекая туманность мчится в пустоту.Неудивительно, что завораживают нас фейерверкиИ взрывы бомб.То — ностальгия по Большому Взрыву,В котором родились мы все.

Однако всё скопление энергий,Слепивших тот гигантский атом, выживает.Он соберется из осколков вновь —Опять последуют диастола и систола большого сердца.Наш Бог не обещал нам мира,Напротив, жизнь — и смерть, рожденье — и проклятье.Большое сердце бьется и накачивает в насАртериальный кровоток.Неимоверно мир красив!И мы, трагические дети, обезьяны Бога,Причастны красоте, живем, чтоб ей внимать,Для этого нам жизнь,Чтоб видеть красоту, хотя и зубы сжав от муки.И то не Бог любви, не справедливостьФлоренции во время Данте,Не антропоид Бог и не диктатор.Он вечен, бесконечен и беспечен.Взгляни на моря блеск в ночи: поток отливаУносит звезды вдаль — похоже это на паденье наций, —Рассвет, слоняющийся босиком в долине Кармел,Встречает море, то и это существует с их красою,А Взрыв — великая метафора безликого насильяИ корня всех вещей.

Алексей Гришин{13}

КОНСТАНТЕЙН ХЁЙГЕНС (1596–1687)

ЛАТИНСКИЕ ЭПИГРАММЫ

За Справедливость, Порядок и Истину вечно радеет Хёйгенс.Коль видеть его хочешь, так вот он и есть.Если ж ему кроме этих вменяют иные заслуги,Знай, это сплетни пустой лживой старухи Молвы!

Одр, на котором, как дверь, я со скрипом ворочаюсь, сонный[5],Как тебе мил этот сон, как ты желаешь, чтоб яБыл бы разбужен лишь вышней трубою в последнее утроИ чтоб не раньше восстал самой последней, седьмой.

Тщетно безвинное брюхо стягивать узами станем,Если прожорливый рот в крепких не держим цепях.

Друг, что меня поздравляет со счастьем тройным, не желал быТак, как я счастлив втройне, счастлив четырежды быть.

Прежде ошибки твои напоказ выставлялись бесстыдно,Коль ошибешься теперь — скроет ошибку земля.

Геллия плачет о муже своем беспорочном и добром.Он же, больной, завещал нищему всё, что имел.Скоро, узнав про обман порочного злыдня, за гробомБудет идти и рыдать пуще, чем прежде, она.

Прежде чем в черный покров облачится эфир, словно в траур,Он, лишь наступит закат, красным залит — отчего?Изобличенный в грехе, от стыда покраснев, он назавтраЯсный и солнечный день клятвенно миру сулит.

Если нам нужно вручную перенести Мирозданье,Сколько наполнит корзин вся Мирозданья земля?Так говорит Математика: «Сделаешь если корзину,Чтоб половину земли этой вместить, — хватит двух».

Антон Железный{14}

ЭНДРЮ БАРТОН «БАНДЖО» ПАТЕРСОН (1864–1941)

ДЖИБУНГСКИЙ КЛУБ ИГРЫ В ПОЛО

Где-то в дальнем захолустье, где скала — пастуший кров,Клуб был создан под названьем Джибунгских Сорви-Голов.Та страна вершин суровых строгой матерью была,Там верхом скакать опасно, лошадь ходит без седла.Но играли безрассудно уроженцы диких гор,Никакой тебе науки — злость и бешеный напор:Вез в игре их крепкий пони, мышцы скручены жгутом,Хоть с весьма паршивой шкурой, с длинной гривой и хвостом.И заместо тренировки он к траве гонял коров.Просто черти были в клубе Джибунгских Сорви-Голов.

Там, где торжище людское, дымный город как парник,Клуб возник и назван с ходу был «Крахмальный Воротник».И большим успехом в свете пользовался этот клуб,Всякий член одет изящно, в обращении не груб.И бока лоснятся пони, и седлом не стерт окрас,Ведь культурного владельца возит он в неделю раз.Но в погоню вслед за славой те помчались по стране,Чтобы где зимуют раки конкурент узнал вполне.Каждый взял для чистки туфель столько слуг, что будь здоров.Но ждала их встреча с клубом Джибунгских Сорви-Голов.

Так представь, мой друг, какая развернулась там борьбаВ тот момент, как налетела Джибунгских Чертей гурьба.Оказалась жуткой встреча, пер без удержу народИ ломал, как спички, ноги — лишь бы глянуть, чья берет.Бились насмерть, нервно пони между мертвых тел ступал,Только счет держался равным, и никто не уступал.И последний, кто свалился, смерть найдя в лихом бою,Капитаном был Крахмальных, — так игра прошла вничью.

И тогда с земли поднялся лидер Джибунгских Чертей,А в глазах горела ярость, хоть изрублен до костей.Глянул, пусто в обороне, — мертвецам оставь покой, —Он залез на пони, клюшку сжал слабеющей рукой.Так решил добыть победу, в нем еще горел запал;Он ударил и — промазав — умер, прежде чем упал.

 _______________И у старой речки Кампасп, где в траве скользят ветра,Ряд стоит надгробий низких возле тропки овчара.И гласит сурово надпись: «Путник, скорбен будь твой лик,Спят здесь Джибунгские Черти и Крахмальный Воротник».Коль в туманный вечер лунный окружает динго вой,За мячом нагнутся тени над невидимой травой.Игроки летят друг к другу, столкновений слышен звук,Частый топот сильных пони, деревянных клюшек стук.Хоть поскачет быстро путник под кабацкий бедный кров,Нагоняет призрак клуба Джибунгских Сорви-Голов.

ПЕРВОПРОХОДЕЦ