Негритянский квартал - Жорж Сименон

— Значит, ты согласен на развод, Джо?

— Конечно!

Нервы ее не выдержали. На глазах выступили слезы, она разрыдалась. Дюпюш, не зная, что ему делать, топтался вокруг нее.

— Почему ты плачешь? Ты же видишь, я согласен на все.

Она посмотрела на него и зарыдала еще отчаянней.

Дюпюш отвернулся: он понял, что выражает ее взгляд.

Он и сам знал, что сильно похудел, что у него утомленные глаза, покрасневшие веки. Он теперь носил короткую стрижку, потому что в порту было очень пыльно.

Сломанный зуб тоже не украшал его.

Почему-то Дюпюш вспомнил Лами — тот тоже изо всех сил старался быть спокойным.

— Почему ты бросил меня, как только мы приехали в Панаму? — спросила она, вытерев глаза платком и все еще всхлипывая.

Дюпюш пожал плечами.

— Это ты меня бросила.

— Я?.. Как ты смеешь так говорить, Джо! Я пошла работать, чтобы…

— Вот именно! Ты никак не можешь понять. Ты пошла работать. Ты! Ты зарабатывала на жизнь себе и мне. Ты, а не я! Ты обедала вместе с Коломбани… — Он провел рукой по лбу. — А меня заставила продавать сосиски!

Дюпюш замолчал, и Жермена повернулась к нему, растроганная, готовая броситься к нему на шею.

— Джо!..

Он отрицательно покачал головой и опять обошел вокруг стола.

— Ты писала отцу, — глухо продолжал он, — и он писал тебе. Ты…

— Будь справедлив, Джо! Тебе нечего было сказать мне, когда ты приходил за мной в отель и мы шли гулять. Ты молчал, ты дожидался, когда я уйду… Ты любишь свою негритяночку, да?

Дюпюш сделал неопределенный жест, означавший, что он и сам этого не знает.

— Из-за нее ты не хотел возвращаться в Панаму и даже не попытался вернуть меня.

— Не думаю.

— А теперь она ждет ребенка.

Дюпюш вскинул голову.

— Что ты говоришь?

— У тебя будет ребенок.

— Это она тебе сказала?

— Нет… Не смотри на меня так… Мне сказал Монти.

Дюпюш потер лоб. Он вспомнил, что последние дни какие-то люди бродили вокруг его дома и расспрашивали хозяев и соседей.

— Монти добавил, что она собирается избавиться от него. Неужели ты этого не знал?

Дюпюш опустился на стул.

— У тебя есть еще что сказать? — спросил он изменившимся вдруг голосом.

— Но, Джо…

— И чтобы брак был расторгнут по моей вине? Что ж, это нетрудно.

Жермена перепугалась. Не так, совсем не так представляла она себе их встречу.

— Че-Че здесь все знают. Он очень влиятелен и сделает все необходимое. Вы с Кристианом сможете пожениться.

— Джо!..

— Ну, в чем дело?

— Не знаю… Ты пугаешь меня.

— Тем, что даю тебе возможность выйти замуж за Кристиана? Он вполне приличный парень и увезет тебя во Францию.

— Послушай, Джо, ты не должен на меня сердиться.

Я знаю, ты все равно разозлишься…

— Тогда помолчи.

— Но я не могу видеть тебя таким. Обещай мне, что примешь мое предложение.

— Нет.

— У меня отложены деньги. Если ты хочешь вернуться во Францию или уехать еще куда-нибудь…

— А здесь я тебе мешаю?

Она опять чуть не разрыдалась.

— Нет, Джо, вовсе нет. Не надо быть таким злым.

Жаль, ты себя не видишь… Ты пугаешь меня.

— Но я же совершенно спокоен, Жермена.

— Позволь мне дать тебе денег и займись чем-нибудь, все равно чем.

— И что, по-твоему, я должен делать?

— Откуда мне знать? Ты инженер, умный человек.

Стоит тебе захотеть…

— А я не хочу.

Дюпюш поднялся, взял Жермену за плечо и тихонько подтолкнул ее к двери.

— Ступай. Пусть Че-Че приедет с бумагами, я подпишу все, что нужно.

Она никак не могла решиться уйти. Дюпюш вспылил:

— Кому я говорю — уходи! Неужели не понимаешь, у меня нет больше сил! Ну что еще сделать, чтобы ты ушла?

Она испуганно попятилась.

— Уходи! Такси стоит внизу. Че-Че ждет тебя у Жефа.

Он открыл дверь и вышел на площадку. И туг Жермена внезапно бросилась ему на шею. Она целовала его впалые щеки, захлебываясь слезами и бормоча:

— Джо! Бедный мой Джо!..

Он высвободился из ее объятий.

— Ступай!

— Джо, поклянись, что не наделаешь глупостей!

— Ступай!

— Поклянись! Ты не понимаешь, ты не видишь себя», — Уходи, умоляю тебя, уходи…

— Хорошо.

Она спускалась по лестнице, как слепая, утирая платком невидящие глаза и оборачиваясь. А он уже кричал, перегнувшись через перила:

— Ника, Ника! Иди сюда!

Уф, наконец-то! Дюпюшу было трудно дышать, что-то теснило грудь. Внизу открылась дверь. Он понял, что женщины встретились в прихожей.

— Где ты, Ника? Поднимись ко мне!

Вероника вошла с неподвижными, широко раскрытыми глазами, медленно, скованной и вместе с тем торжественной походкой.

— Входи… Что ты делала внизу?

— Ждала.

— Почему не сказала мне правду?

— Какую правду, Пюш?

Она осматривалась, словно удивленная тем, что в комнате все осталось по-прежнему. Послышался шум отъезжавшей машины, но Дюпюш не подошел к окну.

Солнце садилось. Его сверкающие лучи тускнели, в комнату вползали мягкие, сероватые сумерки. Когда рокот мотора замер вдали, Дюпюш поднял жалюзи. С улицы снова ворвался шум.

— Ты давно беременна?

— Это она тебе сказала?

— Отвечай! — раздраженно настаивал он.

— Два месяца… Но я не виновата, Пюш. Я сделала бы так, чтобы ты ничего не знал.

Странно было видеть ее на том месте, где только что сидела Жермена. Она казалась такой маленькой, хрупкой, беззащитной. И эти широко раскрытые темные глаза, умоляющие глаза раненого животного…

— Приготовь поесть.

— Сейчас, — обрадовалась она, довольная тем, что он заговорил о другом.

Открыла шкаф, достала сыр, хлеб, масло.

— Я не успела ничего купить на обед. Ты очень голоден, Пюш?

Она не осмеливалась спросить, о чем он говорил с женой. Принесла и поставила на стол бутылку пива.

Дюпюш подумал, что поезд в Панаму уже ушел.

Значит, Жермене придется переночевать в Колоне, в гостинице Жефа; они, конечно, все там собрались.

— Почему ты ничего не ешь?

Дюпюш жевал хлеб с сыром и поглядывал на Веронику, которая не прикасалась к еде.

— Ты хотела сделать аборт? — вдруг спросил он, нахмурив брови.

— Я боялась, что ты рассердишься.

— Дурочка!

— Ты не сердишься, Пюш? Ты хочешь, чтобы я родила маленького?

Теперь рыдала и она. Дюпюш впервые видел ее плачущей. Слезы катились по ее щекам, на темной коже они казались прозрачными, как хрусталь.

— Перестань! — приказал он, вставая.

Хватит с него слез! Нервы у него и так напряжены до предела.

— Перестань! Чего ты ревешь?

— Пюш, милый, еще не поздно. Я должна была завтра выпить снадобье…

Оставаться в комнате он больше не мог.

— Ну хватит. Пойдем погуляем…

— Хорошо, Пюш.

Она утерла глаза. Всхлипывая, схватила свою красную шляпку и кое-как нахлобучила ее на голову.

Соседи, а также все те, кто вышел на порог подышать вечерним воздухом, смотрели им вслед. Вероника, как всегда, не смела взять Дюпюша под руку. А он большими шагами направился к вокзалу и пересек железнодорожное полотно.

— Куда мы идем, Пюш?

— Никуда. Просто гуляем.

Прямо под открытым небом горел костер. У огня сидела женщина и варила в котелке рыбу. Юбка у нее задралась, черные ноги обнажились до самого живота.

— Здесь нехорошо, Пюш, — робко сказала Вероника.

— Ты так считаешь?

Он нарочно прошел совсем рядом с хижинами. В ста метрах отсюда горели электрические вывески универмагов, которые еще торговали: в десять ожидался американский пароход с четырьмястами пассажирами.

— Ты сердишься на меня, Пюш?

— За что?

— Твоя жена гораздо красивее меня. И потом, она белая.

— Конечно! — насмешливо согласился он. — Но Кристиан тоже белый. Они будут отличной парой.

— Ты грустишь?

— Я? С какой стати мне грустить?

Вот именно — с какой стати? Он сел на песок возле самой воды. Волны отлива почти касались его ног. Еще не совсем стемнело, но суда на рейде зажгли огни.

Вероника сидела тихо, боясь нарушить молчание.

Она не решалась даже посмотреть Дюпюшу в лицо, чтобы прочесть ответ на вопрос, который ее мучил. От берега отошла пирога, двое рыбаков стояли в ней и с трудом гребли. Самолеты, охранявшие зону канала, прошли над ними, обшаривая небо своими мощными прожекторами.

— Пюш!

Он не шелохнулся. Казалось, он спит.

— Знаешь, о чем я думаю, Пюш? По-моему, тебе лучше вернуться к жене.

Он по-прежнему сидел неподвижно, и Вероника видела лишь серое море да одинокую звезду, словно подвешенную над их головами.

— Она хочет вернуться к тебе, Пюш.

Он растянулся на спине, лицом к небу. Вероника замолчала, она не знала, что еще сказать. Ей было страшно, как раньше Жермене.

— Пюш…

— Ляг, девочка, — вздохнул он.

Она покорно вытянулась. Они лежали на грязном песке, который еще хранил остатки дневного тепла, и море касалось их ног.

Незаметно одна за другой появлялись звезды. Вдали надрывалась пароходная сирена, вызывая лоцмана. Бригада Дюпюша сегодня не работала. Он знал, что на подходе судно из Рио-де-Жанейро, совершающее туристический рейс вокруг Южной Америки. Через час «Атлантик» и «Мулен-Руж» будут битком набиты.