Литературный призрак - Дэвид Митчелл

Она распахнулась в темноту квартиры.

За всю ночь Кати не сказала ни слова, хотя не спала — я это чувствовал. Оглядываясь назад, думаю, что это и было началом конца.

Ну вот, я спустился по склону.

Мимо едет автобус — набит битком, как обычно. Люди глазеют по сторонам. Черт подери эту их китайскую манеру в упор пялиться на тебя! Это так невежливо! Подумаешь, европеец загорает в костюме. Возвращается в будний день с прогулки в горы. Что особенного? Никогда раньше не видели, что ли?

А солнце-то, солнце! Удар как у боксера. Того и гляди отправит в нокаут. Снова пролетел вертолет, наполнил долину гудением. Давно надо было побывать в этих местах. Меня ждали, а я не сделал ни шагу навстречу. Только мотался туда-сюда, в офис и обратно на этом чертовом пароме через реку Стикс.

Интересно, а где живет горничная? В Коулуне или в каком-нибудь из новых районов? От порта до дому добирается на автобусе или ловит машину. Все приличные магазины остаются далеко позади. В подобном районе, наверное, живет и Мин. Узкие улочки. Стены зданий до пятнадцатого этажа заляпаны вывесками — грязные мастерские, стрипклубы, пункты обмена валют, ресторанчики и бог знает что еще. Вверху огрызок грязного неба. Шум, конечно, никогда не затихает. В головах у китайцев, должно быть, есть какой-то звуковой фильтр: в этой какофонии они умеют выделить только ту партию, которая их интересует. Такси, дешевые плееры, пение из храмов, спутниковое ТВ, завывания продавцов, усиленные мегафонами. Чем дальше идешь, тем сильнее становится запах грязи, мочи и дим-сума [39]. В подъездах маячат личности, которым давно пора побриться и сменить рубашку, — предлагают наркотики. Карабкаешься вверх по лестнице (лифты в таких местах вечно не работают), там в крошечной квартирке ютится семья из семи человек. Они бранятся, смотрят телевизор, пьют. Даже не верится, что я работаю в этом же городе. Даже не верится, что в районе горы Виктория здания похожи на маленькие дворцы. Где-то там, наверное, японский парнишка сейчас восстанавливает пострадавшие от перелета биоритмы. А его девушка подает ему на серебряном подносике чай с лимоном. Или нет, скорее всего, ее горничная подает ему чай с лимоном. Интересно, как они познакомились? Ужасно интересно.

Каждый город состоит из множества городов.

Когда я впервые прилетел в Гонконг — еще без Кати, она прилетела позже, — мне дали один день, чтобы я оправился от джетлага. Я чувствовал себя прекрасно, поэтому решил воспользоваться выходным и осмотреть город. Я куда-то заехал на трамваях, и меня охватил ужас от нищеты вокруг. Передвигаясь по подвесным дорожкам, я чувствовал себя спокойно только в окружении деловых костюмов и кейсов. В вагончике фуникулера я поднялся на вершину горы Виктория. Тут прогуливались жены богачей, няни с ребятишками, парочки подростков, разглядывающие другие парочки. С прилавков на колесиках — такие сооружения мой отец называл базарными тачками — торговали путеводителями, кокосовыми орехами, пакетиками с легкими солеными закусками, которые так обожают китайцы и индийцы. На одном лотке нашлись путеводители на английском и открытки с видами, я купил несколько. Неожиданно груда тряпья у прилавка зашевелилась и что-то протявкала по-китайски. Оттуда высунулось сморщенное грязное лицо и с омерзением уставилось на меня. Меня передернуло. Продавец рассмеялся и сказал:

— Не бойтесь, он безобидный.

Нищий захрипел и повторил свои слова, только медленнее и громче.

— Что он говорит? — обратился я к продавцу.

— Просит милостыню.

— Сколько ему нужно?

Дурацкий вопрос.

— Он просит не денег.

— А чего?

— Времени.

— Что это значит?

— Он думает, что у вас много лишнего времени, раз вы его тратите зря.

Язык стал сухой и шершавый. Хочется пить… Я выпил бутылку воды вместо завтрака и с тех пор ничего не пил. Обычно я пью кофе или виски. Старик фермер поджигает какие-то палочки. Бамбук? Похоже на фейерверк. Лиловыми завитками дым тянется через дорогу. У меня на глаза наворачиваются слезы. Я сижу под густым раскидистым деревом, веткам которого не удается полностью скрыть небо, как словам не удается полностью скрыть то, что стоит за ними.

Кусты одичавших красных роз разрослись вдоль стены из камня, который осыпается, превращаясь обратно в песок. Собака на привязи зашлась в истерике, когда я подошел. Шквал оскаленных зубов и остервенелого лая. Думает, что я привидение. Матрасики, выставленные проветриваться. Звучит китайская поп-музыка, ужасная, трескучая. Двое стариков сидят неподвижно в комнате без всякой мебели. Над их чашками поднимается пар. Лица ничего не выражают. Ждут чего-то. Как хорошо было бы зайти и сесть рядом с ними. Я бы отдал им мой «ролекс». Они бы улыбнулись и налили мне жасминового чая, и нам было бы хорошо.

Я смотрел, как за стеклом по ночной улице движется поток машин, людей, чужих историй. Неоновые буквы снова и снова посылали свои сообщения. Парнишка японец со своей девушкой незаметно исчезли, как это я прозевал, черт подери. Лайонел Ричи допел, замолчал. Второй гамбургер остыл, затвердевший жир вставал в горле комом, и я не смог доесть. Зазвучала «Богемская рапсодия» [40] в немыслимой обработке, с текстом на кантонском. Пора возвращаться в офис, готовить отчет для господина Вае, а то Аврил разыграет страдания пресвятой мученицы в трех актах. Сейчас, последняя песенка, последняя чашка сладкого, как сироп, кофе, и я буду пай-мальчиком, вернусь на контрольную. Заиграли «битлы», «Черного дрозда» [41]. Никогда раньше не вслушивался в эту вещь. Красота. Просто красота.

— Нил Броуз?

Голос с валлийским акцентом, незнакомый и знакомый одновременно. Парень что твой Мистер Крот, взгляд из-за стекол в роговой оправе.

— Да?

— Меня зовут Хью Ллуэллин. Мы встречались у Тео и Пенни Фрезер на новогодней вечеринке.

— А, да… Хью… Конечно, конечно.

Киваю. Я его отродясь не видывал.

— Не возражаете, если я займу кресло за вашим столиком?

— Конечно, пожалуйста. Если только этот пластиковый стул, привинченный к полу, можно назвать креслом. Простите мне мою дырявую память, Хью. Вы из какой компании?

— Раньше работал в «Жардин-Перл». Сейчас — в Инспекции по перемещению капиталов.

Черт. Ну теперь-то я вспомнил. Тогда у Тео мы поговорили о регби, затем немного о бизнесе. Потом я совершенно выбросил его из головы.

— Браконьер подался в лесники, да?

Хью Ллуэллин в вельветовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях, улыбаясь, переставил тарелки с подноса на стол. Овощной бургер и чашка с кипятком, в котором расплывался пакетик чая. Валлиец, мать его так.

— В народе еще говорят: «Чтобы поймать вора, нужно быть вором», — ответил он.

Да, мой отец часто повторял эту поговорку.

— Читал о ваших наездах на эту, как ее… Вроде «Шелковый путь», да?

— Да-да. Не передадите ли мне кетчуп, будьте любезны.

— До меня дошли кое-какие занятные слухи о том, что они отмывали деньги для крупнейших наркодельцов из Кабула. Это правда? Можете смело со мной поделиться, я никому не скажу.

Хью откусил кусок овощного бургера, пожевал немного, улыбаясь, и проглотил.

— А до меня дошли кое-какие занятные слухи касательно счета один три девять ноль девять три один.

М-мать. Я чуть не сблеванул съеденный дерьмо-бургер.

— Не понимаю, о чем вы! — рассмеялся я.

Глупо, преступники всегда говорят именно эту фразу.

— Можете смело со мной поделиться, я никому не скажу, — Хью, улыбаясь, подцепил вилкой чайный пакетик.

— Это что, шифр кодового замка?

— Нет. Это секретный счет холдинга «Кавендиш», к которому имеете доступ только вы.

Итак, он раскрыл карты.

— Это проверка на вшивость или у вас есть ордер на мой арест?

— Я предпочел бы, чтобы у нас с вами состоялся дружеский разговор.

— Мистер Ллуэллин, вы даже не представляете, во что впутываетесь.

— Мистер Броуз, Андрея Грегорского я знаю гораздо лучше вас. Уж поверьте. Вас подставили. На моих глазах это происходит не впервые. Как вы думаете, почему его имя нигде не фигурирует? Ни в одном документе, ни в одном файле. Так же, как и имя Денхольма Кавендиша. Потому что они к вам нежно привязаны? Исключительно вам доверяют? Для них вы просто очередной пуленепробиваемый жилет.

Много ли ему известно?

— Это самый обычный счет, предназначенный для…

— Я не хочу, чтобы вы ложью загоняли себя в угол, мистер Броуз. Я знаю, что у вас и в личной жизни сейчас сложный период. Но если вы откажетесь от сотрудничества со мной, к концу недели дело примет совсем плохой оборот. Я ваша последняя соломинка.

— Мне не нужны соломинки.

Он пожал плечами, проглотил последний кусок овощного бургера. Я даже не заметил, как он с ним расправился.