Белка в колесе - Анатолий Бурак

В том, что это именно бессмыслица, я вскоре убедился, проплыв «мимо Парижа» еще раз. Запомнилось почему-то обилие китайцев и вывески магазинов, выполненные иероглифами. Но бредням не прикажешь, и я постепенно успокоился.

Хотелось вернуться, вернее, лень было плыть вперед, но, пару раз дернув скобу и удостоверившись в ее крепости, я прекратил думать и об этом. Наизнанку меня не выворачивало. Искомый результат, по крайней мере «программа минимум», налицо, и путешествие продолжалось.

Беспокоиться я начал где-то часов через восемь. Еще не осознавая опасности, чувствовал, что должен причалить к берегу. На плоту имелись рулевое весло и несколько шестов, но проклятая скоба… Я дергал наручники, успокаивая себя тем, что это «старые штучки», но неосознанная паника нарастала. Когда же послышался отдаленный рев и на горизонте показалось огромное облако, стало жутко. Это не могло быть не чем иным, кроме водопада, и если у меня и имелись какие-то шансы преодолеть его живым, то скоба и наручники сводили их к нулю.

Я попытался перейти, но увы. В припадке ярости я дергал изо всех сил, сдирая кожу на запястье и не замечая боли. Ссадины мгновенно зарубцовывались, однако утешения это не приносило. Должно быть, ужас придал мне силы, так как пришел в себя я на берегу. С одежды текло ручьями, а плот исчезал вдали. Часа два я лежал на песке, восстанавливаясь. Все запасы остались на плоту, вернее, уже за водопадом, и я совершил переход.

Несомненно, я вышел в нормальном мире. На небе светило солнце, много зелени, и луга радовали обилием трав. Но и всё. Не существовало Парижа, покинутого мною часов десять назад. Вообще никакого намека на цивилизацию. И полное отсутствие еды, если не считать таковой стадо оленей, пасшееся шагах в двухстах. Сзади за поясом я обнаружил пистолет, засунутый туда в беспамятстве, но до стадии охоты я еще не дошел. Вечерело, и становилось прохладно, а потому я решил вернуться в коридор, благо температура там постоянная и никогда не вызывает дискомфорта. Лагерь с примостившимся рядом садовым домиком отсутствовал, оставшись выше по течению. Только мои следы и всё тот же рокот водопада. Пожав плечами, я побрел на звук.

Идти пришлось часа три. По мере приближения ощущалось величие этого чуда природы. Казалось, что тонны падающей воды передают земле свои колебания и она тихонько подрагивает. В воздухе висела водяная пыль, и одежда вскоре промокла, но я почти бежал вперед, спеша поскорее УВИДЕТЬ.

Не знаю, подходит ли слово «грандиозно», но другого на ум не пришло. Он просто огромен, я пытался заглянуть в ревущую бездну и не смог увидеть дна. Всё укутывало покрывало водяных брызг подобное туману. «С километр, не меньше», — мелькнула мысль, попутно отметив, что на Земле подобных мест нет. На смену восхищению понемногу вернулось чувство голода, и, решив, что здесь то уж точно ничего съедобного не найду, перешел.

17

Уф-ф, я снова находился в городе. Надеюсь, что в Париже, хотя, видит Бог, в моем положении я бы обрадовался любому самому занюханному городишке из российской глубинки. Но, пройдя пару кварталов, я убедился, что это именно Париж, ибо не узнать города после стольких месяцев блужданий по его улицам я не мог. Есть хотелось неимоверно, а потому я стал искать ближайший супермаркет. Не видя ничего вокруг, наполнил корзину разнообразной снедью и отправил ее в коридор. Конечно, выходить без покупки не очень удобно, но у меня совершенно не имелось денег. И вообще, из имущества при себе остались только наручные часы, правда, золотые и стоившие мне больше тысячи евро, и пистолет с одной обоймой. Еще существовал прибор, но его я оставил, спрятав в камнях. Выйдя из магазина и оглядевшись, «шагнул» в тень.

Мне казалось, что ничего вкуснее я не ел никогда в жизни, а пиво казалось просто восхитительным. Да-а, с «Балтикой» ничто не сравнится. Немного поудивлявшись, как далеко успели забраться отечественные производители, я завалился спать.

Проснулся отдохнувшим и, позавтракав остатками и умывшись, вышел в город. Первым делом в отель и переодеться. Не помешал бы горячий душ и чашка хорошего кофе. Конечно, предстоит еще вынести издевательства Инны на тему «лягушка-путешественница», но по сравнению с пережитым это такая мелочь.

Войти в гостиницу мне не дали. То есть, конечно, в вестибюль я проник, но и все.

— Что угодно господину? — Портье был сама любезность.

— Двести семнадцатый, пожалуйста. — В последние месяцы я усиленно занимался французским, «прокачивая» уроки по десятку раз и шлифуя произношение.

— Господина ждут?

Я недовольно поморщился.

Я, конечно же, не Ален Делон, но после четырех месяцев проживания вправе был рассчитывать на несколько иной прием. А потому, напустив в голос побольше холода, произнес:

— Я здесь живу, дорогой мой.

— Господин уверен, что ничего не путает? Именно двести семнадцатый? — уточнил портье, жестом подзывая кого-то, стоящего у меня за спиной.

Я счел, что оборачиваться ниже моего достоинства, раздраженно сказав сквозь зубы:

— Убежден, милейший. И позовите кого-нибудь рангом повыше.

На плечи легли чьи-то крепкие руки, а клерк уже потерял ко мне интерес, обращаясь к паре явно моих соотечественников.

— Что угодно господам? — спросил он по-русски, но этому я удивился немного позже, занятый секьюрити.

Ребята они довольно крепкие, и, «обыкновенному», мне с ними ни за что бы ни справиться. Но в анамнезе у меня были уроки Виктора, да и коридор чего-то да стоил. Спустя минуту, нокаутировав обоих, я снова обратился к портье:

— Ты, урод, я здесь живу, и номер, люкс, между прочим, у меня оплачен на полгода вперед. И если чрез минуту со мной не будет разговаривать старший менеджер, то я разозлюсь не на шутку!

В запале я прибавил еще пару непереводимых слов, составляющих сокровищницу родного языка. Однако, к моему удивлению, он всё понял и начал багроветь. Шлепнув рукой по клавише интеркома, быстро произнес:

— Вызовите городовых, у меня нештатная ситуация. — Испокон веку полицию во Франции именовали «ажанами», но в любом случае, как ни назови, мент — он и в Париже мент. А потому дожидаться я не стал и, выдав еще пару ласковых, ретировался. Раздражение требовало выхода, и я повернулся, собираясь ударить ребром ладони по сгибу локтя, изобразив международный жест. И вытаращился во все глаза. На фасаде РУССКИМИ буквами светилась вывеска: «Постдвор „Гордость нации“.

Да-а, поселялись-то мы с Инной в «Националь», носивший французское название. Из двери выбегали повергнутые мною секьюрити, а вдали слышалась сирена, и я опять ушел в коридор. Водопад находился на месте, и я, присев и включив прибор, стал отматывать последний час.