Конец - Давид Монтеагудо

— Нет, и все равно у меня это никак не укладывается в голове.

— Зато у Марибель очень даже укладывается. Я же тебе говорю: у них… это сразу видно… что-то между ними не так.

— А ты знаешь хоть одну пару, у которой после двадцати лет совместной жизни все идет хорошо? У каждой свое. Но чтобы уйти так… по-свински… Понимаешь, именно со временем, с годами, человек учится быть терпеливее, учится понимать, что нельзя выкидывать подобные номера.

— Не исключено, что он вернется.

— Сборище психов, — говорит Уго, словно припечатывая, и тотчас плюхается поперек кровати, на которой сидел.

— Нет, не надо! — в панике кричит Ибаньес, увидев, что Уго вновь принял горизонтальное положение. — Одевайся-ка и побыстрее выходи. Девушки наши вот-вот вернутся, и если они не принесут нам хороших вестей — а я лично просто уверен, что не принесут, — надо будет обсудить, как быть дальше…

— Хороших вестей? — переспрашивает Уго, отрывая голову от матраса. — А какие, скажи, хорошие вести они могут принести?

— Ну, допустим, что у скалолазов есть работающий телефон или их машина заводится.

— Ах да, конечно, ты ведь уже объяснял про этих скалолазов.

Уго приподнимается и снова садится на койку, но, по всей очевидности, вставать не собирается. Он застывает, устремив взгляд неизвестно куда и отдавшись своим мыслям.

— Давай пошевеливайся, — торопит его Ибаньес, — уже утру скоро конец, а нам, не исключено, придется топать несколько километров.

Уго смотрит Ибаньесу прямо в глаза, но взгляд у него при этом отсутствующий, рассеянный — взгляд человека, который слушает, но не слышит, что ему говорят.

— Иди, Кова оставила тебе немного кофе… чтобы ты потом не жаловался.

— А… кофе… отлично… отлично.

— Ну ты даешь! Я думал, ты обрадуешься. Кова сказала нам, что ты, проснувшись, будешь орать, требуя чашку кофе: A coffee! My kingdom for a coffee![9] как сказал бы небезызвестный человек из Стратфорда. Впрочем, как желаешь, — добавляет Ибаньес, увидев, что Уго по-прежнему погружен в себя. — Все равно кофе давно остыл. Он вчерашний, из термоса…

— Слушай, мы могли бы, — говорит Уго, наконец облекая свои мысли в словесную форму, — могли бы подняться в поселок. Он ведь близко. А вдруг найдем кого в одном из домов.

— Отлично! Голова у тебя вроде бы начинает варить. Конечно, ничего оригинального ты не предложил, но главное — начать. Давай приводи себя в порядок, мы ждем тебя на воздухе. На самом деле утро замечательное — приятно будет пройтись. Жаль только, что зря потеряли самые прохладные часы… Скоро жара наступит.

Уго встает и потягивается. И вдруг резко сгибается пополам — его сотрясают приступы кашля, они не прекращаются все то время, пока он идет к своей кровати и роется в вещах, отыскивая пачку сигарет. Потом он опять что-то долго ищет, продолжая надсадно кашлять. И вот сигарета зажата у него во рту, а рука победно лезет в карман и вытаскивает оттуда зажигалку. Уго жмет на кнопку, предвкушая наслаждение от первой затяжки, еще раз нажимает, еще и еще — каждый раз все с большей злостью. Вдруг он замирает, уставившись в пустоту, в мозгу его вспыхивает неприятное воспоминание, он алчно оглядывается кругом, шарит глазами по кроватям, как потерпевший кораблекрушение, который мечтает увидеть доску среди волн.

— Единственная работающая зажигалка находится в надежном месте, — весело сообщает Ибаньес, опять заглядывая в дверь. — И вообще в здании запрещено курить.

Хинес — Уго — Ибаньес

Ибаньес и Хинес стоят, прислонившись к стене, на углу площади перед приютом. Они ждут здесь возвращения женщин, потому что именно с этого угла видна тропинка, которая ведет от реки; кроме того, это единственное место, где есть тень — ее бросает огромный дуб, растущий в нескольких метрах от стены. Солнце уже поднялось довольно высоко, лучи его начинают слепить, отражаясь от известковых стен приюта и от выцветших плит, покрывающих землю. Ибаньесу нечем защитить глаза, и он щурит их так, что они превращаются в две черные щелочки, окруженные морщинами. Зато у Хинеса на голове красно-белая кепка с большим козырьком, которая делает его похожим на американца.

— А разве не было домов там, внизу, до того как переедешь реку? — спрашивает Ибаньес, приставляя ладонь ко лбу, чтобы взглянуть на Хинеса. — Сколько раз я видел их с дороги, там, где заканчивается этот прямой, довольно длинный отрезок и начинается спуск…

— Да, там что-то вроде фермы… — соглашается Хинес, — но вид у нее сейчас такой, будто она уже несколько лет как заброшена. Во всяком случае, я не заметил никаких признаков жизни.

— Опять не повезло, — говорит Ибаньес. — Все опустело… И ведь что характерно: это следствие исхода из деревень, начавшегося несколько десятков лет назад. К тому же на эти места, к несчастью, еще не пала манна небесная — сельский туризм, а ведь, согласись, отличные пейзажи, ущелье…

— Кстати, помнишь тот бар у дороги? С навесом…

— Да, и правда! Не исключено, что он до сих пор работает. — Ибаньес сразу воодушевляется. — Вчера я как-то не обратил внимания… Дело в том, что… обычно, если появляется такое желание, едешь в Сомонтано, это гораздо ближе — километров пять, не больше.

— А разве этот бар так далеко отсюда?

— Да, милый мой, далековато. К тому же вряд ли в воскресенье работает хоть одно придорожное заведение. Здесь все совсем не так, как в туристических районах.

— Не важно, не будем опережать события. Сперва нужно добраться до поселка.

— Если только все раньше как-нибудь не разрешится.

— Неужели ты надеешься, что девушки…

— Или что снова появится свет.

— Не знаю… есть у меня предчувствие…

— Любые предчувствия — это чистый предрассудок, — перебивает его Ибаньес. — Я больше верю в случай, в «решительный и надежный случай»…

— Тоже не сказать, чтобы очень уж научный подход…

— Нет, конечно не научный, зато разумный. Ведь именно случай правит большинством…

— Доброе утро! У кого есть зажигалка?

Хинес и Ибаньес прерывают разговор и поворачивают головы в сторону приюта. К ним обращается Уго; он только что вышел и направляется в их сторону, глаз его не видно за темными очками. Теперь он выглядит куда лучше, чем в момент пробуждения. Он побрился и оделся в одежду более светлых, чем вчера вечером, тонов. В левой руке у него белеет сигарета, все еще не зажженная.

— Доброе утро, — отвечает Хинес.

— Надо же! — удивляется Ибаньес. — А я думал, ты уже сидишь где-нибудь в сторонке и трешь две деревяшки, чтобы добыть огонька.

— Обычно мне, чтобы проснуться, нужны либо горячий кофе, либо сигарета… зажженная, разумеется. Ну ладно, где зажигалка-то?

Хинес опускает руку в карман и протягивает ему зажигалку. Уго, сделав еще несколько шагов, берет ее.

— Чего ты на меня так уставился? — спрашивает Уго, закуривая и глядя на Хинеса сквозь темные очки. — А ты сам уже курил?

— Нет, сегодня нет.

— Значит, ты не курильщик.

— Я курю от скуки. А сегодня нам скучать явно не придется. И должен признаться, меня скорее гложет тревога.

Уго с наслаждением выпускает первый дым и быстрым движением, словно по рассеянности, прячет зажигалку в карман своих брюк.

— Чего ты так смотришь? — спрашивает Уго, заметив странное выражение, с которым следит за ним Хинес. — Неужели и на площади тоже нельзя курить?

— Зажигалка отныне будет храниться у тебя? — спрашивает Хинес.

— А, ты про это? На, возьми, возьми, оставь ее себе. — Уго достает зажигалку и отдает Хинесу. — Оказывается, здесь уже успели выбрать командира, а я еще не в курсе.

— Вопрос вовсе не в том, у кого она будет, — говорит Хинес. — Держи ее у себя. Я только хотел сказать… ты должен понимать, если заберешь ее…

— Что на сей момент это единственный источник энергии, которым мы располагаем, — изрекает Ибаньес, — кроме, конечно, солнечной.

— Да пошли вы оба! Меня обложили! Куда ни плюнь — везде какие-то правила, даже друзья заставляют соблюдать правила. Так и с куревом: раньше ты курил себе спокойненько, мужчины курили, отец курил — и все нормально, как будто так и надо. А сейчас… сейчас тебя, как только ты достаешь сигарету, заставляют почувствовать себя преступником, стараются убедить в том, что ты себя убиваешь. Уже от одного от этого люди заболевают, потому что курят без всякого удовольствия, а это, несомненно, приносит вред. Раньше куда реже умирали от рака легких и тому подобного…

— Уго во многом прав, — соглашается Ибаньес. — Люди нашей западной цивилизации вот уже пятьсот лет дымят как паровозы — и ничего ужасного не случилось, нации не выродились и народу меньше не стало. Демографический контроль до сих пор опирался на слишком уж радикальные выводы.